кажется, скорѣе можно вывести изъ понятія пиѳагорейцевъ о двоякомъ движеніи міра, равно какъ и о душѣ его: пиѳагорейское понятіе объ этомъ онъ только измѣнилъ и поддѣлалъ подъ характеръ своего ученія. По крайней мѣрѣ, міровое движеніе и міровая душа почти тѣми же самыми чертами описываются и въ Платоновомъ Тимеѣ; а Тимей, какъ будетъ доказано во введеніи къ нему, охарактеризованъ преимущественно космологическими понятіями пиѳагорейцевъ.
И такъ, изъ разсмотрѣннаго нами миѳа, повторяемъ, ясно открывается, что Платонъ предпоставилъ его своимъ изслѣдованіямъ объ истинномъ политикѣ какъ параболическое доказательство, что въ наилучшемъ правителѣ государства началомъ управленія долженъ быть самъ божественный умъ, обнаруживающій свою дѣятельность политическою мудростію правителя, и что въ комъ эта мудрость не проникается божественнымъ умомъ, а водится похотями самолюбивой души, тотъ выводитъ свое государство изъ подъ управленія божественнаго ума и готовитъ ему бѣдственную жизнь. Это самое ученіе, только уже въ формѣ не параболической, а прямой, открытой, философъ излагаетъ и въ своемъ Государствѣ (De Republ. VIII, p. 551 C sqq). Да и въ самомъ началѣ Политика, гдѣ, по раздѣленіи искусствъ, изслѣдывается, какъ надобно думать объ искусствѣ политическомъ, онъ сдѣлалъ первый шагъ изъ высшаго рода знанія (p. 258 C sqq.), а въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ именно описывается совершенное управленіе дѣлами политическими, истиннаго государственнаго правителя изобразилъ какъ мудреца, который въ управленіи обществомъ водится знаніемъ (p. 291 C sqq). Тамъ царя и главу государства хочетъ онъ видѣть не такимъ, чтобы владычество его выражалось строгимъ огражденіемъ отечественныхъ законовъ и постановленій, и наблюденіемъ за выполненіемъ ихъ; этого всегда было и будетъ недостаточно, это несовершенно и подвержено перемѣнамъ: хорошій государственный правитель долженъ обладать та-
кажется, скорее можно вывести из понятия пифагорейцев о двояком движении мира, равно как и о душе его: пифагорейское понятие об этом он только изменил и подделал под характер своего учения. По крайней мере, мировое движение и мировая душа почти теми же самыми чертами описываются и в Платоновом Тимее; а Тимей, как будет доказано во введении к нему, охарактеризован преимущественно космологическими понятиями пифагорейцев.
Итак, из рассмотренного нами мифа, повторяем, ясно открывается, что Платон предпоставил его своим исследованиям об истинном политике как параболическое доказательство, что в наилучшем правителе государства началом управления должен быть сам божественный ум, обнаруживающий свою деятельность политическою мудростию правителя, и что в ком эта мудрость не проникается божественным умом, а водится похотями самолюбивой души, тот выводит свое государство из-под управления божественного ума и готовит ему бедственную жизнь. Это самое учение, только уже в форме не параболической, а прямой, открытой, философ излагает и в своем Государстве (De Republ. VIII, p. 551 C sqq). Да и в самом начале Политика, где, по разделении искусств, исследывается, как надобно думать об искусстве политическом, он сделал первый шаг из высшего рода знания (p. 258 C sqq.), а в том самом месте, где именно описывается совершенное управление делами политическими, истинного государственного правителя изобразил как мудреца, который в управлении обществом водится знанием (p. 291 C sqq). Там царя и главу государства хочет он видеть не таким, чтобы владычество его выражалось строгим ограждением отечественных законов и постановлений, и наблюдением за выполнением их; этого всегда было и будет недостаточно, это несовершенно и подвержено переменам: хороший государственный правитель должен обладать та-
