Поют жаворонки. В густом жите, которое начинает колоситься, светятся, как лампочки, какие-то наивные цветочки — красные, желтые, белые, голубые… В перелесках скоро будут ландыши и грибы. По крайней мере появился грибной дух.
Подойдя за полверсты к С., мы спрыгиваем в ход сообщения, который тянется резкими зигзагами вдоль дороги. Здесь место открытое, и по нас могут стрелять из ружей и пулеметов. Путь по ходу сообщения кажется очень скучным и длинным. Идем полверсты, а потом осторожно выглядываем из хода. Мы в саду. Яблони в полном цвету и пахнут так, что с ума можно сойти. Сад густой, — значит, можно вылезать.
Вылезаем и пробираемся к плетню. За плетнем, сквозь густой бурьян, видны развалины города. Низко сгибаясь, мы пробегаем от одной развалины к другой и наконец через какие-то заросшие пустыри и пчельники попадаем на главную улицу, где ходить безопасно.
Улица мощеная. По обочине тянется деревянный тротуар, наполовину выгоревший. Дома с дырами вместо окон, с почерневшими от пожара крышами. Садики буйно разрослись. Пахнет сиренью.
Повсюду груды обгорелых кирпичей, какая-то железная рухлядь, мусор, земля, из которых торчат прямые остовы печных труб и железных балок.
Безлюдье и тишь. Такая тишь, что слышно, как стучит собственное сердце.
С возвышенного места открывается грустная и жуткая панорама: остовы домов, обгорелые пустыри, жизнерадостная сирень, речушка с трупами лошадей. Одичавшие собаки.
Хоть садись и пиши декорации к какой-нибудь пьесе с пожаром.
На самом высоком месте костел. Он полуразрушен, весь засыпан кирпичом и мусором, но все же держится еще и похож на изорванное кружево. Вокруг него воронки от тяжелых снарядов, в которых можно разместить пять-шесть рот. Масса цветущей сирени. Мы ломаем себе по огромному букету.
Идем назад. Проходим мимо полуразрушенного домика. Посмотришь — садик и сирень. Думаешь и представляешь себе так живо провинциальную гимназистку с толстыми русыми косами и голубыми глазами, которая сидит на ска-
._С_фронта_первой_мировой_войны._стр._42.jpg&oldid=5123096){kind=link}