Для кого все другие постоянно были „не-я“, кто даже в сущности считал истинно реальной одну только свою собственную личность, на других же смотрел собственно лишь как на фантомы, за которыми он признавал всего только относительное существование, поскольку они могли служить сродством для его целей или им противодействовать, так что между его личностью и всем этим „не-я“ оставалась неизмеримая разница, глубокая пропасть; кто, следовательно, существовал исключительно в этой собственной личности, для того при смерти вместе с его „я“ погибает также всякая реальность и весь мир. Напротив, кто во всех других, даже во всем, что одарено жизнью, замечал свою собственную сущность, себя самого, чье бытие, поэтому, сливалось с бытием всего живущего, тот со смертью теряет лишь незначительную часть своего бытия: он продолжает существовать во всех других, в которых, ведь, он всегда признавал и любил свою сущность и свое „я“, и исчезает иллюзия, отделявшая его сознание от сознания прочих. На этом быть может, хотя не всецело, но все-таки в значительной части, основывается разница между тем, каким образом встречают свой смертный час особенно добрые и преимущественно злые люди.
Во все века бедной истине приходилось краснеть за то, что она была парадоксом: а это однако не ее вина. Она не может принимать на себя вид всюду царящего заблуждения. И вот она, вздыхая, взирает на своего бога-покровителя, время, который обещает ей знаком победу и славу, но взмахи крыльев которого настолько велики и медленны, что индивидуум успевает умереть. Нот и я прекрасно сознаю парадоксальность, какую должно иметь это метафизическое истолкование этического первофеномена в глазах западных образованных людей, привыкших к совсем иного рода обоснованиям этики, но я все-таки не могу насиловать истину. Напротив, все, к чему я, в этих видах, могу себя принудить, это — доказать цитатою, что эта метафизика этики уже тысячелетия назад была основным воззрением индийской мудрости, на которую я ссылаюсь, как Коперник — на вытесненную Аристотелем и Птолемеем пифагорейскую систему мира. В Бхагавад-Гите, чтение 13, ст. 27, 28, говорится, по переводу А. В. ф.-Шлегеля: „Кто видит во всех одушевленных существах присутствие одного и того же верховного владыки, не погибающего при их гибели, тот правильно видит. — Видя же всюду присутствующим того же владыку, он не оскорбляет себя самого по собственной вине: отсюда идет путь ввысь“.
Мне приходится ограничиться этими намеками на метафизику этики, хотя в ней остается еще сделать значительный шаг далее. Но последний предполагает, что и в самой этике пройден шаг вперед, чего я не вправе был делать, так как в Европе этике ставится, в качестве ее высшей цели, учение о справедливости и добродетели, и не
