Жители небесных миров (Фламмарион)/2/10
| ← Пред. глава | Жители небесных миров. Часть II. Гл. 10 Фантастическия путешествия в начале восемнадцатаго столетия. Вымыслы и фантазии. Гонгам. — Гулливер. — Подземныя путешествия. — Ниэль Клим в подземных мирах. — Новыя экспедиции на Луну и на планеты. — Экскурсии анонимнаго автора в мир Меркурия. — Вольтер: Микромегас, разсказы обитателей Сириуса и Сатурна. (1700-1750). | След. глава → |
| Оригинал: фр. Les habitants de l’autre monde. — Перевод опубл.: 1862 г., перев. 1876 г. Источник: Камиль Фламмарион. Жители небесных миров. С.-Пб. Типография А. Траншели, 1876. Ч. 1-2; epizodsspace.airbase.ru |
Характер каждаго века выражается в его произведениях. Едва суровый шестнадцатый век закрыл глаза, как эра веселой эпохи проявляется уже в тысяче симптомов. Науки физическия и метафизическия прекращают свое господство над умами до той поры, когда, в силу движения, сообщеннаго им новою эпохою, они снова воскреснут; оне отступают в тень, а на земле, между тем, сверкают в лучах светлаго солнца произведения более легкаго свойства. Таков, вообще, характер эпохи, в которую мы вступаем.
Знаменитые философы разделяли наши мнения, что и доказано нами, когда общепринятую традицию мы сопоставляли с традицию научною. Ученые эти в особенности относятся к концу семнадцатаго столетия: Бель (Вауlе), Декарт, Лейбниц, Бернульи и Ньютон. Восемнадцатый век возвещает о себе произвольными теориями и произведениями воображения.
Некоторыя из этих теорий заслуживают внимания по своей оригинальности. По одной из них (Новая система вселенной. Париж, 1702), Бог находится в средоточии миров; из средоточия этого Он сообщается со всеми существами, как духовными, так и телесными, посредством спиральных линий, направляющихся к окружности и возвращающихся к центру, из котораго оне исходят. Спираль — это конек анонимнаго автора, это его мировое начало. Оправдывая оригинальность своих возрений, он говорит, что нельзя возражать против этимологической очевидности слова: „spiro“, дышу. Спиральная линия — это форма бытия; Солнца, миры, тела и духи движутся по спирали.
В ответ на сочинение Гюйгенса, профессор Эйммарт издал в том-же году книгу свою о Солнце, в которой опровергаются мнения Гюйгенса о природе обитателей планет. По мнению автора, Бог, согласно с величием своим, поместил на Луне людей совершенно отличных от нас и по организации не имеющих ни малейшаго с нами сходства. „Замечательнее всего то, говорит „Journal des Savants“, — что Эйммарту это известно в точности и он утверждает свои и положения, нимало не опасаясь ошибиться“. За исключением этого неосновательнаго мнения, теория Эйммарта не лишена достоинств.
Впоследствии, другой физик-естествоиспытатель, Вольф, старался определить рост обитателей планет. Он находил, что они тем выше ростом, чем дальше отстоят они от Солнца; по мнению Вольфа, сетчатка развивается по мере отсутствия света и величина тела должна находиться в соотношении с развитием сетчатки. Эта нелепая теория не имеет никакого серьезнаго основания.
На идею обитаемости миров не смотрели еще с точки зрения доктринальной и философской и не мало прошло времени прежде чем она осела на прочных основах. Приступая к непосредственному изследованию этой идеи, к ней подвигались, как кажется, всевозможными окольными путями. Впрочем, замечание это применимо к большей части дел человеческих.
14-го Апреля 1733 года, Бонами читал в королевской Академии надписей и изящной словесности доклад: „ Мысли древних философов о множественности миров“. Это трактат исторический и личныя мнения ученаго лектора на счет нашего вопроса не выражаются в определенной форме. Странно однакож: насколько видно из следующих слов автора, он склонялся к отрицанию: „Любознательность наша, говорит он, — стремится проникнуть в неизвестныя пространства и узнать, чтó совершается в них. Плиний называл это безумием и упрекал некоторых философов, которые старались измерить вселенную и осмеливались выражать подобныя мысли в своих сочинениях, как будто людям хорошо известен обитаемый ими мир“.
„Как-бы то ни было, продолжает Бонами, — но мысль о множественности миров всегда имела защитников. Сочувствие, с которым отличные астрономы нашей эпохи отнеслись к теории множественности миров, дает нам право полагать, что эта теория, быть может, и не вполне ложна. Впрочем, в диссертации моей дело идет не об истинности таких мыслей; я стараюсь только выяснить, что они проповедывались уже древними“.
Заявлений этих достаточно для полнаго выяснения личности автора записки в смысле его доктринальной независимости. Из доклада его, редактированнаго по указаниям Фабрициуса, мы приведем только то, что говорит Бонами о Луне, так как все прочее вошло в состав предшествовавших исторических изследований наших.
„Как кажется, говорит он, — Луна была излюбленною планетою древних; ее наделяли обитателями как веровавшие в безчисленное множество миров, так и допускавшие идею их множественности обитателей этих называли лунными народами, а Луну — небесною Землею. По свидетельству Макробия, физики старались подтвердить это множеством доводов, исчисление которых заняло-бы слишком много времени: „Habitatores ejus lunares populos nuncupaverunt, quod ita esse plurimis argumentis, quae longum est enumerare, docuerunt“. То, что говорят теперь о Луне астрономы, принимающее видимыя на ней пятна за моря или глубокия долины, говорилось еще во времена Плутарха. Для того, чтобы Луна ни в чем не нуждалась для полнаго сходства с земным шаром, на ней помещались цветы, рощи и леса, в которых Диана упражнялась в ловитвах“.
