В. В. Хлебников (Маяковский)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
В. В. Хлебников
автор Владимир Владимирович Маяковский
См. Публицистика Маяковского. Опубл.: июль — август 1922 г [1]. Источник: Маяковский В. В. Полное собрание сочинений: В 13 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Худож. лит., 1955—1961.

Умер Виктор Владимирович Хлебников.

Поэтическая слава Хлебникова неизмеримо меньше его значения.

Всего из сотни читавших — пятьдесят называли его просто графоманом, сорок читали его для удовольствия и удивлялись, почему из этого ничего не получается, и только десять (поэты-футуристы, филологи «ОПОЯЗа»[2]) знали и любили этого Колумба новых поэтических материков, ныне заселенных и возделываемых нами.

Хлебников — не поэт для потребителей. Его нельзя читать. Хлебников — поэт для производителя.

У Хлебникова нет поэм. Законченность его напечатанных вещей — фикция. Видимость законченности чаще всего дело рук его друзей. Мы выбирали из вороха бросаемых им черновиков кажущиеся нам наиболее ценными и сдавали в печать. Нередко хвост одного наброска приклеивался к посторонней голове, вызывая веселое недоумение Хлебникова. К корректуре его нельзя было подпускать, — он перечеркивал все, целиком, давая совершенно новый текст.

Принося вещь для печати, Хлебников обыкновенно прибавлял: «Если что не так — переделайте». Читая, он обрывал иногда на полуслове и просто указывал: «Ну и так далее».

В этом «и т. д.» весь Хлебников: он ставил поэтическую задачу, давал способ ее разрешения, а пользование решением для практических целей — это он предоставлял другим.

Биография Хлебникова равна его блестящим словесным построениям. Его биография — пример поэтам и укор поэтическим дельцам.

Хлебников и слово.

Для так называемой новой поэзии (наша новейшая), особенно для символистов, слово — материал для писания стихов (выражения чувств и мыслей), материал, строение, сопротивление, обработка которого были неизвестны. Материал бессознательно ощупывался от случая к случаю. Аллитерационная случайность похожих слов выдавалась за внутреннюю спайку, за неразъединимое родство. Застоявшаяся форма слова почиталась за вечную, ее старались натягивать на вещи, переросшие слово.

Для Хлебникова слово — самостоятельная сила, организующая материал чувств и мыслей.[3] Отсюда — углубление в корни, в источник слова, во время, когда название соответствовало вещи. Когда возник, быть может, десяток коренных слов, а новые появлялись как падежи корня (склонение корней по Хлебникову[4]) — напр., «бык» — это тот, кто бьет; «бок» — это то, куда бьет (бык). «Лыс» то, чем стал «лес»; «лось», «лис» — те, кто живут в лесу.

Хлебниковские строки —

Леса лысы. [5]
Леса обезлосили. Леса обезлисили —

не разорвешь — железная цепь.

А как само расползается —

Чуждый чарам черный челн [6]
Бальмонт.

Слово в теперешнем его смысле — случайное слово, нужное для какой-нибудь практики. Но слово точное должно варьировать любой оттенок мысли.

Хлебников создал целую «периодическую систему слова»[7]. Беря слово с неразвитыми, неведомыми формами, сопоставляя его со словом развитым, он доказывал необходимость и неизбежность появления новых слов.

Если развитый «пляс» имеет производное слово «плясунья» — то развитие авиации, «лёта», должно дать «летунья». Если день крестин — «крестины», — то день лета — «летины». Разумеется, здесь нет и следа дешевого славянофильства с «мокроступами»; не важно, если слово «летунья» сейчас не нужно, сейчас не привьется — Хлебников дает только метод правильного словотворчества.

Хлебников мастер стиха.

Я уже говорил, что у Хлебникова нет законченных произведений. В его, напр., последней вещи «Зангези»[8] ясно чувствуется два напечатанные вместе различные варианта. Хлебникова надо брать в отрывках, наиболее разрешающих поэтическую задачу.

Во всех вещах Хлебникова бросается в глаза его небывалое мастерство. Хлебников мог не только при просьбе немедленно написать стихотворение (его голова работала круглые сутки только над поэзией), но мог дать вещи самую необычайную форму. Например, у него есть длиннейшая поэма, читаемая одинаково с двух сторон —

Кони. Топот. Инок. [9]
Но не речь, а черен он
и т. д.

Но это, конечно, только сознательное штукарство — от избытка. Штукарство мало интересовало Хлебникова, никогда не делавшего вещей ни для хвастовства, ни для сбыта.

Филологическая работа привела Хлебникова к стихам, развивающим лирическую тему одним словом.

Известнейшее стихотворение «Заклятие смехом»[10], напечатанное в 1909 г., излюблено одинаково и поэтами, новаторами и пародистами, критиками:

О, засмейтесь, смехачи,
Что смеются смехами,
Что смеянствуют смеяльно,
О, иссмейся рассмеяльно смех
Усмейных смеячей
и т. д.

