Народные русские сказки (Афанасьев)/Морозко

Материал из Викитеки — свободной библиотеки

95[1]

Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту её журила, рано будила и всю работу на неё свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу носила, печку топила, обряды[2] творила, избу мела и всё убирала ещё до́ свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала:

— Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе.

Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить[3] и дочерям её услужить; но сёстры, глядя на мать, Марфушу во всём обижали, с нею вздорили[4] и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и за работу садились, когда пообедают. Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери; он любил её за то, что была послушляная[5] да работящая, никогда не упрямилась, что заставят, то и делала, и ни в чём слова не перекорила[6]; да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья, а дочки её ленивицы и упрямицы.


Вот наши старики стали думу думать: старик — как бы дочерей пристроить, а старуха — как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику:

— Ну, старик, отдадим Марфушу замуж.

— Ладно, — сказал старик и побрёл себе на печь; а старуха вслед ему:

— Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой; а ты, Марфутка, собери своё добро в коробейку да накинь белую исподку[7]: завтра поедешь в гости!

Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут её в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, всё собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка — хоть куды невеста! А дело-то было зимою, и на дворе стоял трескучий мороз.


Старик наутро, ни свет ни заря, запряг кобылу в дровни, подвёл ко крыльцу; сам пришёл в избу, сел на коник[8] и сказал:

— Ну, я всё изладил!

— Садитесь за стол да жрите! — сказала старуха.

Старик сел за стол и дочь с собой посадил; хлебница[9] была на столе, он вынул челпан[10] и нарушал[11] хлеба и себе и дочери. А старуха меж тем подала в блюде старых щей и сказала:

— Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, — знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка.

Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла.

— Ну, что тут нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды[12] и берёзы в пуху; житьё-то завидное, да и сам он богатырь!


Старик молча уклал пожитки, велел дочери накинуть шубняк[13] и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал — не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору, своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь, остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и сказал:

— Сиди и жди жениха, да мотри — принимай ласковее.

А после заворотил лошадь — и домой.


Девушка сидит да дрожит; озноб её пробрал. Хотела она выть, да сил на было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на ёлке потрескивает, с ёлки на ёлку поскакивает да пощёлкивает. Очутился он и на той сосне, под коёй де́вица сидит, и сверху ей говорит:

— Тепло ли те, де́вица?

— Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!

Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощёлкивать. Мороз спросил де́вицу:

— Тепло ли те, де́вица? Тепло ли те, красная?

Де́вица чуть дух переводит, но ещё говорит:

— Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!

Мороз пуще затрещал и сильнее защёлка́л и де́вице сказал:

— Тепло ли те, де́вица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?

Де́вица окостеневала и чуть слышно сказала:

— Ой, тепло, голубчик Морозушко!

Тут Морозко сжалился, окутал де́вицу шубами и отогрел одеялами.


Старуха наутро мужу говорит:

— Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!

Старик запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашёл её живую, на ней шубу хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик сложил все на́ воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали домой, и де́вица бух в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб белья.

— Э, сука, не обманешь меня.


Вот спустя немного старуха говорит старику:

— Увези-ка и моих-то дочерей к жениху; он их ещё не так одарит!

Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила и как следует под венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путём оставил девок под сосною. Наши де́вицы сидят да посмеиваются:

— Что это у матушки выдумано — вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен чёрт приедет, и не знаешь какой!


Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко.

— Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет, так мы здесь околеем[14].

— Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь есть ли и обед[15] на дворе.

— А что, Параха, коли приедет один, кого он возьмёт?

— Не тебя ли, дурище?

— Да, мотри, тебя!

— Конечно, меня.

— Тебя! Полное́ тебе цыганить[16] да врать!

Морозко у девушек руки ознобил, и наши де́вицы сунули руки в пазухи да опять за то же.

— Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся[17], поганое рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь.

— Ох ты, хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться. Посмотрим, кого скорее возьмёт!

Так де́вицы растабаривали и не в шутку озябли; вдруг они в один голос сказали:

— Да кой хранци[18]! Что долго нейдёт? Вишь ты, посинела!


Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с ёлки на ёлку поскакивать да пощёлкивать. Де́вицам послышалось, что кто-то едет.

— Чу, Параха, уж едет, да и с колокольцом.

— Поди прочь, сука! Я не слышу, меня мороз обдирает.

— А ещё замуж нарохтишься[19]!

И начали пальцы отдувать. Морозко всё ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над де́вицами. Он де́вицам говорит:

— Тепло ли вам, де́вицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?

— Ой, Морозко, больно студёно! Мы замёрзли, ждём суженого, а он, окаянный, сгинул.

Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощёлкивать.

— Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?

— Поди ты к чёрту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмёрзли.

Морозко ещё ниже спустился, сильно приударил и сказал:

— Тепло ли вам, девицы?

— Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный! — и девушки окостенели.


Наутро старуха мужу говорит:

— Запряги-ка ты, старик, пошевёнки; положи охабочку сенца да возьми шубное опахало[20]. Чай девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз! Да мотри, ворове́й[21], старый хрыч!

