Перейти к содержанию

Homo homini Lupus (Жаботинский)

Непроверенная
Материал из Викитеки — свободной библиотеки


Корреспондент «Русских ведомостей» пишет из Америки о последнем избиении негров. Любопытная подробность, на которую у нас обратили, кажется, мало внимания: произошло это событие 4 июля н. с. , то есть в «самый большой праздник Соединенных Штатов, — день объявления независимости». На этот день было назначено состязание в боксе между двумя великими чемпионами — Джонсоном и Джеффри. Корреспондент рассказывает, что публичный бокс запрещён по всей С. Америке, кроме штата Невады; поэтому поединок происходил в одном из городов этого штата, но оттуда были «проведены специальные телеграфные проволоки в главнейшие города» и «туда ото всех газет посланы специальные корреспонденты». На всём пространстве Штатов, перед редакциями больших газет стояли толпы народа, и горластые редакционные джентльмены выкрикивали ежеминутно последнюю новость: «Джеффри получил страшный удар в подбородок. — Джеффри упал за арену». И вот, когда оказалось, что победителем остался негр Джонсон, а белый Джеффри признан побеждённым, белая толпа, словно по уговору, во множестве городов устроила нервам погромы.

К таким неприятностям негры давно привыкли, но обыкновенно обстановка события другая. Обыкновенно — эти вещи происходят только на юге; на этот раз приняли участие в избиениях негров и города севера. Обыкновенно — поводом является слух, будто местный негр «опять» покушался изнасиловать белую девушку: собирается многотысячная толпа, виновного негра ищут, дабы линчевать его через повешенье или сожжение живьём, а попутно прикончить палками или из браунингов ещё десяток чёрных, за то, что попались на дороге. Но на сей раз этого повода не было. Просто два широкоплечих идиота подрались на кулачки, по взаимному соглашению, с позволения местного начальства и под контролем знатоков этого тонкого искусства. И так как победителем оказался негр и можно было опасаться, что другие негры в стране зазнаются, белые граждане великой республики не стерпели и низложили гордыню эфиопов. Для этого на негров набрасывались в пропорции 50 на одного, проламывали головы, топтали каблуками, истязали даже чёрных женщин и детей. «В одних восточных штатах», пишет корреспондент, «много негров растерзано толпой; сотни ранены и изувечены. В южных штатах, где антагонизм между расами гораздо сильнее, число изувеченных, наверное, нужно считать тысячами«.

Каков же фон, на котором возможны такие вспышки? В Соединённых Штатах, в свободнейшей из республик, в стране, которая своим политическим существованием обязана восстанию, десять миллионов граждан живут в самом серном бесправии только за то, что у них кожа другого цвета. Когда-то они были рабами; потом северные штаты потребовали отмены рабства и пошли войной против юга, стоявшего за сохранение исконного порядка. Война кончилась победой северян. Негры были признаны свободными и равноправными гражданами великой республики.

С тех пор ушло около полувека, и не только негр, но и белый американец засмеётся вам в лицо, если вы всерьез примите это равноправие. Нигде в культурном мире, если даже включить в это гибкое понятие Россию и Румынию, нет а подобного неравенства. Прежде всего это неравенство безысходное. Российский еврей, если не в мочь терпеть, все-таки может выкреститься. Американские негры уже давно христиане, а дальше идти некуда. Расы не смоешь.

