жизнь, в ее бесконечной сложности и ее бесчисленном разнообразии проявлений, в многоразличных формах мира растительного и животного[1].
Но быть может при этой, все более и более сказывающейся разнородности, несоизмеримости и непонятности отношения между причиной и действием страдает также и создаваемая этим отношением необходимость? Нисколько, ничуть. Как катящийся шар приводит в движение покоящийся, с такой же необходимостью должна разряжаться и лейденская банка при прикосновении к ней свободной руки, — с такой же необходимостью должен и мышьяк убивать все живое, а хлебное зерно, которое в сухом виде сохранялось тысячелетия, не обнаруживая никакого изменения, перенесенное в надлежащую почву, подвергнутое влиянию воздуха, света, теплоты, влажности, должно прозябать, расти и развиваться в колос. Причина здесь сложнее, действие разнороднее, но необходимость, с какой оно наступает, от этого ни на волос не меньше.
В жизни растения и в растительной жизни животного раздражение, правда, во всех отношениях чрезвычайно отличается от вызванной им органической функции, при чем это раздражение и функция ясно обособлены друг от друга; однако они еще собственно не разделены: между ним должно существовать соприкосновение, как бы оно ни было тонко и незаметно. Полное разделение наступает лишь в животной жизни, проявления которой вызываются мотивами, благодаря чему причина, до сих пор все еще материально связанная с действием, оказывается здесь уже совсем от него оторванной, совсем иной природы, чем-то прежде всего нематериальным, — простым представлением. Таким образом, в мотиве, вызывающем движение животного, указанная разнородность между причиной и действием, обособление их друг от друга, их несоизмеримость, нематериальность причины и потому кажущаяся бедность ее содержания в сравнении с действием, достигает высшего предела, а непостижимость их взаимного отношения превратилась бы в абсолютную, если бы мы и это причинное отношение знали лишь извне, как остальные. Но здесь внешнее познание дополняется познанием совершенно иного рода, познанием внутренним, и процесс, совершающийся тут как действие после появления причины, известен нам интимным путем: мы обозначаем его помощью особого terminus ad hoc — „воля“. Но что и тут, точно так же как и выше, при раздражении, причинное отношение не утратило своей необходимости, это выражается уже в том, что мы признаем его за при-
- ↑ Более подробное изложение такого расхождения причины и действия содержится в „Воле в природе“, рубрика „Астрономия“, стр. 80 и сл. второго издания.
