.jpg)
.jpg){kind=link}
.jpg){kind=link}
На родине их так и зовут: «юзовцы»…
В Смоленском, Ельинском, Рославльском уездах нет почти ни одной деревни, мало того — ни одной семьи, где не было бы юзовцев.
В деревне, куда они приезжают на побывку или на праздники, юзовцы, резко выделяются из толпы деревенских парней своими пиджаками, гармониками и испитыми лицами.
В Юзовку уходят «на заработки».
Отправляются обыкновенно молодые здоровые парни, от семнадцати лет: мало-мальски пожилые люди не годятся для рудничной работы…
Не выдерживают.
Поздней осенью из некоторых уездов Смоленской губернии уходит почти все молодое население деревни.
Уезжают в сопровождении бывалых юзовцев и стараются по приезде поступить на один рудник к землякам, чтобы веселее было работать…
Чтобы не так страшно было новичку в шахте…
Большею частью семьи остаются в деревнях, но иногда артель юзовцев берет с собою и женщин.
И остающиеся в деревне ждут получки.
Получки эти поддерживают скудное деревенское хозяйство и без Юзовки плохо пришлось бы белоруссам…
Первое время юзовец аккуратно шлет деньги и письма с многочисленными поклонами сельчанам.
Никого не забывает…
Потом… потом иногда случается, что все реже и реже приходить повестка с почты…
И ни слова на письма.
Тогда из деревни идут письма к юзовцу и в них сама вопиющая нужда с раскрытыми крышами, с податями, с голодным плачем…
Каждое воскресенье старики идут на почту справляться:
— Нет ли вести…
И уходят с грустно поникшими головами…
От земляков уже узнают грустную правду: парень спился, задолжал, обносился и пропадает…
И нет ему иногда возврата!
Юзовка растлевающе, Юзовка ужасно действует на неиспорченную рудничной цивилизацией молодую деревенскую натуру…
В деревнях уже начинают побаиваться проклятых заработков и только нужда неумолимая и безвыходная заставляет отпустить парня в Юзово…
Проклятых…
Работать, — дни и ночи работать в вечном мраке, быть погребенными далеко от солнца, не видеть ясного неба и знать, что каждый раз смерть стоит за плечами…
Разве это не каторга?
Спускаться в шахту, отравленную и насыщенную газами, лежать на мокрой земле, впитывать в себя угольную пыль, в молодые годы убивать здоровье в подземелье, чтобы выйти оттуда с испорченными легкими, разбитым…
Разве это не каторжная жизнь?
Отчаяние охватывает рудокопа…
И он запивает…
Юзовские кабаки полны пропойцами самого бесшабашного вида…
Они внушают жалость.
Но не вините их.
Это — живые жертвы рудников, выброшенные из глубоких недр, из мрачных и сырых шахт.
Это «пропащие»…
Они были молодыми и сильными, были веселыми и здоровыми, но шахты взяли и здоровье, и силу, и молодость…