Смешанные браки тоже не помогают: если прадед был негром, если у правнука осталась хоть подозрительная черточка в рисунке губ, в завитках волос, или ( почти неискоренимая) темная полоска у корня ногтей, — он для своих сограждан негр и делит общую негритянскую судьбу. Его не пускают ни в театры, ни в отели, ни в поезда, ни в школу. Для него отводятся особые вагоны на железной дороге и особые закуты в трамвае; училища для негритянских детей строятся отдельно от «белых» школ, строятся на скупые гроши и содержатся тесно и грязно… Политические права серного гражданина, «свободного и равноправного», сведены на нет. В южных штатах, где негры живут массами и могли бы серьезно влиять на исход выборов, действует целая система фальсификаций и выкрутасов для уничтожения негритянских голосов. Эта система установлена раз навсегда, применяется открыто, на глазах у всего мира, президент и конгресс о ней знают, и никому даже в голову не приходит пожать плечами, до того это стало в порядке вещей. Нельзя же, в самом деле, допустить, чтобы чёрные люди решали политическую судьбу своей родины наравне с белыми людьми. Равенство равенством, но, тем не менее…

В оправдание своё белые американцы приводят много доводов, которым грош цена. Они говорят: зачем негру, например, учиться? Это раса неспособная к духовному творчеству, не давшая миру ещё ни одного гения. Те, кто так говорят, сами знают, что школы нужны не для высиживания гениев, а для грамотности, для повышения общего умственного уровня масс; а между тем установлено, что негры очень способны, понятливы и одарены хорошей памятью. Есть у них очень приличные писатели, проповедники, профессора; на «белый» вкус они, конечно, не гениальны, но сами негры ими довольны, а это главное. Нельзя обязать одно племя непременно нравиться другому. Каких таких гениев дали миру болгары или турки? И ещё спорный вопрос, дала ли миру хоть одного настоящего гения сама великая союзная республика. Знают это и американцы, знают, что «негениальность» расы не есть довод в пользу бесправия, и все-таки пользуются этим доводом. Говорят они также — в оправдание общего социального бойкота, которому подвергнуты него по всей стране — что здесь действует некая сверхсознательная сила, нечто стихийное, вроде «национальных отталкиваний» г-на Струве, отчего они, белые люди, физически не в состоянии вынести близость негра. Но и это заведомая неправда. Проф. Мюнстерберг, написавший интересную книгу об американцах, удостоверяет, что любой белый, даже из самых из самых завзятых южан, охотно предоставляет своих детей чёрной няньке и с полным аппетитом обедает в ресторане, когда эта нянька сидит тут же рядом и суёт своему питомцу куски в рот. Но если такая же негритянка войдёт и сядет в противоположном углу за стол, как равная, белый подымет скандал, соберёт толпу, ресторан объявят под бойкотом и побьют в нем стекла, а нахальную черную женщину поколотят. Здесь не физическое отталкивание, здесь убежденное непризнание человека в человеческом существе другой расы. В одном русском журнале недавно цитировалась такая фраза белого южанина (привожу на память): «Мы, в сущности, любим негра, но какого? Такого, который знает свой шесток, не лезет ни в школу, ни в театр».

А так как негр наивен и все-таки принимает своё полувековое равенство всерьез, и все-таки напирает на двери школы и театра, и все-таки хочет голосовать, и притом ещё плодится и размножается куда успешнее белого, то у белого человека презрение все чаще смешивается с тревогой. В результате — нечеловеческое, скотское озлобление, которое прорывается в буквально ежегодных погромах. Не проходит лета, чтобы где-нибудь на юге не повторилась та же история: молодой негр позволит себе с белой кухаркой вольную шутку руками, какие сплошь и рядом себе разрешают белые джентльмены, та огрызнётся, ее белый жених поймёт вопль о покушении на изнасилование, в пять минут собирается грандиозная толпа, и начинается охота на черных людей. Картины линчевания, которыми это заканчивается, отвратительнее всякого кошмара. Люди, белые люди, граждане республики, не пьяные, грамотные, часто прошедшие не одну только начальную школу, люди в пиджаках и чистом крахмальном белье работают локтями, чтобы тоже добраться до негра и тоже ударить его палкой; люди дерутся за честь быть палачом, подержаться за кончик веревки; иногда, в очень глухих местах, ещё вспоминают древний обычай — окунуть негра в деготь и потом вывалять в распоротой перине, а уже в этом виде поджечь. Полиция бездействует, комиссар, к которому прибегают молить о заступничестве, пожимает плечами и говорит: — Ничего не могу поделать. — Знакомая картина, если только не хуже…

