ет в нашей голове весь объективный мир. У этих господ, действительно, — idées bien simples: смешно видеть, как они, не обладая ни глубиною немецких, ни честностью английских философов, вертят в разные стороны жалкий материал чувственного ощущения и стараются придать ему важный вид, для того чтобы сколотить из него столь значительный феномен мира представлений и мысли. Но конструируемый ими человек должен, выражаясь анатомически, быть каким-то Anencephalus, tête de crapaud, с одними только органами чувств, без мозга. Из бесчисленных попыток этого рода я в виде примера назову две лучшие: у Кондорсе в начале его книги: Des progrès de l’esprit humain и у Туртюаля: О зрении, во втором томе книги Scriptores ophtalmologici minores; edidit Iustus Radius (1828).
Чувство недостаточности исключительно-сенсуалистической теории воззрения обнаруживается и в высказанном незадолго до появления кантовской философии утверждении, что мы имеем не только возбуждаемые чувственным ощущением представления о вещах, но и непосредственно воспринимаем самые вещи, хотя они и лежат вне нас, — что̀, разумеется, непонятно. И этому утверждению придавали не идеалистический смысл, а было оно высказано с обыкновенной реалистической точки зрения. Хорошо и сжато выражает эту мысль знаменитый Эйлер в своих «Письмах к немецкой принцессе», т. II, стр. 68: «Я думаю, что ощущения (чувств) заключают в себе еще нечто большее, чем это полагают философы. Эти ощущения не только пустые восприятия известных впечатлений на наш мозг: они дают душе не только идеи о вещах, но и действительно представляют ей самые предметы, которые существуют вне ее, — хотя и нельзя понять, как это собственно происходит». Этот взгляд можно объяснить следующим образом. Хотя, как я достаточно ясно показал, воззрение посредствуется известным нам a priori законом причинности, однако, при зрительных операциях, акт рассудка, посредством которого мы переходим от действия к причине, никогда не проникает в сознание отчетливо: вот почему чувственное ощущение и неотделимо от представления, которое вырабатывается из него, как из грубого материала, только рассудком. Еще менее может входить в сознание, вообще несуществующей, разница между предметом и представлением: нет, мы непосредственно воспринимаем самые вещи, и притом как лежащие вне нас, — хотя и несомненно, что непосредственным может быть только ощущение, а последнее ограничено областью нашей кожи. Это объясняется тем, что «вне нас» — исключительно пространственное
