Говорят, «Муромец» ушел на разведку и захватил с бой порядочный запас бомб.
Часа через три знакомый шум и гул моторов. Но на этот раз какой-то неполный и жидковатый.
В сияющей синеве отчетливо силуэтится воздушный корабль. Очевидно, он с разведки. Приближается медленно.
К вечеру разносится слух, что «Муромец» совершил блестящую разведку, взорвал немецкие склады снарядов, сделал очень важные наблюдения и подвергся ураганному обстрелу вражеской артиллерии.
На следующее утро я отправляюсь в авиационный отряд посмотреть аппараты. Отряд расположен в старинном родовом имении.
Огромный столетний парк, такой густой и тенистый, что сквозь его вековую листву небо просвечивает слабой голубой сеткой. В парке пахнет сыростью, мхом и корой. Порхают яркие бабочки. Через ручей перекинуты мостики.
Круглые белые беседки с колоннами.
Есть огромный гладкий пруд, сплошь затканный желтыми и зелеными лилиями.
В барском старинном доме помещаются наши летчики. Там и сям по дорожкам мелькают их синие костюмы.
Палатки с аэропланами помещаются позади парка, в поле.
Палаток всего две. Они очень велики, просторны и укреплены целой системой веревок и кольев.
Я и мой спутник, моторист отряда, входим в первую палатку. В палатке ровный, сильный желтоватый свет и чувствуется много воздуха.
Посреди — огромный, блестящий и необычайно легкий аэроплан. Длина аппарата необычайна. На крыльях во время полета свободно может ходить человек.
Моторист дает мне подробные объяснения.
Обходим аппарат вокруг, и я смотрю на него как на необыкновенное, допотопное животное, выставленное напоказ в каком-нибудь музее.
Всего описать нельзя, но впечатление от аппарата чудное, какое-то горделивое и легкое, как вид самого аппарата, хотя весит он сотни пудов.
Потом мы осматривали другой аэроплан, тот самый, который выдержал ураганный огонь немецкой артиллерии. Я смотрю и живо представляю себе, как вокруг гиганта разрывались неприятельские шрапнели и с каким визжа-