Как замечено нами выше, в фантастических путешествиях этой эпохи выражается только фантастическая сторона нашего предмета, которая развилась-бы во всем блеске своем в ряду следующих разсказов, если-бы самый характер этих произведений не вынуждал нас представить их лишь в кратком обзоре.
В 1711 году, в Париже была издана книга: Гонгам или дивный человек в пространствах воздушных, в безднах морей и Земли. Титетутефноф.
Разсказывая о гиперборейце Арабисе, Геродот говорит, что эта таинственная личность обладала волшебною стрелою, истинным талисманом, никогда не покидавшим Арабиса, предсказывал-ли последний землетрясения и великия явления природы, посещал-ли он народныя собрания. Но самое дивное свойство стрелы этой заключалось в том, что она переносила Арабиса во всякое место вселенной, причем он не чувствовал потребности ни в пище, и ни в отдыхе. Гонгам — это новейший Арабис: при помощи такой-же стрелы, он странствует по свету, начиная с высочайших слоев атмосферы и кончая хлябями морскими и посещает всевозможныя человеческия общества. Стрела спасает его от всяческих невзгод: во время опаснейших охот, на разбушевавшихся волнах океана, в роковую минуту Гонгам всегда выходит из затруднительнаго положения: ему стоит только взять свою милую стрелу, которая, не говоря уже о многих и дивных ея свойствах, обладает еще свойством сообщать Гонгаму невидимость.
Приключения воздушнаго путешественника следуют непосредствено за предъидущим разсказом. Дело идет о воздушном путешествии, но путешественник не имеет в виду открытие неизвестных народов: при помощи известнаго ему секрета, он только быстро проносится над земным шаром. Воздушное странствование это служит рамкою для любовных похождений, которыя, к сожалению, мы не можем представить друзьям нашим. Тот-же год приветствовал капитальное произведение Свифта:
Gulliwers Travels in Lilliput. — Путешествия Гулливера и проч.
О путешествиях Гулливера, как и о предъидущих, мы можем только упомянуть здесь. Они соприкасаются с нашим предметом в одной только точке, именно в принципе, на котором они построены: „В природе нет абсолютной величины и всякая мера относительна“. С другой стороны, они пользуются слишком большою известностью, так что нам предстоит только труд напомнить об них.
„Некоторые из людей серьезных, обладающие солидными умственными способностями, говорит французский переводчик Свифта, — враждебно относящиеся ко всякому вымыслу и удостоивающие своего многотерения только самыя обыденныя произведения воображения, быть может будут поражены смелостию и новизною мыслей, заключающихся в настоящей книге. Пигмеи в десять вершков; великаны в пятьдесят футов; Воздушный остров, обитатели котораго все поголовно или астрономы, или геометры; Академия систем и химер; остров Волшебников, людей безсмертных; наконец, разумныя Лошади в стране, обитатели которой, имеющие человеческия лица, не обладают однакож разсудком — все это возмутит эти солидные умы, стремящиеся только к правде и реальности или, по меньшей мере, к правдоподобному и возможному. Но я спрошу у них: много-ли правдоподобнаго и вероятнаго в предположениях о существовании фей, волшебников и гиппогрифов? Однакож, есть множество хороших сочинений, основанных только на догадках о существовании этих химерических существ. Произведения Виргилия, Гомера, Овидия, Ариоста и Тасса наполнены мифологическими вымыслами“.
„Неужели путешествие по воздушному острову, прибавляет аббат Дефонтен, — по своим гипотезам нелепее путешествий на Луне Сирано де-Бержерака? Однакож эта забавная сказка всем понравилась. Признаюсь, путешествие в страну разумных Лошадей относится к числу самых смелых фантазий, но фантазий, сверкающих остроумием и искуством“.
Во время путешествия по стране Лиллипутов и в Бробдиньаке, автор, повидимому, наблюдает людей в телескоп, с двух противоположных концев последняго. Сначала он приставляет к глазу объектив зрительной трубы и поэтому видит Лиллипутов в едва заметных очертаниях; затем смотрит в глазное стекло, вследствие чего предметы принимают громадные размеры. Намеки эти, равно как и намеки во время следующих экскурсий в Лапуту, воздушный остров, приводимый в движение магнитом, в страну Струльбругов или Безсмертных, в область Ягу и Лошадей, освещают остроумными соображеньями анекдотическую сторону нашего предмета.
Но вот туристы, которые поступают уже не так, как предшествовавшие им путешественники: странствуя в воздушных пространствах или по нашей планете с целию открытия других людей, они проникают во внутренность земнаго шара, где находят и других животных, и даже другие миры.
Путешествие от арктическаго до антарктическаго полюса, чрез центр Земли, 1723. В этом произведении речь идет о подземном плавании. Могучий морской водоворот увлекает корабль в бездны океана, под дно моря, во внутреннюю полярную область, в которой зарождаются метеоры и северныя сияния. Втечении долговременнаго плавания, наши путешественники переезжают с острова на остров этого мрачнаго царства и наконец, гонимые южным ветром, поднимаются на поверхность Земли у мыса Доброй Надежды. Воображение с полною свободою разыгрывается в произведении этом.
Ламеки, или дивныя странствования одного Египтянина в недрах Земли и проч., кавалера де-Муи, Гаага, 1737 года, — тоже имеют предметом внутренность земнаго шара. Собственно турист не странствует в этом новом мире, а только открывает там обитель мудрецов или, говоря точнее, ревностных поклонников Сераписа, удалившихся от взоров людей для безпрепятственнаго совершения своих таинств. Ламеки был великим жрецом Сераписа и жил в царствование Семирамиды. Эта знаменитая царица изъявила однажды желание быть посвященною в таинства религии, вследствии чего великий жрец и привел ее в таинственную обитель, в которой находилась священная коллегия жрецов. Разсказ этот, как и все предшествовавшие ему, имеет лишь очень непрямое отношение к нашим авторам*).
