батарей открыли ураганный огонь, и наша яма тряслась как в лихорадке, осыпаясь и трескаясь.
Пара-другая «поросят» разорвалась очень близко от нас. Становилось холодно и неприятно.
Ясно — подготовлялась атака.
С батареи получили приказ — не отнимать трубку уха и каждые пять минут проверять линию.
Через десять минут из своей моры выполз молоденький подпоручик — ротный:
— Рота, в ружье! Сейчас, ребята, пойдем вперед. Будем в передовой заставе.
Прибежал солдат из секрета.
— Ну что?
— Ничего пока, ваше благородие, должно, атаку подготовляет, а пока сидит в окопах.
Огонь усиливался. N-скую роту вывели в ход сообщения, потому что сидеть в окопах не было никакой возможности.
Мы молчали.
Туман рассеивался. Наблюдатель уже стал кое-что видеть в трубку.
— Передайте на батарею, что правее цели номер три показались неприятельские цепи.
— Передал. Сейчас открывают огонь.
Неприятеля, очевидно, заметили и с наблюдательных пунктов других батарей, потому что наша, до того времени безмолвная, артиллерия открыла частый и нервный огонь.
Из нор повылезали пехотинцы, одетые в полное боевое снаряжение. Кое-кто из них крестился.
— Ну, ребята, вылезай!
Первым вылез взводный, крепкий унтер-офицер. За ним ротный командир. Потом еще несколько взводных и отделенных, фельдфебель… А за ними и рядовые. Надо было видеть этих серых неловких людей в больших сапогах и папахах, вылезавших из окопа на чистое поле, почти на верную смерть.
Какое спокойствие!
Окоп опустел.
И пошло, пошло!
Наблюдатель не отрывал глаз от трубы, то и дело передавая мне свои наблюдения: