Жил-был в одном селе портной, Шкамарав. Жил он плохо, и люди постоянно его ругали, говоря: «У! Чтоб у тебя руки отсохли, как плохо шьешь». Даже в том случае, когда Шкамараву удавалось сшить что-нибудь хорошенькое, его тоже ругали. Другие портные говорили ему: «У! Как сшил хорошо, чтоб у тебя руки отсохли!» И думает Шкамарав про себя: «Плохое здесь житье. Хорошо сошью — ругают, плохо — тоже ругают. Уйду, куда глаза глядят, откуда уши худого не слышат». Ушел Шкамарав из села. Шел он, шел, пришел в большой дремучий лес. Вот идет портной по лесу и встречает медведя. Спрашивает медведь портного:
— Ты куда это так собрался, Шкамарав мой милый?
— Иду, куда глаза глядят, откуда уши худого не слышат.
— Что так?
— Житье мое очень плохое: плохо сошью — ругают, говорят, чтоб руки твои отсохли, как плохо сшил. Хорошо сошью — тоже ругают, говорят, чтоб твои руки отсохли, как хорошо сшил. Вот я и надумал уйти от людей.
Медведь говорит портному:
— Мое житье тоже плохое: мужики мной скотину ругают, когда рассердятся. Говорят: «Медведь тебя задери!» Бабы мной ребятишек пугают: «Смотри, не плачь, а то медведь тебя съест». Пойду и я с тобой туда, куда плаза глядят, откуда уши худого не слышат.
— Что ж, — говорит портной, — пойдем.
Пошли они дальше вдвоем. Идет навстречу нечистый, спрашивает:
— Вы куда это так собрались?
— Идем, — говорят, — туда, куда глаза глядят, откуда уши худого не слышат.
— Что так?
— Да так и так, житье наше плохое!
Рассказали Шкамарав с медведем про обиду свою нечистому. Нечистый говорит им:
— И мое житье-бытье не лучше вашего: бабы ругаются, меня поминают; ребятишки моим именем друг друга пугают, а ворожеи говорят даже, что глаз у меня дурной, болезнь может накликать. Возьмите и меня с собой.
— Что ж, пойдем.
Пошли. Шли они, шли, зашли в самую чащу лесную, где солнца никогда почти не бывает. Стоит в чаще избушка. Вошли они в избушку — никто в ней не живет. Стали они жить.
Долго ли, коротко ли жили в избушке наши новые приятели, надумали только они пиво варить. Портной и говорит:
— Пиво-то пиво! Да где мы солоду возьмем?
— Солоду нет? — говорит нечистый. — Вот невидаль! Я живо солоду добуду: там-то и там-то стоит на реке мельница, помольцев сейчас нет никого, а за дверью мешок с солодом без молитвы поставлен, слетаю сейчас, украду.
— Да и корчаги у нас нет, где солод заваривать!
— Корчагу я принесу! — отозвался медведь. — Неподалеку в лесу стоит старый дуб, под дубом весной бабы брагу варят, родителей своих поминают. Там и теперь опрокинутая корчага стоит!
Слетал нечистый за солодом, медведь корчагу принес. Заварил Шкамарав пива. Заварил он пива, да и говорит своим приятелям:
— Завтра у нас будет сусло готово, а корыта у нас нет. Куда мы его спустим?
Нечистый опять отозвался:
— За корытом дело не станет — этому горю я помогу. В соседнем селе есть баба, хозяйка нерадивая: она всю посуду свою без молитвы ставит. Полечу ночью, стащу у ней корыто из сеней, да кстати уж и бочку прихвачу, знаю такой погреб, где молитва ни разу не читана.
Притащил нечистый всю нужную посуду. Стали наутро сусло спускать, через солому процеживать.
Попробовал портной, да и говорит:
— Славное сусло! Надо бы только медку для крепости добавить.
Медведь отозвался:
— Ну, это уж по моей части. Неподалеку здесь пчельник стоит, пойду наломаю.
Принес медведь меду, нашли хмельку в соседних кустах, и пиво вышло на славу. Спустили его приятели в погреб.
Пошел через денек портной в погреб за пивом, смотрит: затычка у бочонка вынута и кто-то пиво уж пробовал.
Пришел портной в избушку и говорит:
— Братцы, а ведь пиво наше кто-то ворует.
— Кто ж бы это мог воровать?
— Придется нам караулить!
Согласились они по очереди караулить свой погреб. На первую ночь досталась очередь медведю. Залез медведь с вечера в погреб, спрятался за пивную бочку и ждет, что будет.
Около полночи вдруг послышался шум. Медведю показалось, что подъехал кто-то не то на телеге, не то на санях с колокольчиками. Притаился медведь за пивным бочком, чуть дышит. А это подъехала Вирява в ступе. Пест у ней — кнут, ухват — дуга, сковорода — колокольчик. Едет — кочергой путь расчищает, пестом погоняет, помелом след заметает, сковородником в сковороду бьет. И такой шум-звон от нее, словно свадебный поезд. Подъехала Вирява к погребу, набросилась скорее на пиво: пьет — захлебывается.
Медведь выскочил из-за бочка да как рявкнет:
— Ты что, старая, наше пиво воруешь?
Вирява во вкус уже вошла, рассердилась на медведя за то, что от пива ее оторвал, да как хватит его пестом по лбу. Медведь хотел было кинуться на Виряву, но — куда там! Она его пестом оглушила, помелом глаза запорошила, кочергой под себя загребла, да еще сковородой звон подняла.
Усмирила Вирява медведя, напилась пива и уехала.
Приходит медведь в избушку, стонет.
— Кого видал? — спрашивают его портной с нечистым.
— Никого не видал я! — бурчит медведь.
— Что ж ты стонешь?
— С лестницы в погреб сорвался, насилу жив остался!
Ладно. На следующую ночь пошел в караул нечистый. С ним так же все случилось, как и с медведем. Вирява рассердилась даже пуще, и не только нечистого прибила, но еще кончик хвоста ему кочергой отрубила.
Наутро пришел нечистый домой сердитый да ворчливый. Спрашивают его портной с медведем:
— Кого видал?
— Кого там увидишь? — проворчал он в ответ, а сам кровь с хвоста слизывает.
— Что у тебя хвостик в крови?
— Дверью нечаянно прищемил.
На третью ночь собрался караулить пиво Шкамарав. Взял он с собой балалайку, аршин железный и спрятался.
В самую полночь едет, шумит Вирява: кочергой путь расчищает, пестом ступу погоняет, помелом след заметает, сковородником в сковороду бьет, будто в колокольчик звонит.
— Эге! Вон они дела-то какие! — думает портной про себя и припас балалайку.
Ототкнула Вирява затычку, припала к пиву и пьет. А портной ударил пальцами по струнам балалайки, заиграл и запел:
|
Пей, пей, женушка! |
Понравилась Виряве песня. Напилась она вволю и говорит:
— Молодец, Шкамарав! Играй теперь плясовую!
Ударил портной плясовую. Принялась Вирява плясать. Уж она пляшет, она извивается! А портной ей подыгрывает, подмигивает. Наплясалась Вирява вволю и говорит:
— Ух! Давно так не веселилась, устала!.. Даже есть захотелось мне. Ну-ка, портной, молодой-удалой, подойди ко мне поближе, я тебя съем!..
Говорит ей портной в ответ:
— Что ж, я с удовольствием, давно в теплом месте не сиживал. Только бы ты, бабушка, пивца еще перед едой-то хлебнула: все будет полегче да повеселей!
Припала еще раз к пивному бочонку Вирява. Пьет, только пузыри булькают.
А Шкамарав опять песню завел:
|
Пей-ка, попей-ка, |
Обрадовалась Вирява‚ жадность в ней проснулась. Уж пьет она, пьет, надувается, до самого дна добирается. Пила-пила и свалилась пьяная. Шкамарав снял с себя красный кушак, скрутил ей руки к лопаткам и давай железным аршином мерить. Уж он ее бил-бил, стегал-стегал, все похмелье выколотил. Мечется Вирява, волком воет, филином кричит и взмолилась, наконец:
— Шкамарав! Миленький! Отпусти мою душеньку! Я для тебя все сделаю, что захочешь.
— Ага! — говорит тот. — Давно бы так. Ну-ка, что ты можешь сделать для меня хорошенького?
— Я за тебя дочку свою выдам, красавицу!
— А еще что?
— В приданое дом новый пятистенный поставлю, скотины полон двор, отсыплю семь мер серебра, семь мер золота!
— А ты не обманешь, старая? — говорит портной.
— Если не веришь, то на вот платочек мой заветный, который я дочке в приданое берегу: как только накроешь им лицо себе и утрешься‚ то сам станешь молодцом, и все твои желания сбудутся.
— Ну, ладно! — согласился портной и развязал Виряве руки. Она вскочила как угорелая в ступку, взмахнула пестом‚ стукнула в сковороду — и была такова.
Приходит под утро Шкамарав в избушку свою, видит — нечистый с медведем не спят, его поджидают.