Здесь одним словом дается и «смейево», страна смеха и хитрые «смеюнчики», и «смехачи» — силачи.

Какое словесное убожество по сравнению с ним у Бальмонта, пытавшегося также построить стих на одном слове «любить»:

Любите, любите, любите, любите, [11]
Безумно любите, любите любовь
и т. д.

Тавтология. Убожество слова. И это для сложнейших определений любви! Однажды Хлебников сдал в печать шесть страниц производных от корня «люб». Напечатать нельзя было, т. к. в провинциальной типографии не хватило «Л».

От голого словотворчества Хлебников переходил к применению его в практической задаче, хотя бы описание кузнечичка:

Крылышкуя золотописьмом тончайших жил,[12]
Кузнечик в кузов пуза уложил
Премного разных трав и вер.
Пинь-пинь-пинь — тарарахнул зензивер.
О неждарь вечерней зари!
О неждал!
Озари!

И наконец классика:

У колодца [13]
Расколоться
Так хотела бы вода,
Чтоб в болотце
С позолотцей
Отразились повода.
Мчась, как узкая змея,
Так хотела бы струя,
Так хотела бы водица
Убегать и расходиться,
Чтоб ценой работы добыты
Зеленее стали чоботы
Черноглазые ее.
Шопот, топот, неги стон,
Краска темная стыда,
Окна избы с трех сторон,
Краска темная стыда.

Оговариваюсь: стихи привожу на память, могу ошибиться в деталях и вообще не пытаюсь этим крохотным очерком очертить всего Хлебникова.

Еще одно: я намеренно не останавливаюсь на огромнейших фантастико-исторических работах Хлебникова, так как в основе своей — это поэзия.

Жизнь Хлебникова.

Хлебникова лучше всего определяют его собственные слова:

Сегодня снова я пойду [14]
Туда — на жизнь, на торг, на рынок,
И войско песен поведу
С прибоем рынка в поединок.

Я знаю Хлебникова двенадцать лет. Он часто приезжал в Москву, и тогда, кроме последних дней, мы виделись с ним ежедневно.

Меня поражала работа Хлебникова. Его пустая комната всегда была завалена тетрадями, листами и клочками, исписанными его мельчайшим почерком. Если случайность не подворачивала к этому времени издание какого-нибудь сборника и если кто-нибудь не вытягивал из вороха печатаемый листок — при поездках рукописями набивалась наволочка, на подушке спал путешествующий Хлебников, а потом терял подушку.

Ездил Хлебников очень часто. Ни причин, ни сроков его поездок нельзя было понять. Года три назад мне удалось с огромным трудом устроить платное печатание его рукописей (Хлебниковым была передана мне небольшая папка путанейших рукописей, взятых Якобсоном в Прагу[15], написавшим единственную прекраснейшую брошюру о Хлебникове). Накануне сообщенного ему дня получения разрешения и денег я встретил его на Театральной[16] площади с чемоданчиком.

«Куда вы?» — «На юг, весна!..» — и уехал.

Уехал на крыше вагона; ездил два года, отступал и наступал с нашей армией в Персии[17], получал за тифом тиф. Приехал он обратно этой зимой, в вагоне эпилептиков, надорванный и ободранный, в одном больничном халате.

С собой Хлебников не привез ни строчки. Из его стихов этого времени знаю только стих о голоде[18], напечатанный в какой-то крымской газете, и присланные ранее две изумительнейших рукописных книги — «Ладомир» и «Царапина по небу»[19].

«Ладомир» сдан был в Гиз, но напечатать не удалось. Разве мог Хлебников пробивать лбом стену?

Практически Хлебников — неорганизованнейший человек. Сам за всю свою жизнь он не напечатал ни строчки. Посмертное восхваление Хлебникова Городецким приписало поэту чуть не организаторский талант: создание футуризма, печатание «Пощечины общественному вкусу» и т. д. Это совершенно неверно. И «Садок судей»[20] (1908 г.) с первыми стихами Хлебникова, и «Пощечина» организованы Давидом Бурлюком. Да и во все дальнейшее приходилось чуть не силком вовлекать Хлебникова. Конечно, отвратительна непрактичность, если это прихоть богача, но у Хлебникова, редко имевшего даже собственные штаны (не говорю уже об акпайках), бессеребренничество принимало характер настоящего подвижничества, мученичества за поэтическую идею.

Хлебникова любили все знающие его. Но это была любовь здоровых к здоровому, образованнейшему, остроумнейшему поэту. Родных, способных самоотверженно ухаживать за ним, у него не было. Болезнь сделала Хлебникова требовательным. Видя людей, не уделявших ему все свое внимание, Хлебников стал подозрителен. Случайно брошенная даже без отношения к нему резкая фраза раздувалась в непризнание его поэзии, в поэтическое к нему пренебрежение.

