ный внешний мир и вместе с тем опыт; далее, применение логики и лежащей в ее основе мыслительной способности к этому внешнему миру создает мир мыслей, откуда опять-таки возникают науки, их выводы и т. д. Там снаружи, следовательно, перед сознанием все очень светло и ясно: но внутри его темно, как в хорошо зачерненной зрительной трубе: никакие априорные положения не освещают ночь его собственной глубины, — эти маяки направляют свои лучи лишь вовне. Перед так называемым внутренним чувством, как объяснено выше, открывается одна только собственная воля, к движению которой в конце концов можно свести и все так называемые внутренние ощущения. Но все, что́ мы извлекаем из этого внутреннего восприятия воли, сводится, по вышесказанному, к хотению и нехотению, вместе с пресловутой уверенностью: „что́ я хочу, то я могу делать“, уверенностью, которая собственно означает: „я вижу, что всякий акт моей воли тотчас (совершенно непостижимым для меня образом) выражается как действие моего тела“, — что́, в сущности, для познающего субъекта есть положение эмпирическое. Больше этого здесь ничего нельзя найти. Поставленный вопрос предложен, стало быть, на решение некомпетентного суда, — его даже совсем нельзя, в его истинном смысле, предъявлять на этот суд, ибо последний его не понимает.
Ответ, полученный на наш запрос к самосознанию, я резюмирую теперь еще раз в более краткой и удобопонятной форме. Самосознание каждого человека очень ясно свидетельствует, что он может делать то, что он хочет. А так как в качестве объектов его хотения могут быть мыслимы и совершенно противоположные поступки, то отсюда следует, без сомнения, что он может делать и противоположное, если хочет. Но неразвитой рассудок смешивает это с тем, что человек, в данном отдельном случае, может будто бы также и хотеть противоположного, — и это называют свободою воли. Между тем чтобы он в данном случае мог хотеть противоположного, это вовсе не содержится в вышеприведенном свидетельстве самосознания — оно говорит лишь, что если он хочет одного из двух противоположных поступков, он может его совершить, а если хочет другого, тоже может его совершить. Но может ли он в данном единичном случае хотеть одного из них в той же мере, как другого, это остается здесь не выясненным и есть вопрос, требующий более глубокого исследования, — простое самосознание его решить не может. Самая краткая, хотя схоластическая формула для такого заключения будет гласить: свидетельство самосознания касается воли лишь a parte post, вопрос же о свободе — a parte ante. — Итак, это бесспорное показание самосознания: „я могу делать то, что я хочу“ совершенно ничего не содержит и не решает относительно свободы