- ) Такого рода фантастическия путешествия недавно появились в литературном мире в новой форме. Не безъинтересно, что в числе новорожденных встречается тут такое множество воскресших от смерти.
Но вот презанимательный космополит, разсказы котораго отличаются живейшим интересом.
Ниэль Клим в подземных мирах, Лудвига Гольберга, 1741.
Все предъидущие путешественники во время своих воздушных странствований были свидетелями того, что вокруг Земли, в обширных пространствах небесных существует множество миров; но никто из этих отважных туристов не осмеливался утверждать, чтобы под поверхностью Земли, т. е. в недрах земнаго шара, существовали другие миры. Это новая сторона идеи множественности миров с точки зрения исторической, сторона, не обладающая никакою реальностью, но не лишенная интереса по отношению нашего обозрения произведений воображения.
Люди, незнакомые с наукою, нередко по внушению фантазии истолковывали научныя данныя и на шатких основах возводили здание своих теорий. То-же самое произошло, говорит Гумбольдт, по поводу предположений физика Лесли, доказывавшаго на основании некоторых явлений, что внутри земнаго шара существует пустота. Едва лишь эта странная гипотеза получила научный характер, как воображение тотчас-же устремилось в недра земнаго шара, стараясь определить, какия существа природа произвела там и каковы должны быть условия их существования. Не преминули даже наделить этот подземный мир двумя планетами: Плутоном и Прозерпиною.
Произведение барона Гольберга, предшествовавшее изучению земнаго шара в физическом и геологическом отношениях, тем не менее послужило исходною точкою для целаго ряда изысканий подобного рода. Оно пользовалось некоторым успехом и, с целью распространения его между учеными всех наций, было переведено с датскаго языка (это язык автора,) на латинский, а с последняго — на немецкий и затем на французский, г. Мовильоном. Все достоинство этой книги заключается в ея оригинальности; идея сочинения остроумна, слог чистый и изящный.
С целью открытия новых миров, в 1664 году путешественник спустился в бездны Земли. Он только что получил степень баккалавра и возвращался в Берге, столицу родины своей, Норвегии, с пламенным сердцем, с головою, исполненною высоких помыслов. Желая изследовать естественныя достопримечательности своего отечества, в числе которых самою дивною была пещера, из которой раздавались звуки, подобные рыданиям, он пригласил однажды сопутствовать ему двух ученых мужей, астронома и геолога, и на веревке спустился в таинственную и бездонную пропасть.
Вдруг веревка оборвалась и втечение долгаго времени наш герой летел среди полнейшаго мрака. Спускаясь все ниже и ниже, он достигает более освещенных пространств и мало по малу проникает в атмосферу столь-же светлую, как и наша. Однакож он не видит ни солнца, ни неба, ни других светил. И долго он летел, ничего не различая над собою. Во время этого страннаго нисхождения, на него нападает чудовищный, с громадными крыльями гриффон, но путешественник успел сесть на него верхом и продолжая лететь вниз, чувствует наконец, что гриффон тихонько спустился на землю.
От усталости он начал было дремать, как вдруг его разбудил страшный рев приближавшагося быка. Увидев в стороне несколько деревьев, робкий молодой датчанин пустился на утек и стал взбираться на одно из них. Но каково было изумление его, когда он услышал, что дерево начало испускать нежные, но высокие звуки, подобные крикам раздраженной женщины. Но то-ли было еще, когда дерево оттолкнуло его, ловко влепив ему полновесную пощечину. Ошеломленный, он упал и, казалось, готов был испустить дух. Со всех сторон послышались глухие вопли и безчисленное множество деревьев и кустарников приближается к Ниэлю Климу и окружает его. Не понимая их языка, он очень хорошо однакож понял, что они находятся в сильнейшем негодовании, причина котораго была очень проста.
Планета Назар, находящаяся в центре того мира, в который он вступил, обитаема Деревьями. По роковой случайности, Дерево, на которое он хотел было взобраться, спасаясь от быка, оказалось супругою правителя соседняго города. Беда была-бы не велика, будь это обыкновенная женщина; но в настоящем случае преступление усиливалось званием оскорбленной. Взобраться на матрону такого звания — дело не шуточное, в особенности у народа, гордящагося чистотою своих нравов. И так, нашего путешественника арестовали и отвели в город.
Деревья-люди не выше нас ростом. Они не имеют корней, а только две чрезвычайно короткия ноги, отчего и двигаются они черепашьим ходом. Вскоре мы увидим, на высоту каких почестей человеческия ноги вознесли Николая Климиуса, или Ниэля Клима.
Вообще Деревья не отличаются быстрым соображением, так что Ниэля Клима признали невиновным только несколько месяцев спустя после его ареста. Но как он обладал не безъинтересными качествами, то и решили отправить его ко двору при рекомендательном письме следующаго содержания:
„Вследствие приказаний вашей светлости, честь имеем препроводить к вам животное, именующееся, яко-бы, человеком и явившееся несколько времени тому назад из другаго мира. Мы воспитывали его в нашей коллегии с большим тщанием; со всевозможным вниманием наблюдая силу его умственных способностей и изучая его нрав, мы нашли его довольно кротким; он одарен быстрым соображением, но суждения его на столько неосновательны, что заключая по чрезмерной опрометчивости его умозаключений, мы едва можем причислить его к разряду существ мыслящих и отнюдь не считаем его способным для занятия высших должностей. Но как он превосходит всех граждан государства прыткостию ног, то полагаем, что он способен для занятия должности „скорохода“ вашей светлости.
