торых я упомянул раньше[1]: чем лучше на них одежда, тем лучшими людьми они себя воображают. В этом одном отношении они ошибаются вдвойне. Не менее лгут они и оттого, что считают свое платье лучшим, чем себя. Действительно, если стать на точку зрения полезности одежды, то почему более тонкая шерсть выше более толстой? Но эти люди все же петушатся и, как будто бы их превосходство имело под собою действительную основу, а не ошибку, считают, что и личная их оценка от этого несколько повышается; вследствие этого, словно с полным правом, они требуют для более изящного платья почета, на который никогда не дерзали бы одетые хуже, и приходят в негодование, если на них не обращают достаточного внимания.
Далее, не является ли признаком того же самого безумия и стремление к суетному и не приносящему никакой пользы почету? Действительно, какое естественное и истинное удовольствие может доставить то обстоятельство, что другое лицо обнажает пред тобою голову или преклоняет колена? Что ж, это излечит страдание твоих колен? Или исцелит безумие твоей головы? На этом же фоне притворного удовольствия удивительной сладостью отличается безумие тех, кто заносится и гордится в силу мнения о своей знатности[2], так как этим людям выпало на долю родиться от таких предков, длинный ряд которых считался богатым, особенно земельной собственностью, — ведь знат-
- ↑ См. стр. 116.
- ↑ Мысль о том, что истинное благородство не связано со знатным происхождением, впервые высказана римским поэтом I—II вв. Ювеналом (VIII сатира). Затем, с приходом на историческую арену буржуазии, она становится широко распространенной, мы встречаем ее у Данте, Боккаччо, гуманистов (Поджо, Бруни) и т. д.
