матерьяломъ для моего «Сатирикона».
Аверченко лукаво улыбнулся и подмигнувъ правымъ глазомъ, между тѣмъ какъ лѣвый жадно смотрѣлъ на отопыренный карманъ Горифельда проговорилъ:
— Моисей Геноховичъ, если возможно, то дайте мнѣ авансомъ рублей 50—100.
Моисей Геноховичъ сдѣлалъ кислое лицо.
— Дайте, Монсей Геноховичъ, честное слово!
Авансъ подъ Пуришкевича, чудная эпиграмка у меня есть, вотъ я вамъ прочту сейчасъ. И онь прочитал съ легкимъ завываньемъ:
Вотъ предъ нами Пуришкевичъ
Какъ онъ глупъ и какъ онъ золъ
Это право «штукаревичъ»,
И притом un grand оселъ!
Ха… ха… ха. Шикарно? Не правда-ли милейишій издатель?
— Конечно, нѣтъ слова, что это стихотворенія таки себѣ эпиграмма вовсе, но аванса я вамъ дать не могу, накажи меня Богъ!
— Ахъ Моисей Геноховичъ, но вѣдь авансъ не подъ какого-нибуъъ Меньшикова — вѣдь авансъ подъ самого Пуришкевича, а? Подъ самого Владиміра Митро…
— А! Ай ему въ ротъ палкой, не говорите мнѣ, этого, проклятаго с… с… союзника!..
Но, ей Богу, какъ честный еврей, а вамъ говорю, денегъ подъ Пуришкевича не дамъ, немогу. И тутъ произошло нечто невероятное.
Великій юмористъ выпрямился во вѣсь ростъ, на глазахъ у него показались слезы и… (рука моя не повинуется написать дальше). И… Но объ
материалом для моего «Сатирикона».
Аверченко лукаво улыбнулся и, подмигнув правым глазом, между тем как левый жадно смотрел на отопыреннмй карман Горифельда, проговорил:
— Моисей Генохович, если возможно, то дайте мне авансом рублей 50—100.
Моисей Генохович сделал кислое лицо.
— Дайте, Монсей Генохович, честное слово! Аванс под Пуришкевича, чудная эпиграмка у меня есть, вот я вам прочту сейчас.
И онь прочитал с лёгким завыванием:
Вот пред нами Пуришкевич,
Как он глуп и как он зол.
Это, право, «штукаревич»,
И притом un grand осёл!
Ха-ха-ха. Шикарно? Не правда ли, милейиший издатель?
— Конечно, нет слов, что это стихотворение таки себе эпиграмма вовсе, но аванса я вам дать не могу, накажи меня Бог!
— Ах, Моисей Генохович, но ведь аванс не под какого-нибудь Меньшикова — ведь аванс под самого Пуришкевича, а? Под самого Владимира Митро…
— А! Ай ему в рот палкой, не говорите мне, этого проклятого с… с… союзника!.. Но, ей-Богу, как честный еврей, а вам говорю, денег под Пуришкевича не дам, не могу.
И тут произошло нечто невероятное. Великий юморист выпрямился во весь рост, на глазах у него показались слезы и… (рука моя не повинуется написать дальше). И… Но об