Дано в Кебской семинарии, в месяц Кустарников.
Подписали: Негек, Иохтау, Рапози, Шилак.
Понятно, что такого рода рекомендательное письмо возмутило нашего юнаго баккалавра и наполнило негодованием его сердце. Он представил свои ученыя свидетельства и дипломы, но дело в том, что в стране Деревьев ничего не смыслили в учености и заключали о Ниэле Климе на основании его наружных качеств.
Посредством своего упорства он только ухудшил свое положение; но государь страны оказался чрезвычайно милостив и удовольствовался только произнесением слов: спик, отри, флок, скак, табу, мигалатти. Это значило, что свалившееся с неба существо должно войти в корпус царских ординарных скороходов. Должность эта дала Ниэлю Климу возможность ознакомиться с пространством и природою новаго мира, в котором он находился.
Планета Назар имеет в окружности не больше 200 немецких миль. Все обитатели ея говорят одним языком, однакож мало знают друг друга, вследствие естественной медленности их способов передвижения. Между ночью и днем там очень мало разницы, да и нельзя сказать, чтобы ночи были приятны: представить себе ничего более лучезарнаго как свет Солнца, преломляемый плотною твердью и отражаемый на планету, отчего последняя кажется как-бы освещенною громадною луною.
Жители страны подразделяются на Деревья различных сортов Дубы, Липы, Тополи, Пальмы, Кустарники и проч., по которым и называются шестнадцать месяцев года. Так, например, говорится: месяц Каштановых Деревьев, месяц Вязов. Подземный год состоит из шестнадцати месяцев, втечение которых планета Назар совершает свое кругообращение. Основной закон государства — это обязанность граждан иметь как можно больше детей; все именитыя Деревья — счастливейшие в мире отцы, а не Кесари, губящие миллионы своих ближних. Не уважают там ни богатства, ни обманчивой внешности; одне лишь скромныя заслуги пользуются почетом. До тридцатилетняго возраста ни один ученый но мог издавать своих сочинений, если способности его не засвидетельствованы профессорами университета.
Из числа стран, посещенных Ниэлем Климом, мы упомянем только о стране Кипарисов. Деревья эти замечательны разнообразием своих глаз. У одних из них глаза продолговатые, у других четырехугольные, у иных — очень маленькие, а у некоторых — так велики, что занимают они всю вершину ствола. Для имеющих продолговатые глаза, все предметы представляются в удлиненном виде; из этой породы деревьев избираются сенаторы, жрецы и другие сановники. При вступлении в должность, они должны произнесть следующую формулу присяги: Kaki monosco qui houque miriac Jaski mesembrii и проч., чтó на обыкновенном языке означает „Клянусь, что священный стол кажется мне круглым, клянусь до последняго издыхания пребыть верным этому убеждению“. Однакож стол, о котором идет речь, четырехугольный. Такая присяга очень заинтересовала Ниэля Клима, особенно после того, как он присутствовал при казни одного старика, приговореннаго к наказанию плетьми за то, что „он был уличен в ереси и явно проповедывал, что священный стол казался ему четырехугольным и упорствовал в этом диавольском убеждении, не смотря даже на разумные доводы людей, обладающих круглыми глазами“. По этому случаю нашему путешественнику захотелось отправиться в храм, чтоб убедиться, правоверные-ли у него глаза... Это одна из остроумнейших и глубокомысленнейших фантазий изобретательнаго Гольберга.
В другой стране люди пожилые состоят под опекою своих сыновей и подчиняются последним на том основании, что начиная с зрелаго возраста, человек мало по малу клонится к упадку, слабеет, следовательно нуждается в опоре как в физическом, так и в нравственном отношении. В стране Можжевельников царят женщины; оне занимаются делами, а мужчины только отдыхают и мечтают. Автор присутствовал при процессе одного юноши, ласками котораго воспользовалась, путем насилия, одна молодая девушка; в видах возстановления чести молодаго человека, друзья последняго принуждали девушку жениться на нем. В той-же стране юный датчанин с величайшим трудом избегнул страсти одной королевы. Однажды в стране Философов ему объявили, что последние, будучи изумлены формою его тела, решились изследовать сокровенныя силы его организма, вскрыть ему живот, перебрать его внутренности, одним словом — анатомировать его с целью полезных физиологических открытий. Герой наш, мало польщенный возможностью лично оказать такую услугу науке, немедленно-же убрался подальше и прибыл в область Каба, где его ожидали новыя чудеса. Обитатели страны этой акефалы, т.е. существа безголовыя. Они говорят ртом, находящимся посредине живота; этот естественный недостаток освобождает их от исполнения общественных должностей, но принимая во внимание их красноречие, их назначают иногда судьями.
Соскучив должностью скорохода и побывав на всей планете, Ниэль Клим решился попытать счастия и стал он раздумывать, какой-бы проэкт представить двору с целью приобретения себе известности. На основании собственнаго опыта и в видах блага государства Деревьев, он предложил устранить женщин от занятия всякаго рода государственных должностей. Необходимо заметить, что в царстве Потуанов автор проэкта, поставил себя в очень затруднительное положение: в случае принятия проэкта — автора возвели бы в звание сенатора; но если проэкт будет отвергнут, то автор подвергнется ссылке на небо. Проэкт нашего героя провалился на первых же порах, а потому Ниэля Клима осудили на изгнание.
Два раз в год на планету прилетают громаднейшия птицы, называемыя „Капак“, т. е. почтовыя птицы; оне появляются в определенныя эпохи и затем снова улетают. При помощи их, преступников отправляют на небо, помещая последних в клетке, привязанной к шее громадной птицы.
