въ нихъ, какъ показала выше критика, не только допустимы въ цѣляхъ познанія, но даже и необходимы, а соображенія о несогласованности опредѣленій и служили главнымъ препятствіемъ къ принятію рядомъ съ одними опредѣленіями, признанными почему-либо за истинныя, другихъ, яко-бы не совмѣстимыхъ съ тѣми. Само собою понятно, что только изъ-за указанной причины невозможно было бы, признавъ бытіе, напримѣръ, единымъ, полагать его еще и многимъ; примирить же несогласныя другъ съ другомъ опредѣленія никто не умѣлъ.
Такое пониманіе существующаго мы несомнѣнно вправѣ приписать элейцу на основаніи утвержденія его о томъ, что бытію надо усваивать и разумъ, и жизнь, и душу, и движеніе, и покой, и существованіе, затѣмъ, вообще на основаніи всего послѣдующаго разсужденія о "родахъ существующаго".
Если каждое опредѣленіе мысли входитъ въ понятіе существующаго, представляя какую-либо форму бытія, то, слѣдовательно, вся задача познающаго будетъ состоять въ томъ, чтобы изъ безчисленнаго множества различныхъ опредѣленій создать единую стройную систему, въ которой были бы примирены и согласованы всѣ опредѣленія, несмотря на ихъ различіе и взаимоисключеніе. Чтобы возможно было познаніе прежде всего, конечно, надо найти такіе принципы, которые устраняли бы рознь, вносимую въ наше мышленіе различными противорѣчущпми понятіями, или опредѣленіями, могли бы примирить ихъ, т. е. отыскать то, что такъ явно отсутствовало во всѣхъ разобранныхъ элейцемъ ученіяхъ, и что, собственно, составляло первое необходимое условіе самой возможности мыслить и познавать.
Такъ смотритъ на дѣло и элеецъ.
Начиная свое изслѣдованіе о бытіи, и, согласившись предварительно признать существующимъ все, что способно дѣйствовать и страдать или иначе, какъ увидимъ дальше, познавать и познаваться, элеецъ прежде всего приписываетъ существующему тѣ опредѣленія, которыя должны обусловливать самую возможность какихъ-бы то ни было предположеній о немъ, возможность вообще познанія его. Только послѣ того, какъ мы будемъ мыслить существующее доступнымъ нашимъ утвержденіямъ, сужденіямъ и пр., только послѣ этого, думаетъ элеецъ, можно было бы приступить и къ систематическому познаванію его. Тогда уже, понятно, намъ не
в них, как показала выше критика, не только допустимы в целях познания, но даже и необходимы, а соображения о несогласованности определений и служили главным препятствием к принятию рядом с одними определениями, признанными почему-либо за истинные, других, якобы не совместимых с теми. Само собою понятно, что только из-за указанной причины невозможно было бы, признав бытие, например, единым, полагать его еще и многим; примирить же несогласные друг с другом определения никто не умел.
Такое понимание существующего мы несомненно вправе приписать элейцу на основании утверждения его о том, что бытию надо усваивать и разум, и жизнь, и душу, и движение, и покой, и существование, затем, вообще на основании всего последующего рассуждения о "родах существующего".
Если каждое определение мысли входит в понятие существующего, представляя какую-либо форму бытия, то, следовательно, вся задача познающего будет состоять в том, чтобы из бесчисленного множества различных определений создать единую стройную систему, в которой были бы примирены и согласованы все определения, несмотря на их различие и взаимоисключение. Чтобы возможно было познание прежде всего, конечно, надо найти такие принципы, которые устраняли бы рознь, вносимую в наше мышление различными противоречущпми понятиями, или определениями, могли бы примирить их, т. е. отыскать то, что так явно отсутствовало во всех разобранных элейцем учениях, и что, собственно, составляло первое необходимое условие самой возможности мыслить и познавать.
Так смотрит на дело и элеец.
Начиная свое исследование о бытии, и, согласившись предварительно признать существующим всё, что способно действовать и страдать или иначе, как увидим дальше, познавать и познаваться, элеец прежде всего приписывает существующему те определения, которые должны обусловливать самую возможность каких бы то ни было предположений о нём, возможность вообще познания его. Только после того, как мы будем мыслить существующее доступным нашим утверждениям, суждениям и пр., только после этого, думает элеец, можно было бы приступить и к систематическому познаванию его. Тогда уже, понятно, нам не