Издали обетованная земля кажется краше, чем на деле. Мы, у которых не только демократической, но и вообще никакой конституции нет, мы естественно склонны верить, что в демократизации государственного устройства заключается панацея против многих общественных зол. Когда-то люди были ещё глупее и думали, будто свобода лечит — даже от бедности; однако, с тех пор социалисты успели нам втолковать, что голодные останутся голодными даже при всеобщем избирательном праве. Но в одно старая вера сохранилась: что расовые, национальные или религиозные предрассудки поддерживаются исключительно абсолютизмом, демократия же их не знает и знать не хочет. Как раз социалисты разных наименований особенно старались до недавнего времени вбить в голову эту неправду. Ибо это неправда, наглая и вопиющая. Демократия сама по себе очень хорошая вещь, мы ее желаем и добиваемся, но не надо облыжно сулить то, чего-чего будет. Расовые предрассудки коренятся именно и главным образом в массах. Допущение этих масс ко власти далеко не всегда улучшает положение угнетенных племён. Что пользы евреям от того, что в Румынии конституция? Что выиграли те же евреи от того, что в Финляндии введена самая демократическая в мире избирательная система? Негритянский вопрос в Северной Америке ярко иллюстрирует печальную картину. Здесь, на фоне почти идеального демократизма, полной свободы, широкого самоуправления — расовая ненависть действует в самых чудовищных формах и в самом беспримесном, очищенном виде. В России или в Румынии пускаются по крайней мере в ход, для оправдания аналогичных явлений, доводы доводы экономического или политического свойства: такая-то народность якобы революционна или якобы эксплоатирует «коренную» бедноту. В Америке никто даже не пытается сочинить что-либо подобное: негры политически кротки, как ягнята, и занимаются почти поголовно ремёслами или низшими видами наёмного труда. Во Франции или в немецкой Австрии, чтобы оправдать антисемитизм, ссылаются на громадные богатства Ротшильдов или так называемых венских Quai-Juden; в Америке среди негров нет ни одного крупного состояния. Здесь налицо простая, голая, ничем не прикрытая антипатия расы к расе, без всякого повода или предлога, так, здорово живешь. За то, что Джонсон повалил Джеффри. Это в свободнейшей стране, среди населения, почти поголовно грамотного, и в других случаях — например в обращении с белой женщиной или с белым ребенком — рыцарски корректного; это в стране, где ни полиция, ни суд не боятся никакого давления сверху. В такой стране и в такой среде расовая ненависть не раз и не два, а из года в год выливается в такие формы, которые соперничают не только с кишеневской или бакинской резню, но прямо с подвигами курдов в армянских вилайетах Турции. Видно, против этой болезни не помогают ни всеобщее голосование, ни всеобщее обучение.

Но есть нечто более глубокое, чем демократия и даже чем поголовная грамотность: это — опыт собственных страданий. Принято верить, что тот, кто сам долго страдал под гнётом сильнейшего, не станет угнетаться ещё слабейших. Мы часто строим самые розовые надежды именно на том, что такой-то народ сам много вытерпел — «значит», он будет сочувствовать и понимать, ему совесть не позволит обидеть слабого тою же обидой, под которою недавно кряхтел сам. Но и это на поверку, одни словеса. В Германии ещё не вымерло поколение, в памяти которого живы те времена, когда единой Германии не было, а немецкий народ был раздроблён на мелкие огрызки. Это поколение выносило в груди месту объединения, подготовило почву упорным трудом и осуществило свой идеал героическим усилием. И то же самое поколение, через самый короткий промежуток, начало поход против познанских поляков. Польша раздроблена, как была недавно раздроблена Германия, но строители единой Германии сочли бы глупым сентиментализмом считаться с этим совпадением. Тот же германский патриот, который в 1860 г. плакал слезами сердца, когда дети в сельской школе пели песню о единой Германии, — через 40 лет из собственных рук порол польских мальчиков, не желавших учиться закону Божию на немецком языке. Это только в Ветхом Завете написано: «Не притесняй инородца в земле Египетской». В теперешней морали этому слюнявому гуманизму нет больше места.