Итак, в начале месяца Бонбака, злополучнаго изгнанника отправляют на небо и затем в обитаемый мир, состоящий в качестве спутника в системе планеты Назара. Мир этот населен обезьянами и темперамент его туземцев диаметрально противоположен темпераменту обитателей планеты Назар, так как первые чрезвычайно живы, резвы и подвижны. Едва нашего героя представили консулу — огромной мартышке, то и дело хохотавшей во все горло — как тотчас-же умственныя способности Ниэля Клима были признаны настолько медленными и тупыми, что его прозвали „Какидоран“, т. е. олухом. В стране этой пользуется почетом только субъекты, которые понимают вещи быстро, многоречиво болтают о них, но тотчас же переходят к другим предметам.
На спутнике этом, называемом Мартиниею, обезьяны главнейшим образом занимаются украшением своих хвостов разноцветными лентами, драгоценностями и дорогими каменьями, и на следующий-же день наш путешественник, чтоб не казаться слишком уродливым, нашелся вынужденным прицепить себе накладной хвост. Кланяясь, обезьяны поварачиваются спиною, поднимают хвост и проч.
Здесь Какидоран добился славы и известности посредством изобретения париков; его сделали министром и возвели в дворянское достоинство, после чего он заменил свое мещанское несравненно благороднейшим именем ,, Кикидоран“.
Он посетил „дивные миры“, сопутствующие Мартинии вокруг планеты Назар и вступил в область Мезандор, где его приняли депутация Контрабасов, так как страна эта обитаема только музыкальными инструментами. У Контрабасов на длинной шее находится маленькая голова, а тело их покрыто чем-то в роде древесной гладкой коры. Посредине живота благодетельная природа поместила у них подставку с четырьмя струнами. Машина эта поддерживается одною ногою, что не мешает однакож Контрабасам, прыгая на одной ноге, проходить значительныя разстояния втечение короткаго времени. В одной руке они держат смычки, а другою прикасаются к струнам. Само собою разумеется, что в мире этом известен только язык гармонии. С четырехлетняго возраста детей посылают в школу, где они учатся искусству извлекать мелодические звуки из своих струн: это называется у них обучением грамоте и письму.
В холодных областях Мезандора находится царство Всемирных Духов. Все животныя и деревья этой страны одарены разсудком и размещены на различных ступенях общественной иерархии, согласно с их достоинствами и природою. В состав сената входят слоны; хамелеоны служат при дворе; сухопутныя войска состоят из тигров и медведей, а морския — из быков и волков; деревья, вследствие их природной сдержанности, исправляют судейския обязанности; сороки занимаются адвокатурою; лисицы назначаются посланниками; вóронам поручено управление по части наследств; козлы состоят в звании грамматиков; лошади — консулов; птицы — курьеров; петухи и собаки — городских стражей. Самый вид этих животных, снующих по всем направлениям, говорящих и разсуждающих, не мало изумляет людей, не привычных ни к чему подобному.
Последним этапом странствований Николая Климиуса в подземных странах была область Квама, обитатели которой более всех предшествовавших существ подходят к человеческому типу: впрочем, это чистейшие неучи, которым неизвестны ни искусства, ни промышленность. Однакож нашему герою посчастливилось у них больше, чем где-либо; они достаточно походили на него для того, чтобы понять все его достоинства и оценить его качества. Поэтому он принял предложенный ему титул: „Пикиль-фу“, т. е. посланник Солнца. По милости Бога, он сделался королем всех провинций Квамы, где и основал пятую монархию.
И долго наслаждался он своим царственным величием. Но однажды, во время одной воздушной битвы, его воздушный корабль был взорван в воздухе, причем нашего короля бросило в пространство. Он достиг нижняго отверстия волкана и, благодаря силе вержения, благополучно прибыл на Землю верхним отверстием кратера.
Ниэль Клим возвратился в отечество. Ктитор приходской церкви Святаго Креста, в Берге, незадолго перед этим скончался и Ниэль Клим наследовал ему в исправлении его скромной должности.
Гольберг — это датский Мольер и представляет не мало сходства с последним. Манера его существенно отличается от приемов Свифта, который с величайшим искусством и постепенно переносить нас из нашего мира в мир, созданный его воображением.
„Самыя причудливыя фантазии его настолько правдоподобны, говорить Ампер, — что почти с изумлением соглашаешься с одним престарелым моряком, сказавшим по прочтении путешествий в страну Лиллипутов: ,,Путешествия капитана Гулливера чрезвычайно занимательны, жаль только, что они не отличаются точностью“. Но Гольберг не следует приемам Свифта: не входя в соглашение с здравым смыслом читателей, он заставляет его молчать, на манер фигляров, которые ошеломляют нас своими фокусами.
Мы не позволим Гольбергу возвратиться в толпу предшествовавших ему писателей не представив Гофмана на суд критики. Не слишком совестливый автор „Contes nocturnes“, написав свой „Элексир сатаны“ чисто-на-чисто обобрал Гольберга. Повесть эта есть ничто иное, как путешествия Ниэля Клима, но завязка ея подготовлена с большим искусством: вместо того, чтобы тотчас-же спуститься в знаменитую пещеру, Гофман выводить на сцену сатану в обществе студентов. Один из последних отведывает волшебнаго напитка и излагает разсказ, как воспоминание о протекшем существовании. — Воздадим Кесарю кесарево.
