а высказаться вполнѣ она могла только мнѣ: братъ былъ далеко, да съ нимъ она и не жила такъ долго и такъ постоянно, какъ со мною. Мы были только двое и жили другъ для друга. Не то чтобъ не было между нами невзгодъ; но вечеромъ при прощаньи слезами все омывалось; раньше или позже, иногда и очень поздно, мы всетаки оканчивали нашу бесѣду глубоко мирно, — и на утро для каждаго изъ насъ вставало свѣтлое солнце». Чтобы сохранить точнѣе о правдивѣе образъ матери И. И. Срезневскаго я приведу отрывокъ изъ замѣтокъ, записанныхъ по воспоминанію, со словъ Измаила Ивановича, отрывокъ довольно ясно ее характеризующій. «Е. И. Срезневская принимала горячее участіе въ дѣлахъ своего мужа и вотъ между прочимъ какъ умѣла помочь ему въ его служебныхъ обязанностяхъ. Иванъ Евсѣевичь былъ инспекторомъ студентовъ университета; должность эта въ то время стояла гораздо выше чѣмъ теперь, и инспектору приходилось непосредственно сноситься съ каждымъ изъ студентовъ и на своихъ плечахъ выносить всѣ безпорядки, невзгоды и недоразумѣнія, возникавшія въ ихъ средѣ. Елена Ивановна постаралась приблизить въ себѣ студентовъ и съ позволенія И. Е. завела обычай, по которому каждое воскресенье къ инспектору собиралось обѣдать человѣкъ пять студентовъ по очереди. Послѣ обѣда Иванъ Евсѣевичь уходилъ спать; разговоръ между тѣмъ продолжался; Елена Ивановна умѣла возбудить въ молодыхъ людяхъ довѣріе къ себѣ, искренность, разспрашивала ихъ объ ихъ житьѣ-бытьѣ, объ ихъ нуждахъ, товарищахъ; они разсказывали ей чистосердечно многое такое, чего никому другому не сказали бы, даже сами стали приходить къ ней за совѣтомъ, наставленіемъ, съ жалобой, съ просьбой, — и она каждаго успокаивала, обнадеживала и, сколько могла, всѣмъ помогала. Она сдѣлалась посредницей между студентами и инспекторомъ, другомъ ихъ, и, благодаря ей, улаживалось многое такое, что въ прежнее время возбуждало сильныя волненія молодежи, которыя дѣлали инспектуру дѣломъ не только безпокойнымъ, но даже опаснымъ. Бывало прежде, что вечеромъ на письменный столъ къ инспектору являлся съ улицы брошенный неизвѣстной рукою камень съ осколками вышибленнаго имъ стекла, угрожая такимъ же разрушеніемъ и головѣ бѣднаго блюстителя порядка. Прежніе инспекторы заблаговременно принимали мѣры предосторожности противъ такихъ случайностей жизни; но Иванъ Евсѣевичь ни за что не хотѣлъ отставить свой столъ отъ окна, не смотря на всѣ просьбы Елены Ивановны, которая сначала очень боялась за своего мужа. Измаилъ Ивановичь въ это время былъ крошечнымъ ребенкомъ и во время студентскихъ посѣщеній сдѣлался баловнемъ университетской молодежи. Всѣ угоды, благодарности, которыя неловко было дѣлать Ивану Евсѣевичу и Еленѣ Ивановнѣ, сыпались на него съ братской любовью». Та-
а высказаться вполне она могла только мне: брат был далеко, да с ним она и не жила так долго и так постоянно, как со мною. Мы были только двое и жили друг для друга. Не то чтоб не было между нами невзгод; но вечером при прощании слезами все омывалось; раньше или позже, иногда и очень поздно, мы все-таки оканчивали нашу беседу глубоко мирно, — и наутро для каждого из нас вставало светлое солнце». Чтобы сохранить точнее о правдивее образ матери И. И. Срезневского, я приведу отрывок из заметок, записанных по воспоминанию, со слов Измаила Ивановича, отрывок довольно ясно ее характеризующий. «Е. И. Срезневская принимала горячее участие в делах своего мужа и вот между прочим как умела помочь ему в его служебных обязанностях. Иван Евсеевич был инспектором студентов университета; должность эта в то время стояла гораздо выше, чем теперь, и инспектору приходилось непосредственно сноситься с каждым из студентов и на своих плечах выносить все беспорядки, невзгоды и недоразумения, возникавшие в их среде. Елена Ивановна постаралась приблизить в себе студентов и с позволения И. Е. завела обычай, по которому каждое воскресенье к инспектору собиралось обедать человек пять студентов по очереди. После обеда Иван Евсеевич уходил спать; разговор между тем продолжался; Елена Ивановна умела возбудить в молодых людях доверие к себе, искренность, расспрашивала их об их житье-бытье, об их нуждах, товарищах; они рассказывали ей чистосердечно многое такое, чего никому другому не сказали бы, даже сами стали приходить к ней за советом, наставлением, с жалобой, с просьбой, — и она каждого успокаивала, обнадеживала и, сколько могла, всем помогала. Она сделалась посредницей между студентами и инспектором, другом их, и благодаря ей улаживалось многое такое, что в прежнее время возбуждало сильные волнения молодежи, которые делали инспектуру делом не только беспокойным, но даже опасным. Бывало прежде, что вечером на письменный стол к инспектору являлся с улицы брошенный неизвестной рукою камень с осколками вышибленного им стекла, угрожая таким же разрушением и голове бедного блюстителя порядка. Прежние инспекторы заблаговременно принимали меры предосторожности против таких случайностей жизни; но Иван Евсеевич ни за что не хотел отставить свой стол от окна, несмотря на все просьбы Елены Ивановны, которая сначала очень боялась за своего мужа. Измаил Иванович в это время был крошечным ребенком и во время студентских посещений сделался баловнем университетской молодежи. Все угоды, благодарности, которые неловко было делать Ивану Евсеевичу и Елене Ивановне, сыпались на него с братской любовью». Та-