Люди идут ещё дальше. Не только память о прошлых страданиях не помеха, чтобы в свой черёд бить других по тому же месту, по которому сам был нещадно бит накануне. Бывает и хуже. Бывает, что народ, и поныне страдающий, поныне угнетённый, поныне взывающий к небу во имя справедливости, в то же самое время изловчается душить слабейшую группу. Посмотрите на тех же поляков в Галиции, где они хоть немного чувствуют себя хозяевами. Что там только не проделывается над русинами! Русины издают в Вене специальный журнал на немецком языке — «Ukrainische Rundsehau» — содержание которого на три четверти сводится к перечислению гадостей, которые проделываются в крае польской администрацией. Каждая речь русинских депутатов в рейхсрате полна тех же горьких жалоб, украинская печать Лемберга только о том и кричит. По австрийской конституции все народности равноправны; между тем русины почти изгнаны из администрации и суда, русинские чиновники насчитываются единицами на государственной и областной службе даже в Восточной Галиции, где русинское население в громадном большинстве; элементарных школ мало, средних школ почти совсем нет, между тем как львиная доля областного школьного бюджета тратится на польские гимназии и на субсидирование польских начальных школ; на суде, если процесс хоть издали похож на столкновение между русином и поляком, первому никогда не добиться правды; полиция позволяет себе над русинскими мужиками самые безобразные насилия — то жандарм подстрелит наповал мужика за ловлю рыбы в недоказанностью месте, то целое «стадо» русин, из-за ссоры с поляком-помещиком, связав руки за Ариною, гонять пешком 50 вёрст в уездный город, подталкивая прикладами, а за мужьями бегут бабы с детьми и воют, так что, по свидетельским показаниям, «за 2 километра слышно было». На выборах в рейхсрат проделываются неслыханные мошенничества и насилия: то группу русин-избирателей, пришедших пешком из деревни, просто не пустят в город, то выкрадут или подменят несколько мот бюллетеней. Это не секрет, весь рейхсрат и вся Австрия знает, что такое Галицкий выборы, самое слово «»Galizische Wählen» приобрело в общем сознании особый смысл. Во всей Австрии кипит борьба наций, но нигде она не доводит людей до такого озлобления: ведь не даром в одной только Галиции, изо всех австрийских провинций, оказался возможным террористический акт (убийство русином Сичинским поляка-наместника) и, что особенно характерно, убийца встретил нескрываемое сочувствие со стороны всего русинского общества. Таковы результаты хозяйничанья угнетенной народности в краях, где ей дано хоть отчасти хозяйничать.

