такое, чего мы не понимаем как действие своей причины. Таким образом, это восприятие никогда не могло бы привести нас к представлению причинности, которая в нем вовсе и не имеет места. Мэн де Биран сам признает полную одновременность волевого акта и движения. (Nouvelles considérations des rapports du physique au moral, p. 377, 78). В Англии уже T. Рид (On the first principles of contingent truths. Ess. VI, c. 5) высказал мнение, что познание причинного отношения основывается на самом характере нашей познавательной способности. В новейшее время Т. Броун в своей очень растянутой книге: Inquiry into the relation of cause and effect, 4 th. edit, 1835, учит приблизительно тому же, — он утверждает, что это познание вытекает из прирожденного нам, интуитивного и инстиктивного убеждения; таким образом, Броун в существенном стоит на верной дороге. Но непростительно его глубокое невежество: в этой объемистой книге, на ее 476 страницах, из которых 130 посвящены опровержению Юма, нет даже упоминания о Канте, — между тем как он уже семьдесят лет назад выяснил весь этот вопрос. Если бы латинский язык остался исключительным языком науки, то ничего подобного не произошло бы. Несмотря на верное в целом объяснение Броуна, в Англию все же нашла себе доступ одна модификация установленной Мэн де Бираном теории эмпирического происхождения закона причинности, так как она имеет некоторое подобие истины. Она гласит, что мы абстрагировали этот закон из эмпирически воспринятого воздействия нашего собственного организма на другие тела. Уже Юм опроверг ее. Я же в своем сочинении о Воле в природе (стр. 75 второго издания) показал несостоятельность ее следующим соображением: для того чтобы мы могли объективно воспринять в пространственном воззрении как наше собственное тело, так и другие, познание причинности уже должно быть налицо, потому что оно служит условием такого воззрения. Для того чтобы достигнуть воззрения внешнего мира, необходим переход от чувственного ощущения, данного только эмпирически, к причине последнего, — и вот именно в этой необходимости такого перехода и заключается единственное доказательство того, что причинный закон известен нам до всякого опыта. Вот почему я и заменил этим доказательством доказательство кантовское, неправильность которого я выяснил. Подробное и основательное изложение всего этого важного вопроса, здесь только затронутого, т. е. вопроса об априорности причинного закона и интеллектуальности эмпирического воззрения, можно найти в моем трактате о законе основания, в