— Ну, кого ты там видел? — спрашивают.
— Видал, — говорит, — Виряву.
— Чем она наградила тебя?
— Да чем? Дочь свою красавицу за меня просватала! В приданое дает новую пятистенную избу, скотины полный двор, семь мер серебра и семь мер золота.
Нечистый с медведем ушам своим не верят, а Шкамарав продолжает:
— Вот и платочек дала свой заветный: как только накрою себе им лицо да утрусь, то все мои желанья сбудутся.
Наконец нечистый с медведем опамятовались и говорят портному:
— Мы ведь тоже с Вирявой дрались! Не знай, кому еще придется жениться-то, поспорим.
— Как же мы спорить будем? — спрашивает портной.
— Давайте спорить так, — говорит медведь, — двое будут по очереди дома оставаться, а третий пойдет пугать. Тот, кого сильнее всех испугаются, и будет женихом Вирявиной дочери, тому и платочек заветный отдать!
Говорит так медведь, а сам думает про себя:
— Я их так испугаю, что убегут и дорогу сюда позабудут. Недаром мужики моим именем лошадей ругают, а бабы ребятишек пугают, я их!
А нечистому тоже такой спор выгоден. Он тоже думает про себя: «Ну, пусть себе останутся только, я на них такого страха нагоню, что век не забудут: недаром меня ворожейки боятся и бабы моим именем бранятся».
Нечего делать портному, остался он один против двух. Хочешь не хочешь, надо согласиться.
Согласились. Первым пошел медведь пугать, а те двое дома остались. Вот пошел медведь за кусты и давай реветь. Ревел, ревел — принялся деревца молодые с корнем вырывать. Треск, рев и гул пошел по лесу. Нечистый струсил и хотел бежать, а Шкамарав говорит:
— Не бойся — это медведь!
Медведь подошел, наконец, к самой избушке, да как крикнет во всю мочь, словно ребят пугает:
— Ах! Медведь, медведь! Задерет он вас, бегите!
Шкамарав с нечистым кричат ему из избы:
— Ну довольно пугать, ведь мы не ребятишки!
Так медведю и не удалось испугать товарищей.
Тогда пошел пугать нечистый, а портной с медведем дома остались. Залез нечистый на высокое дерево и начал оттуда дуть на избушку. Такой поднялся ветер, что сосны застонали, дубы затрещали, осина заплясала, а на избушке вот-вот крыша обвалится и окна вон вылетят.
Струсил медведь, говорит он портному:
— Надо ведь бежать, а то, чего доброго, буря опрокинет избушку и нас задавит!
Портной смеется:
— Это, — говорит, — нечистый нас так пугает, не бойся!
Видит нечистый, не боятся товарищи бури, подлетел к самому оконцу да как крикнет не своим голосом, будто бабы на ребятишек:
— Смотрите, смотрите! Нечистый!.. Нечистый летит.
Кричат ему из избушки портной с медведем:
— Ну довольно пугать, не боимся, знаем — кто!
Вернулся нечистый к товарищам, никого не испугавши. Приняла очередь портному товарищей пугать. Дождался Шкамарав ночи, взял с собой сковородник, сделал из двух палок колотушку и вышел тихонько.
Около полуночи слышат нечистый с медведем, как кто-то к избушке подъехал не то на санях, не то на телеге; стучит, гремит и в колокольчик звонит. Испугались они. Медведь шепчет нечистому:
— Кто это? Уж не Вирява ли?
— Должно быть, она! — говорит нечистый и сам трясется.
А это был портной. Подошел он к оконцу да как брякнет изо всех сил в колотушку, как крикнет не своим голосом:
— Выходите, выходите скорей! Вирява в ступе едет. Пест у ней, ухват — дуга, сковорода — колокольчик! Кочергой она путь расчищает, помелом след заметает, медведя с нечистым поджидает, чтобы еще раз их побить, медведю косточки помять, нечистому хвост оторвать!
Испугались медведь с нечистым не на шутку. Выскочили они из избы и бросились бежать напрямки, только хворост за ними трещит. Бегут, бегут, назад не оглянутся.
Остался Шкамарав один, накинул себе на лицо платочек заветный, утерся, и перед ним встала новая изба пятистенная. В избе под окошечком сидит Вирявина дочка-красавица и добро вышивает. На лавке стоят семь мер серебра, семь мер золота. Кругом дома двор новый огорожен. Полон двор скотины. Поженились Шкамарав с Вирявиной дочкой и стали жить да поживать в свое удовольствие.