В то время, как одни из северных туристов спускались в недра Земли, другие продолжали носиться над поверхностью земнаго шара. Вообще, воздушные пути никогда не упускались из вида. Находились однакож люди, предпочитавшие нисхождение восхождению. Путешествие в мир Декарта, совершенное нами вместе с о. Даниэлем в конце прошедшаго столетия, имело двойника в новой подземной экскурсии, т. е. во втором Путешествии в мир Декарта, о. Коэдика, Париж, 1749.
Произведение это представляет разительное сходство с произведением, о котором мы только-что упомянули, хотя по форме оно вполне отличается от последняго. Поэт говорит, что он уснул однажды в дремучем лесу; вдруг бурный ветер занес его в холодный климат Лапландии, ко входу в какую-то пещеру, которою автор и проник в мир, подобный нашему. Путешествие это длилось не так долго, как то, о котором мы недавно беседовали. Во время странствований своих по неизвестному миру, автор вдруг увидел огромный и великолепный дворец, вершина котораго скрывалась в облаках. Там встретил он неизменнаго товарища Декарта, о. Мерсенна, котораго можно найти везде, где находится знаменитый мыслитель. Картезианец объясняет автору „Путешествия“, что душа великаго философа обитает в местах этих. Оставив Швецию, Декарт удалился под землю, где в невозмутимом покое он занимается изследованием тайн природы. Мир этот обитаем последователями Декарта,
Все это изложено в лирической форме; от начала до конца этой латинской поэмы веет и царит пафос.
В беседах своих с учителем, путешественник познает тайну происхождения всего сущаго, как можно заключить по фразе: Tunc etiam didici... „Там познал я, с какою силою магнит привлекает железо, вследствие каких причин происходят землетрясения, из чего состоят волосы комет, почему гремит гром в лучезарных недрах эфира, какова природа Солнца, на котором находятся вечные источники животворнаго света“ и проч.
Но вот, подобно именам людей, поднимающимся на поверхность воды и уносимым лебедями Ариоста, появляются новые странствователи в пределах неба. Некоторые из них, давно уже исчезнувшие, просят света дневнаго.
В году, разделяющем последнее столетие на две равныя части, появился Разсказ о мире Меркурия, разсказ чрезвычайно остроумный. Автор его, не ограничиваясь сообщением занимательности измышлениям своим, представляет картину многоразличий, производимых природою во всех мирах, как обитаемых, так и могущих быть обитаемыми, описывает другия разумныя существа, других птиц и нередко прибегает к самым странным мыслям для доказательства, „что безконечныя силы природы не затруднялись произведением безчисленных многоразличий, основанных на ея безпредельной мудрости и ничем не ограничиваемом могуществе“.
В одно прекрасное утро, анонимный автор этого разсказа занимался в поле наблюдением Меркурия за несколько минут до солнечнаго восхода. Он с удовольствием видел, как эта маленькая планета помрачалась сиянием зарождающагося дня, как вдруг, к своему изумлению, услышал подле себя чьи-то шаги. То был старшина франмасонов, предложивший нашему автору „философскую“ зрительную трубу. Приставив глаз к стеклу, наблюдатель не мало был изумлен отличными качествами инструмента: он увидел обитаемый мир, на котором без труда различались красоты пейзажа, движения людей и животных.
После этого вступления, старшина франмасонов подверг нашего повествователя небольшой операции, мгновенно сообщившей последнему знание арабскаго языка; побывав лично на Меркурие, франмасон составил описание этого мира, следовательно автор дает нам собственно перевод этой рукописи.
Мир Меркурия подобен нашей Земле, но он гораздо меньше ея. Так как Меркурий находится очень недалеко от Солнца, то природа, повидимому, с особым удовольствием наделила его всеми дарами своими, и украсила его разнообразием более приятным и богатым, чем разнообразие остальных частей вселенной. Горы, моря, деревья, растения, животныя и люди — все это представляется на Меркурие в меньшем виде чем у нас. Мало есть там рек, которыя были-бы глубже наших ручьев. Самыя высокия горы Меркурия не выше наших холмов; иныя из них, не смотря на незначительность высоты, имеют однакож суровый вид Альпийских и Пиринейских гор. Высочайшия деревья Меркурия едва-ли выше наших комнатных апельсинных деревьев, а его цветочныя растения не достигают роста наших нарцисов и жонкилей. Многочисленныя горы распространяют по стране необходимую тень; оне покрыты деревьями, цветущими во всякое время года и наполняющими воздух благоуханием. Цветы их не развиваются в плоды и никогда не увядают. На Меркурие не занимаются разведением питательных веществ: благодетельная природа сама производить их, но скрывает места, в которых они находятся, оставляя людям только предметы приятныя и способныя возбуждать чувства удовольствия. Обитатели Меркурия ростом не больше самых невысоких людей и едва-ли выше они наших пятнадцатилетних детей. Чертами лица и формою тела они походят на прелестные образы, под которыми мы представляем себе зефиров и гениев. Красота их увядает только после нескольких столетий: свежесть, здоровье, нежность длятся там вечно. Если-же, вследствие ошибки природы, кто-либо бывает недоволен своим лицом, то переменить его очень нетрудно. Этот малорослый народ одарен крыльями, которыми они владеют с удивительными грациею и ловкостью и хотя вследствие солнечнаго зноя они не могут подыматься выше тени своих гор, тем не менее легко перелетают с места на место. У женщин тоже есть крылья, которыя оне могут, по своему желанию, надевать и сбрасывать, как перчатки или опахала. Впрочем женщины очень любят выходить с крыльями, с целью удовлетворения новых прихотей, или приискания новых удовольствий. По достижении известных лет, оне охотно, однакож, оставляют в уборных свои крылья, перья которых современем темнеют, чтó и составляет морщины туземных женщин.
