речь идет о происхождении самых его волевых актов, о возможной правильности или полной беспорядочности их возникновения, — то окажется, что непосредственное самосознание ничего не может дать в этом отношении: наш собеседник сам здесь от него отрекается и обнаруживает свою беспомощность размышлениями и всякого рода придуманными объяснениями, основания для которых он пытается брать то из опыта, пройденного им на себе и на других, то из общих правил рассудка. При этом однако неуверенность и колебания в его объяснениях достаточно показывают, что его непосредственное самосознание безмолвствует перед правильно понятым вопросом, тогда как раньше, при ошибочном понимании последнего, оно тотчас давало готовый ответ. Факт этот в конечном итоге объясняется тем, что воля человека есть его подлинное „я“, истинное ядро его существа: она составляет поэтому основу его сознания, как нечто абсолютно данное и сущее, дальше чего он идти не может. Ибо он сам есть, как он хочет, а хочет, как он есть. Вот почему спрашивать его, мог ли бы он хотеть и иначе, нежели он хочет, значит спрашивать, не мог ли бы он также быть и другим, чем он сам, — а этого он не знает. Поэтому-то и философ, отличающийся от него только бо́льшим навыком в подобного рода вопросах, желая уяснить себе это трудное дело, должен обратиться к своему рассудку, доставляющему познания a priori, к обдумывающему их разуму и к опыту, который открывается перед ним в деятельности его самого и других для истолкования и контроля этого рассудочного познания: здесь — последняя и единственно компетентная инстанция, решение которой хотя и не будет так легко, так непосредственно и просто, как решение самосознания, но зато всегда будет целесообразным и удовлетворяющим. Вопрос поставлен умом — ум должен на него и отвечать.
Нас не должно впрочем удивлять, что непосредственное самосознание не может дать никакого ответа на такой отвлеченный, умозрительный, трудный и опасный вопрос. Ибо оно — очень ограниченная часть всего нашего сознания, которое, темное в своей глубине, всеми своими объективными познавательными силами направлено вовне. Все его вполне достоверные, т. e. a priori известные познания касаются ведь исключительно внешнего мира, и здесь действительно оно может по известным общим законам, имеющим корень в нем самом, с уверенностью решать, что́ именно там, вне нас, возможно, что́ невозможно, что̀ необходимо, и таким путем a priori создает чистую математику, чистую логику, даже чистое основное естествоведение. Затем, применением его a priori сознаваемых форм к полученным в чувственном ощущении данным у нас складывается наглядный, реаль-
