Сокр. Ужъ не бога ли какого, подъ видомъ иностранца, какъ говоритъ Омиръ, привелъ ты невзначай, Ѳеодоръ[1]? По словамъ Омира, людямъ, хранящимъ справедливый стыдъ, B. сопутствуютъ и другіе боги, но особенно сопровождаетъ ихъ богъ — покровитель иностранцевъ, съ намѣреніемъ видѣть правды и неправды людей. Такъ, можетъ быть, и съ тобою пришелъ кто нибудь изъ существъ высшихъ, какой нибудь богъ-обличитель, чтобы взглянуть на насъ, слабыхъ въ словѣ, и обличить насъ.
Ѳеод. Не такой нравъ у этого иностранца, Сократъ; онъ умѣреннѣе тѣхъ, которые любятъ заниматься спорами. И мнѣ кажется, этотъ мужъ — никакъ не богъ, хотя божественный; C. потому что такими я объявляю всѣхъ философовъ.
Сокр. Да и прекрасно, другъ мой. Впрочемъ распознаваніе этого рода, правду сказать, должно быть не многимъ легче, какъ и рода божьяго. По невѣжеству прочихъ людей, они представляются мужами очень разновидными; часто посѣщаютъ города, — говорю не о поддѣльныхъ философахъ, а о дѣйствительныхъ, которые на жизнь дольнюю смотрятъ сверху, — и однимъ кажутся людьми ничего не стоющими, а другимъ — достойными всего; иные воображаютъ ихъ, какъ политиковъ, D. иные — какъ софистовъ, а иные думаютъ о нихъ, какъ о людяхъ совершенно сумасшедшихъ. Впрочемъ пріятно было
- ↑ Тонкая и игривая шутка надъ необузданною страстію къ спорамъ, которой предавались послѣдователи Парменида и Зенона. Во времена Платона, заводить философскіе споры было особенно во вкусѣ мегарцевъ, отчего и получили они имя эристиковъ (Deyksius, De megaricis p. 7 sq.). Тимонъ Силлографъ еще въ Эвклидѣ, основателѣ мегарской школы, замѣтилъ страсть къ насмѣшкамъ и спорамъ (Diоg. Laërt. II, 107), а Діогенъ Синопскій (Diоg. Laërt. VI, 24) Εὐκλείδου σχολήν остроумно называлъ Εὐκλείδου χολήν. Да и самъ Сократъ упрекалъ Эвклида за то же самое (Diog. L. II, 80): ὁρῶν Εὐκλείδην ἐσπουδακότα περὶ τοῦς ἐριστικοὺς λόγους, — ὦ Εὐκλείδη, сказалъ, σοφίσταις μὲν δυνήσῃ χρῆσθαι, ἀνθρώποις δὲ οὐδαμῶς. И такъ, Сократъ здѣсь элейца очень любезно сравниваетъ съ какимъ-то богомъ, который какъ бы сошелъ съ неба испытать слабыя человѣческія разсужденія и исправить ихъ. Замѣтивъ эту тонкую насмѣшку Сократа и ея значеніе, Ѳеодоръ тотчасъ говоритъ, что этотъ иностранецъ не охотникъ до споровъ, — не таковъ, какъ другіе элейцы.
Сокр. Уж не бога ли какого, под видом иностранца, как говорит Омир, привел ты невзначай, Феодор[1]? По словам Омира, людям, хранящим справедливый стыд, B. сопутствуют и другие боги, но особенно сопровождает их бог — покровитель иностранцев, с намерением видеть правды и неправды людей. Так, может быть, и с тобою пришел кто-нибудь из существ высших, какой-нибудь бог-обличитель, чтобы взглянуть на нас, слабых в слове, и обличить нас.
Феод. Не такой нрав у этого иностранца, Сократ; он умереннее тех, которые любят заниматься спорами. И мне кажется, этот муж — никак не бог, хотя божественный; C. потому что такими я объявляю всех философов.
Сокр. Да и прекрасно, друг мой. Впрочем распознавание этого рода, правду сказать, должно быть немногим легче, как и рода божьего. По невежеству прочих людей, они представляются мужами очень разновидными; часто посещают города, — говорю не о поддельных философах, а о действительных, которые на жизнь дольнюю смотрят сверху, — и одним кажутся людьми ничего не стоющими, а другим — достойными всего; иные воображают их, как политиков, D. иные — как софистов, а иные думают о них, как о людях совершенно сумасшедших. Впрочем приятно было
——————
- ↑ Тонкая и игривая шутка над необузданною страстью к спорам, которой предавались последователи Парменида и Зенона. Во времена Платона, заводить философские споры было особенно во вкусе мегарцев, отчего и получили они имя эристиков (Deyksius, De megaricis p. 7 sq.). Тимон Силлограф еще в Эвклиде, основателе мегарской школы, заметил страсть к насмешкам и спорам (Diоg. Laërt. II, 107), а Диоген Синопский (Diоg. Laërt. VI, 24) Εὐκλείδου σχολήν остроумно называл Εὐκλείδου χολήν. Да и сам Сократ упрекал Эвклида за то же самое (Diog. L. II, 80): ὁρῶν Εὐκλείδην ἐσπουδακότα περὶ τοῦς ἐριστικοὺς λόγους, — ὦ Εὐκλείδη, сказал, σοφίσταις μὲν δυνήσῃ χρῆσθαι, ἀνθρώποις δὲ οὐδαμῶς. Итак, Сократ здесь элейца очень любезно сравнивает с каким-то богом, который как бы сошел с неба испытать слабые человеческие рассуждения и исправить их. Заметив эту тонкую насмешку Сократа и её значение, Феодор тотчас говорит, что этот иностранец не охотник до споров, — не таков, как другие элейцы.