Старик не успел и перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их мёртвыми. Он в пошевёнки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл. Старуха, увидя старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала:

— Что детки?

— В пошевнях.

Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток мёртвыми нашла.


Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила:

— Что ты наделал, старый пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!

— Полно, старая дрянь! Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты сама захотела.

Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать. Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живёт. Старик внучат Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мёд-пиво пил, по усу текло, да в рот не попало.


96[22]

У мачехи была падчерица да родная дочка; родная что ни сделает, за все её гладят по головке да приговаривают:

— Умница!

А падчерица как ни угождает — ничем не угодит, всё не так, всё худо; а надо правду сказать, девочка была золото, в хороших руках она бы как сыр в масле купалась, а у мачехи каждый день слезами умывалась. Что делать? Ветер хоть пошумит да затихнет, а старая баба расходится — не скоро уймётся, всё будет придумывать да зубы чесать. И придумала мачеха падчерицу со двора согнать:

— Вези, вези, старик, её куда хочешь, чтобы мои глаза её не видали, чтобы мои уши об ней не слыхали; да не вози к родным в тёплую хату, а во чисто́ поле на трескун-мороз!

Старик затужил, заплакал; однако посадил дочку на сани, хотел прикрыть попонкой — и то побоялся; повёз бездомную во чисто́ поле, свалил на сугроб, перекрестил, а сам поскорее домой, чтоб глаза не видали дочерниной смерти.


Осталась бедненькая, трясётся и тихонько молитву творит. Приходит Мороз, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает:

— Девушка, девушка, я Мороз красный нос!

— Добро пожаловать, Мороз; знать, бог тебя принёс по мою душу грешную.

Мороз хотел её тукнуть[23] и заморозить; но полюбились ему её умные речи, жаль стало! Бросил он ей шубу. Оделась она в шубу, подожмала ножки, сидит. Опять пришёл Мороз красный нос, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает:

— Девушка, девушка, я Мороз красный нос!

— Добро пожаловать, Мороз; знать, бог тебя принёс по мою душу грешную.

Мороз пришёл совсем не по душу, он принёс красной девушке сундук высокий да тяжёлый, полный всякого приданого. Уселась она в шубочке на сундучке, такая весёленькая, такая хорошенькая! Опять пришёл Мороз красный нос, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает. Она его приветила, а он ей подарил платье, шитое и серебром и золотом. Надела она и стала какая красавица, какая нарядница! Сидит и песенки попевает.


А мачеха по ней поминки справляет; напекла блинов.

— Ступай, муж, вези хоронить свою дочь.

Старик поехал. А собачка под столом:

— Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в се́ребре везут, а старухину женихи не берут!

— Молчи, дура! На́ блин, скажи: старухину дочь женихи возьмут, а стариковой одни косточки привезут!

Собачка съела блин да опять:

— Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в се́ребре везут, а старухину женихи не берут!

Старуха и блины давала и била её, а собачка всё своё:

— Старикову дочь в злате, в се́ребре везут, а старухину женихи не возьмут!


Скрипнули ворота, растворилися двери, несут сундук высокий, тяжёлый, идёт падчерица — панья паньей сияет! Мачеха глянула — и руки врозь!

— Старик, старик, запрягай других лошадей, вези мою дочь поскорей! Посади на то же поле, на то же место.

Повёз старик на то же поле, посадил на то же место. Пришёл и Мороз красный нос, поглядел на свою гостью, попрыгал-поскакал, а хороших речей не дождал; рассердился, хватил её и убил.

— Старик, ступай, мою дочь привези, лихих коней запряги, да саней не повали, да сундук не оброни!

А собачка под столом:

— Тяв, тяв! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной в мешке косточки везут!

— Не ври! На́ пирог, скажи: старухину в злате, в се́ребре везут!

Растворились ворота, старуха выбежала встреть[24] дочь, да вместо её обняла холодное тело. Заплакала, заголосила, да поздно!


Примечания

  1. Записано в Никольском уезде Новгородской губ.
  2. Уборы, женские платья.
  3. Приноровиться, прийтись по нраву.
  4. Ссорились.
  5. Послушная.
  6. Не поперечила.
  7. Чистую рубаху.
  8. Коник — ларь для спанья, крытая лавка в красном углу, под образами. (прим. редактора Викитеки)
  9. Круглая коробка, лукошко с крышкой для держания хлеба.
  10. Непочатый каравай хлеба, пирог без начинки.
  11. Нарезал.
  12. Верхние слои сосны.
  13. Крестьянская баранья шуба.
  14. Замёрзнем.
  15. Обеденная пора, полдень.
  16. Насмехаться.
  17. Ругательное слово, прилагаемое людям сварливым и вздорным: трясся — лихорадка.
  18. Бранное выражение.
  19. Собираешься, хочешь (Ред.).
  20. Покрывало, одеяло.
  21. Проворнее, скорее.
  22. Записано в Курской губ.
  23. Стукнуть, пришибить.
  24. Встречать.