Во имя сохранения правильной литературной перспективы считаю долгом черным по белому напечатать от своего имени и, не сомневаюсь, от имени моих друзей, поэтов Асеева, Бурлюка, Крученых, Каменского, Пастернака, что считали его и считаем одним из наших поэтических учителей и великолепнейшим и честнейшим рыцарем в нашей поэтической борьбе.

После смерти Хлебникова появились в разных журналах и газетах статьи о Хлебникове, полные сочувствия. С отвращением прочитал. Когда, наконец, кончится комедия посмертных лечений?! Где были пишущие, когда живой Хлебников, оплеванный критикой, живым ходил по России? Я знаю живых, может быть, не равных Хлебникову, но ждущих равный конец.

Бросьте, наконец, благоговение столетних юбилеев, почитания посмертными изданиями! Живым статьи! Хлеб живым! Бумагу живым!

[1922]


  1. Журн. «Красная новь», М. 1922, книга 4, июль — август
  2. ОПОЯЗ — общество изучения теории поэтического языка, существовало с 1914 по 1923 год. В ОПОЯЗ входили В. Шкловский, Б. Эйхенбаум, Ю. Тынянов, Л. Якубинский и др. Опоязовцы отстаивали формалистический подход к литературе; рассматривая художественный прием как самодовлеющую категорию, они отрывали изучение стиля от анализа идейного содержания произведения.
  3. Для Хлебникова слово — самостоятельная сила, организующая материал чувств и мыслей. — Маяковский имеет в виду «теорию словотворчества» Хлебникова, изложенную в статьях «Учитель и ученик», «Разговор Олега и Казимира», «Художники мира», «О современной поэзии», «Разложение слова», «Наша основа» и др.
  4. ...склонение корней по Хлебникову... — Об этом см. в статье Хлебникова «Учитель и ученик».
  5. «Леса лысы...» — неточная цитата из статьи «Учитель и ученик».
  6. «Чуждый чарам черный челн» — строка из стихотворения «Челн томленья» К. Бальмонта.
  7. Хлебников создал целую «периодическую систему слова». — См., например, статью Хлебникова «Образчик словоновшеств в языке».
  8. «Зангези» — повесть-поэма Хлебникова, изданная в Москве в 1922 году.
  9. «Кони. Топот. Инок...» — из стихотворения Хлебникова «Перевертень».
  10. «Заклятие смехом» — стихотворение Хлебникова, впервые опубликованное в сборнике «Студия импрессионистов», книга 1-я, Спб. 1910, стр. 47. Маяковский цитирует это стихотворение неточно, пропуская строки и переставляя слова.
  11. «Любите, любите, любите, любите...» — Маяковский перефразирует начальные строки стихотворения К. Бальмонта «Хвалите»
  12. «Крылышкуя золотописьмом тончайших жил...» — Маяковский цитирует это стихотворение неточно, смешивая разные редакции: текст альманаха «Пощечина общественному вкусу» (М. 1912, стр. 8) и вариант, опубликованный в книге Хлебникова «Творения» (М. 1914, стр. 25).
  13. «У колодца...» — неточно цитируемые Маяковским строки из стихотворения Хлебникова «Конь Пржевальского» («Гонимый — кем, почем я знаю?..»)
  14. «Сегодня снова я пойду...» — это четверостишие Хлебникова впервые опубликовано Маяковским в статье «Теперь к Америкам!» в 1914 году , ни в один из прижизненных сборников Хлебникова не вошло.
  15. ...небольшая папка путанейших рукописей, взятых Якобсоном в Прагу... — Якобсон Р. О. (р. 1896) — буржуазный литературовед, лингвист, в 1920 году эмигрировал в Чехословакию, оттуда — в Америку. В 1919 году написал работу «Новейшая русская поэзия. Набросок первый — Виктор Хлебников», которая затем была издана отдельной брошюрой в Праге в 1921 году.
  16. Театральная — площадь в Москве, ныне — площадь им. Свердлова.
  17. ...отступал и наступал с нашей армией в Персии... — Хлебников был в Персии летом 1921 года.
  18. Из его стихов этого времени знаю только стих о голоде... — Хлебниковым написано несколько стихотворений о голоде, охватившем в 1921 году ряд областей страны: «Голод», «Трубите, кричите, несите!», «Волга! Волга!» и др. Маяковский, по всей вероятности, говорит об одном из первых двух стихотворений, написанных во время пребывания Хлебникова в Пятигорске.
  19. «Ладомир» и «Царапина по небу» — поэмы Хлебникова 1920—1922 годов. Первая из них была издана литографским способом в Харькове в 1920 году. «Царапина по небу» при жизни Хлебникова напечатана не была.
  20. «Садок судей» — Альманах «Садок судей» I, в котором участвовали В. Хлебников, В. Каменский, Д. Бурлюк, Е. Гуро, Н. Бурлюк, Е. Низен, С. Мясоедов, А. Гей (А. Городецкий), был издан в 1910 году. Подробнее об этом см. в книге Василия Каменского «Путь энтузиаста» (М. 1931, стр. 113).