«Спящимъ человѣкомъ пріиде врагъ и всѣя плевелы посреди пшеницы». |
| Мѳ. XII, 25. |
Желаніе видѣть дорогихъ друзей заставляло меня спѣшить къ нимъ, а недосугъ дозволялъ сдѣлать нужный для этого переѣздъ на самыхъ праздникахъ. Благодаря такимъ условіямъ, я встрѣчалъ новый годъ въ вагонѣ. Настроеніе внутри себя я чувствовалъ невеселое и тяжелое. Учители благочестія внушаютъ повѣрять свою совѣсть каждый вечеръ. Этого я не дѣлаю, но при окончаніи прожитаго года благочестивый совѣтъ наставниковъ приходитъ на память, и я начинаю себя провѣрять. Дѣлаю я это сразу за цѣлый годъ, но зато аккуратно всякій разъ остаюсь собою всесторонне недоволенъ. Въ нынѣшній разъ мое обычное неудовольствіе осложнилось еще и досадами на другихъ, — особенно на князя Бисмарка за его неуважительные отзывы о моихъ соотечественникахъ и за его недобрыя на нашъ счетъ предсказанія. Его желѣзная грубость позволила ему прямо и безъ застѣнчивости сказать, что Россіи, по его мнѣнію, только и остается «погибнуть». Какъ, «за что погибнуть!?» И пошло думаться и выходить — будто какъ и есть за что, — будто какъ и не за что? А кругомъ меня все спитъ. Пять, шесть пассажировъ, которыхъ случай послалъ мнѣ въ попутчики, всѣ другъ отъ друга сторонились и всѣ храпятъ въ какомъ-то озлобленіи.
«Спящим человеком прииде враг и всея плевелы посреди пшеницы». |
| Мф. XII, 25. |
Желание видеть дорогих друзей заставляло меня спешить к ним, а недосуг дозволял сделать нужный для этого переезд на самых праздниках. Благодаря таким условиям, я встречал новый год в вагоне. Настроение внутри себя я чувствовал невеселое и тяжелое. Учители благочестия внушают поверять свою совесть каждый вечер. Этого я не делаю, но при окончании прожитого года благочестивый совет наставников приходит на память, и я начинаю себя проверять. Делаю я это сразу за целый год, но зато аккуратно всякий раз остаюсь собою всесторонне недоволен. В нынешний раз мое обычное неудовольствие осложнилось еще и досадами на других, — особенно на князя Бисмарка за его неуважительные отзывы о моих соотечественниках и за его недобрые на наш счет предсказания. Его железная грубость позволила ему прямо и без застенчивости сказать, что России, по его мнению, только и остается «погибнуть». Как, «за что погибнуть!?» И пошло думаться и выходить — будто как и есть за что, — будто как и не за что? А кругом меня все спит. Пять, шесть пассажиров, которых случай послал мне в попутчики, все друг от друга сторонились и все храпят в каком-то озлоблении.
