гим. Наводчик отскакивает в сторону, дуло откатывается вниз и с трудом возвращается на свое место.
Два облака снега взрываются перед орудиями и блестят на солнце всеми цветами радуги. Все напряженно смотрят, аэроплан спокойно движется вперед по прямой линии над лесом. Разрыв шрапнели через семнадцать секунд. За это время успевают зарядить орудие и приготовиться ко второму выстрелу. В зеленоватом, холодном небе как раз возле самого аэроплана вспыхивает огонек и появляется круглое маленькое облачко. Сухой треск — разрыв. Потом другой, чуть-чуть позади. Облачка тают, рассеиваются……
— Очередь! Раз, два, три…
Опять два выстрела. Аэроплан уходит. Разрыв… другой. Теперь немного впереди. Облачка тают и рассеиваются.
— Очередь!
Восемнадцать секунд — и разрывы по бокам «таубе». Аэроплан удаляется. Теперь уже до него верст пять.
— Прицел сто двадцать пять! Трубка сто тридцать! Огонь!
— Первое, второе…
Аэроплана почти не видно. Отдаленный разрыв… другой. Очень близко. В бинокль видно, как аппарат снижается, колеблется, делает полукруг и планирующим спуском сходит к леску.
Что с ним стало — узнаем завтра.
— Отбой!
Укладываем лотки с пустыми гильзами в зарядный ящик. На затвор и панораму надеваются брезентовые чехлы.
Бежим в землянку. До заката недалеко. Больше неприятельских аэропланов не летает.
В половине пятого снимаемся. Телефонисты наматывают провод на катушки. Из местечка присылают лошадей и передки. Вечереет. Снег становится синим, а на зеленоватом холодном небе, выйдя из-за ольхового леса, остановился бледный полный месяц, похожий на облачко.
Северная ночь будет лунная, искристая.
На горизонте, там, где линия огня, станут вспыхивать зарницы и слышаться пальба, похожая на то, словно кто-то хлопает дверью или выбивает ковры.