Меркурием управляет один только монарх; различныя королевства страны не больше, как вице-королевства. Царствующая династия родом из державы Солнца и предание сохраняет память о пришествии перваго владыки: на лучезарном облаке с неба спустился столичный город и на глазах обитателей Меркурия поместился в центре материка. Тело обитателей Солнца невещественно, но как материя повинуется их воле, то первый повелитель Меркурия, равно как и его преемники, облеклись телом, подобным тел у людей, которыми они пришли управлять, но только более совершенным. Государей Меркурия можно скорее считать президентами республики. Обыкновенно они царствуют не более ста лет и по миновании этого времени возвращаются на Солнце, оставляя свои тела на Меркурие окаменевшими, в наиболее свойственном им положении. Нетленныя тела эти не лишаются красоты, которою они обладали во время жизни и за исключением движения, сохраняют все остальное: колорит, свежесть, блеск очей и цвет лица. Тела всех государей хранятся в предназначенных для этого галереях. Во время пребывания своего на планете, правитель может подвергаться различным метаморфозам и притом так часто, как ему угодно; он может даже сообщать эту способность некоторым из своих подданных. Это составляет одну из важнейших прерогатив короны, потому что подобныя метаморфозы бывают причиною дивных приключений.
Но замечательнее всего, что обитатели Меркурия неограниченно повелевают всеми совершающимися в их организме явленьями. Они регулируют свое кровообращение согласно с тем, что намерены они делать и укрепляют свой желудок превосходными эликсирами, действие которых несомненно. Органы, нередко отказывающие нам в повиновении, подчиняются воле обитателей Меркурия.
Они никогда не спят: близость Солнца поддерживает на Меркурие безпрестанную деятельность, прерывающуюся только вследствие каких-либо особенно важных случайностей, причем все находящееся тогда в бездействии подвергается явной опасности. Важных преступников приговаривают поэтому к нескольким дням сна. Состояние тела определяется состоянием души. Гордец, например, например распухает, как, одержимый водяною болезнию; глупцы подвергаются чему-то в роде чахотки; хвастуны теряют столько перьев из своих крыльев, сколько сообщили они себе действительных или мнимых достоинств; скупцы видимо чахнут; льстецы умирают от хохота; изменники и лгуны делаются прозрачными и ломкими как стекло и по большей части кончают жизнь тем, что разбиваются в дребезги.
Когда обитатель или обитательница планеты собираются в другой мир или, другими словами, когда они находятся при смерти, то приглашают они своих друзей составить перечень физическим, им собственно недостающим качествам, но которыми обладает отправляющийся в дальний путь. В момент кончины тело его распадается золотым прахом и присутствующие унаследывают сказанныя качества: горбатый выпрямляется, слепой прозревает, хромой получает новую ногу, плешивый чувствует, как голова его покрывается прекраснейшими волосами и проч.
Теперь перейдем к пище. На Меркурие нет ни поваров, ни жарильщиков, ни пирожников, ни вообще никого из тех промышленников, которым наш прихотливый вкус доставляет столько занятий. Сама природа приняла на себя труд приготовлять и отличнейшим образом приправлять пищу этих блаженных людей. Животныя не приплачиваются за это жизнию, как в нашем мире; напротив, они сами заботятся о прокормлении людей. На вершине каждой горы произрастают изысканнейшия яства, все съедобные предметы, возникающие на Солнце и распространяющиеся по другим мирам, прежде всего сосредоточиваются на Меркурие и не разливаясь по его поверхности, скопляются на его холмах. Там находится все известныя нам и, кроме того, многия другия яства: окорока, например, доставляются тыквами, яблоко оказывается куропаткою, жареные бекасы заключены в стрючьях, как наши бобы. На Меркурие существуют даже источники вин, более тонких чем вина Земли, Марса, Юпитера и Сатурна. Чтобы избавить от всякого труда этих блаженных людей, природа снабдила каждого из них известным числом домашних птиц, который по одному мановению своих хозяев отправляются за плодами и тотчас-же приносят их. Таким образом, стоит только стать вокруг пустых столов и отправить с записками птиц, которыя немедленно-же доставят на стол самыя вкусныя первинки.
Им служат не только окрыленные слуги, но и разнаго рода животныя, с которыми обитатели Меркурия говорят на их природном языке. Проходя по лесу, они вступают в беседу с соловьем и осведомляются на счет его подруги, его друзей и дел. Само собою разумеется, что беседовать надобно о предметах, доступных столь различным умам: гиппопотам не может разсуждать, как овсянка, черепаха, как заяц, а тигр, как ягненок. На Меркурие животныя не пожирают друг друга и не питаются травою, но сосут сок камней. Все они чрезвычайно ласковы в отношении людей: когда кто-либо купается, то рыбы отходят от берега и, в предупреждение несчастья, содержат стражу вокруг купающихся. Коснется-ли дело постройки дома, как немедленно-же являются тысячи животных. Утки, кролики и кроты роют фундамент; бобры рубят и обделывают деревья ослы доставляют обтесанныя бревна; медведи поднимают на крышу тяжелый матерьял; слоны служат кранами и поднимают тяжести своими хоботами: таковы рабочие, один только человек остается в роли архитектора. Прибавим еще, что птицы не поют там без толку, как у нас, но сочетают свое пение в дивных концертах.
