Правда, у всех личных характеров в основе лежит характер вида, так что главный свойства повторяются у каждого. Но здесь сказывается такая значительная разница в степени, такое разнообразие во взаимной комбинации и модификации свойств, что моральную разницу характеров можно признать одинаковой разницей в интеллектуальных способностях, которая очень значительна, а обе эти разницы несравненно бо́льшими, нежели физическая разница между великаном и карликом, Аполлоном и Терситом. Вот почему действие одного и того же мотива на разных людей бывает совершенно различно, — подобно тому как солнечный свет делает воск белым, а хлористое серебро — черным, или теплота размягчает воск, но уплотняет глину. Поэтому-то знание одного только мотива недостаточно, чтобы предсказать поступок, а для этого надо еще точно знать также и характер человека.
2) Характер человека — эмпирический. Мы знакомимся с ним, не только у других, но и у самих себя, исключительно путем опыта. Поэтому мы часто разочаровываемся как в других, так и в самих себе, открывая, что мы не обладаем тем или иным свойством, например — справедливостью, бескорыстием, мужеством, в той мере, как мы простодушнейшим образом предполагали. Вот почему также, когда нам представляется трудный выбор, наше собственное решение, как и чужое, до тех пор остается для нас самих тайной, пока этот выбор не сделан: нам кажется, что он падет то на ту, то на эту сторону, по мере того как воля ближе знакомится через посредство познания с тем либо иным мотивом и испытает на себе его силу, при чем и выступает на сцену пресловутое „я могу делать то, что я хочу“, создавая кажущуюся свободу воли. Наконец, более сильный мотив захватывает власть над волей, и выбор часто оказывается иным, чем мы полагали вначале. Вот почему в конце концов никто не может знать, как поступит кто-нибудь иной, а также и он сам, в каком-либо определенном положении: сначала надо побывать в нем, и лишь после выдержанного испытания бываем мы уверены в других, и только тогда также мы полагаемся на самих себя. Но тогда в нас появляется эта уверенность: изведанные друзья, испытанные слуги надежны. Вообще мы относимся к хорошо известному нам человеку, как ко всякой другой вещи, со свойствами которой мы уже ознакомились: мы без опасения предвидим, чего от него можно ждать и чего нет. Кто раз что-нибудь сделал, тот при представившемся случае опять это повторит, и это как в добре, так и в зле. Поэтому кто нуждается в большой, из ряда выходящей услуге, тот обратится к человеку, который дал доказательства своего великодушия, а кто хочет нанять
