жую отрицающую волю принудить отказаться от этого отрицания, т. е. я имею в данных границах право принуждения.
Во всех случаях, где я имею право принуждения, я имею полное право употреблять против других насилие, — я могу также, сообразно с обстоятельствами, противопоставить чужому насилию и хитрость, не совершая этим несправедливости; я имею, следовательно, реальное право на ложь, — именно в тех же самых границах, в каких имею право на принуждение. Поэтому тот, кто уверяет обыскивающего его разбойника, что он больше ничего не имеет при себе, поступает совершенно справедливо, — как и тот, кто обманно завлекает вторгшегося ночью разбойника в погреб и там его запирает. Кого поймали и уводят в плен разбойники, например, жители варварских стран, тот имеет право для своего освобождения убить их не только открытой силой, но и хитростью. По той же причине и обещание, исторгнутое прямым физическим насилием, совсем не обязательно, ибо жертва такого принуждения имеет полное право освободиться от насильников убийством, не говоря уже о хитрости. Кто своего похищенного имущества не может вернуть силой, тот не совершает несправедливости, если добывает его хитростью. Мало того: если кто-нибудь проигрывает мне мои же похищенные деньги, то я имею право употребить в игре с ним фальшивые кости, так как все, что я отыграю у него, уже и без того принадлежит мне. Кто не согласен с этим, тот должен тем более отрицать законность военной хитрости, так как последняя является даже фактическим обманом и подтверждает изречение шведской королевы Христины: «слова людей ничего не стоят, и даже поступкам их едва можно верить».
Так близко, следовательно, находятся между собой границы права и неправды. Впрочем, я считаю излишним доказывать, что все это вполне согласуется с тем, что я раньше говорил о незаконности обмана и насилия; мысли, высказанные мною, могут также способствовать и уяснению странных теорий о вынужденном обмане[1].
Согласно всему предыдущему, неправда и право только моральные определения, т. е. такие, которые имеют силу применительно к изучению человеческого поведения, как такого, и по отношению к внутреннему смыслу сущности этого поведения. Последний непосредственно выражается в сознании тем, что, с одной сто-
- ↑ Дальнейшее развитие изложенного здесь учения о праве можно найти в моем конкурсном сочинении „Об основе морали“ § 17, стр. 221—230 перв. изд. (стр. 216—226 II издания).