В других формах, но по существу то же проделывается в Галиции и над евреями. На суде еврею, особенно бедному, немыслимо добиться правды против поляка, а бывают зато и такие случаи, что судья-поляк, в разгар заседания, обругает еврея-свидетеля Иудой или в этом роде (в наказание такого судью потом переводят на лучшее место). В политическом смысле поляки откровенно смотрят на евреев как на материал для эксплоатации в целях упрочения своей власти над краем. Еврейская национальность не признается, при переписи евреев записывают «поляками» и таким образом создается в Галиции «польское большинство». На самом деле число поляков и русинов виковые одинаково, а из 800000 евреев по крайней мере 90% носят пейсы, говорят на жаргоне и двух слов не умеют правильно сказать по-польски. Еврейский национализм преследуется всеми средствами. Были случаи исключения из гимназии «за сионизм». В Галиции за последние десять лет открылось множество частных школ для распространения древне-еврейского языка: нет мытарств, которым не подвергались бы эти школы, особенно под видом посещений санитарной комиссии, которая в 75 случаях на сто «приходит в ужас» от антигигиенической обстановки, где махнут эти бедные, милые еврейские детки, и школу прикрывают. Особенной же ненавистью пользуется жаргон. Несколько месяцев тому назад в Лемберге совет адвокатского сословия подверг дисциплинарной каре одного молодого адвоката за то, что он публично произнёс речь на жаргоне. Не за содержание, а за жаргон! В этой ненависти к еврейскому национальному достоянию объединяются все польские партии, от клерикалов до социал-демократов. Не только сионизм, не только социалисты Поалэ-Цион, но и так называемая «еврейская социалистическая партия», соответствующая нашему Бунду и признающая евреев за особую национальность, бойкотируется и преследуется польскими социал-демократами. Когда в 1906 году депутат Штраухер впервые заговорил с трибуны рейхсрата о евреях, как нации, резче и грубее всех издевался над ним вождь польских социал-демократов, Дашинский. Двойная иллюстрация к нашей теме: член угнетенного класса угнетённой нации, сам завзятый националист, не хочет признать права на национальную жизнь за другой народностью, ещё более угнетённой. Впрочем, за самыми яркими иллюстрациями нет нужды отправляться за границу: их сколько угодно в русской Польше. Тяжело и неловко об этом говорить: в передовой печати грустное положение Царства Польского всегда отмечается с глубоким сочувствием, и не принято нарушать общий тон упоминанием про обратную сторону польской медали. Но ведь и на оборотной стороне копошатся живые люди с реальными страданиями, и в сущности нет никакой причины замалчивать некрасивую правду…

Вот ещё пример, октоторпом тоже больно говорить. В Лондоне был недавно «конгресс угнетенных наций». Представительница Финляндии произнесла речь, в которой прозвучали покаянные нотки. «И мы во многом были грешны», сказала она, «мы,живя по дамокловым мечом, сами угнетали другую нацию — евреев. Пора было нас встряхнуть. Но встряска эта оказалась слишком уж сильной…» Да, слишком сильной, и хочется верить, что чёрная туча над Финляндией все-таки пролетит и рассеется без следа. Но что правда, то правда: о таком гнете над евреями, какой существует в Финляндии, даже Россия и Румыния не знают. Евреям разрешено жить только в трёх городах (в Гельсингфорсе, Выборге и Або); за чертой города им воспрещено даже временное пребывание, и первый встречный финн, увидав еврея за городом, имеет право арестовать преступника и представить в участок. Большая часть промыслов евреям недоступна. Браки между евреями обставлены стеснительными и унизительными формальностями. Убой скота по еврейскому обряду воспрещён. Постройка синагог крайне затруднена. Поселение новых евреев в крае не допускается, незаконно проникшие энергично выселяются мерами полиции (даже теперь, в момент глубокого национального траура Финляндии). Политических прав евреи лишены абсолютно, новый избирательный закон, прославленный своей идеальной демократичностью, предоставляющий избирательные права женщинам, оставил евреев за порогом. Тоже демократия, тоже высокая культурность, тоже сами знают, что такое угнетение и страдание, а все-таки…

Мудр был философ, который сказал: homo homini lupus. Человек для человека хуже волка, и долго ещё мы этого ничем не переделаем, ни государственной реформой, ни культурой, ни горькими уроками жизни. Глуп тот, кто верит соседу, хотя бы самому доброму, самому ласковому. Глуп, кто полагается на справедливость: она существует только для тех, которые способны кулаком и упорством ее добиться. Когда слышишь упреки за проповедь обособления, недоверия и прочих терпких вещей, иногда хочется ответить: Да, виновен. Проповедую и буду проповедовать, потому что в обособлении, в недоверии, в вечном «настороже», в вечной дубинке за пазухой — единственное средство ещё кое-как удержаться на ногах в этой волчьей свалке.