значение. Это слишком ясно, чтобы нуждаться еще в дальнейших рассуждениях. — Но насколько эти два кантовских определения грешат против логики, настолько же оскорбляет истинную мораль положение (стр. 65; R., стр. 56), будто существа, лишенные разума (стало быть животные) суть вещи, а потому и могут быть третируемы просто как средства, не представляющие собою в то же время целей. В согласии с этим в „Метафизических основоначалах учения о добродетели“, § 16, прямо сказано: „Человек не может иметь никакой обязанности перед каким-либо существом иначе, как исключительно перед людьми“; а затем в § 17 говорится: „Жестокое обращение с животными противоречит обязанности человека перед самим собою, — потому что оно притупляет в человеке сочувствие к их страданиям, благодаря чему ослабляется природный задаток, весьма важный для развития моральности в отношении к другим людям“. — Итак, к животным надо относиться с состраданием только ради упражнения, и они служат как бы патологическим фантомом для упражнения в сострадании к людям. Вместе со всей не-исламизованной (т. е. не-иудаизованной) Азией, я нахожу такие мнения возмутительными и отвратительными. В то же время здесь опять-таки обнаруживается, насколько эта философская мораль, представляющая собою, как разъяснено выше, лишь замаскированную теологическую, всецело собственно зависит от библейской. Именно, так как (о чем далее) христианская мораль не распространяется на животных, то последние немедленно и в философской морали оказываются вне закона, играют роль простых „вещей“, простого средства для любых целей, вроде, например, вивисекций, травлей, цирковых боев, скачек, беспощадного хлестанья перед неподвижной тачкой с камнями и т. д. — Фи, что за мерзкая мораль париев, чандалов и мелекхов, игнорирующая ту вечную сущность, которая присутствует во всем, что живет, и с неисповедимой значительностью смотрит во всех глазах, взирающих на солнечный свет! Но мораль эта знает и признает исключительно собственный ценный вид, признак которого, разум, является для нее условием, под каким то или другое существо может быть предметом моральных соображений.
Таким скользким путем, прямо per fas et nefas, Кант приходит затем ко второму выражению основного принципа своей этики: „Поступай так, чтобы человечество, как в твоем лице, так и в лице всякого другого, всегда имело для тебя значение также цели, а никогда не простого средства“. В очень искусственной форме и с большим обходом в этих словах сказано: „Считайся не с одним собою, а также с другими“, а это опять-таки есть описание положения: Quod tibi fieri non vis, alteri ne feceris, которое, как сказано, само
