Эта удочка — отвлечение главных сил противника на второстепенные участки.
Наша батарея стоит на возвышенном, но хорошо замаскированном месте, то есть на позиции, лучше которой и пожелать нельзя.
С высоты 113, на которой находится наш наблюдательный пункт, очень хорошо видно неприятельское расположение — деревеньки и на горизонте синяя полоса моря.
Как изменилась обстановка! Как не похожа она на обстановку, предшествующую боям!
Теперь у врага — редкие цепи пехоты, кое-где жиденькие разъезды и пикеты. Снаряды неприятель жалеет, и это видно по тому, что пристрелку он ведет скупо, а следовательно и неточно.
Не то у нас.
Две линии пехоты, целые эскадроны кавалерии — казаки, уланы, горцы — гарцуют в небольшом расстоянии от неприятеля.
Очень много артиллерии, среди которой много тяжелой, крупного калибра.
Однако воздушной разведкой обнаружены в ближайшем тылу у неприятеля кое-какие резервы. Это принимается в расчет.
В два часа дня мы, артиллеристы, получаем приказ открыть ураганный огонь по неприятельским окопам и резервам с целью подготовки атаки.
Сердца у нас вздрагивают. Открываем огонь. Остро «тьюкают» наши легкие пушки, гулко бьют мортиры и гремят, как гром, орудия тяжелые, крупного калибра.
Противник молчит.
До вечера мы громим его окопы и превращаем их в бесформенные ямы и воронки. Перед вечером наша воздушная разведка доносит, что неприятель двигает сильные подкрепления, сняв почти все резервы из ближайших тыловых пунктов.
Темнеет.
Мы волнуемся и ждем с минуты на минуту атаки. Кавалерию еле сдержать — страсть как хочется померяться силами с врагом!
Делаем последние приготовления.
И вдруг приказ:
— Батарея, на передки! Сниматься с позиции!
Мы ничего не понимаем.