Ничего не может быть интереснее подробностей, относящихся к бракосочетаниям и приводимых в „Описании путешествий в мире Меркурия“. Так как склонность людей к разнообразию, говорит автор, очень естественна и даже необходима, то обитатели Меркурия и опасаются заключать долговременные и неразрывные браки. Брачный контракт заключается на два года, по прошествии которых супруги пользуются полною обоюдною свободою. Когда обрученные желают узнать, соответствуют-ли они друг другу, то отправляются они в будуар Сфинкса предварительно пройдя чрез ванную, где они облачаются одеждами из стекла, которое на планете этой столь-же гибко, как наша тафта. (У Лукиана встречается подобная-же мысль). Кабинет Сфинкса убран великолепно и ни в чем нет там недостатка. Жених и невеста должны пробыть в будуаре два дня и две ночи и только после этого têtê-à-têt, длящагося сорок восемь часов, приступают к составлению контракта, если только брачущиеся понравились друг другу. В контракте, в достойное завершение всех предварительных действий, определяется число небольших супружеских грешков и действительных неверностей, которыя супруги обязаны извинять друг другу, в видах сохранения семейнаго спокойствия. Наш милый повествователь входит тут в подробности, приводить которыя мы не решаемся. „На следующий после свадьбы день, прибавляет он дальше, — женщина может уже лорнировать, жеманиться, говорить шепотом, выходить одна, поздно возвращаться домой, позволять провожать себя и, в случае надобности, даже не ночевать дома; в последнем случае она должна однакож представить благовидныя причины, оправдывающия ея отсутствие, в роде следующих: Мне было так весело; меня задержали забавы; я увлеклась удовольствиями“. Все это обыкновенно принимается во внимание“ *).
- ) В эту эпоху любовныя похождения составляли, как кажется, неотемлемую часть каждаго литературнаго произведения. Доказательством тому служат „Души-Соперницы“, Монкрифа. В числе многих философских систем Индии, главнейшая из них учит, что души нисходят со светил небесных. Согласно принципу этому, души первостепенныя приходят с Солнца: это души царей, законодателей и великих людей, а души не столь высокаго ранга являются к нам с Луны и с других светил. К какому-бы разряду оне не принадлежали, но участь их зависит от Брамы. Душа, попавшая в наш мир, только по повелению этого божества может перейти из одного тела в другое. Если душа вела себя дурно в последней обители своей, то она переходить в другое жилище, менее однакож совершенное, или подвергающееся более неблагоприятным случайностям. Таким образом объясняются различия, существующия в здешней жизни.
Во время зависимости от своей телесной оболочки, душа, по соизволению Брамы, может на некоторое время оставить тело свое, сотворив молитву, называемую «Мандиран», или-же вселиться в другое животное. На этой идее Монкриф построил свой остроумный разсказ «Души-Соперницы», в котором повествуется о том, как принц Карнат и его возлюбленная, принцесса Амассита, назначают себе свидание на Утренней Звезде, где их души погружаются в лоно сладостнейших восторгов.
Предоставляя читателю судить, какой мир лучше: мир-ли Меркурия или мир Земли, мы прекращаем здесь чтение нашего разсказа. Милый арабский переводчик приступает к описанию обычаев, быта и общества Меркурия и выходит из рамок, которыя мы поставили себе. За ним следует другой анонимный автор, издавший в следующем году (1751)
Описание перваго, втораго и третьего путешествий на Луну, М***.
Брошюра, носящая название это, есть критическая фантазия, написанная по поводу недавно перед тем изданной книги: „Размышления о современных нравах“. Анонимный автор посещает на Луне лекции „кокоролиев“ (профессоров) в „рикгриле“ (университете). Лекции начинаются в четвертую минуту пятаго часа, по времени Юпитера (семь часов утра). Слушатели верхом на конях; каждый из двенадцати „кокоролиев“ читал двенадцатую часть курса и в промежутки лекций эскадрон из трехсот студентов дает шпоры коням, во всю прыть скачат около километра и так-же скоро возвращается назад, чтобы выслушать двенадцатую часть курса. В стране этой внимание не может длиться долго и безпрестанный моцион необходим для поддержания живости воображения.
Книжонка эта имеет целью только критический разбор сочинения, о котором мы упомунули, но за нею следует блестящее произведение:
Вольтер. Микромегас. Путешествие обитателей Сириуса и Сатурна (1752).
Царь — Вольтер говорит в своей „Оптике“, что мы имеем столько-же оснований поддерживать идею множественности миров, сколько человек, у котораго есть блохи, имеет права утверждать, будто и у его соседа имеются таковыя-же. Без сомнения, почтенный философ изволил шутить, но создав своего Микромегаса, он пошутил гораздо забавнее.
Мы не сомневаемся, что многим из наших друзей — читателей известно это остроумное произведение, но все-же считаем своею обязанностью представить его вкратце и без комментариев в обозрении нашем.
Вольтер говорит, что он познакомился с одним путешественником, г. Микромегасом, обитателем системы Сириуса, во время посещения сказанным туристом нашего крошечнаго муравейника и по всем вероятиям, автор приказал стенографировать прелестные разсказы г. Микромегаса. Вольтер утверждает, что Микромегас был ростом в восемь лье, из чего следует, что мир, из котораго он явился, обладал округлостью в 21.600,000 раз бóльшею, чем окружность земнаго шара.
Если таков был рост этого джентльмена, то все скульпторы наши и живописцы без особаго труда согласятся, что в перехвате он мог иметь пятьдесят тысяч футов, а это очень недурно. Но как нос его составлял третью часть его прелестнаго лица, а его прелестное лицо составляло седьмую часть его не менее прекраснаго тела, то необходимо допустить, что нос обитателя Сириуса был длиною в три тысячи сто тридцать три фута, что и требовалось доказать.
Удаленный от двора за издание чрезвычайно интересной книги, трактующей о насекомых и найденной одним придирчивым стариком еретическою, Микромегас стал переезжать с планеты на планету с целью образовать, как говорится, свой ум и сердце.
Нашему путешественнику отлично были известны законы тяжести и тяготения и он так целесообразно пользовался ими, что иной раз при помощи солнечнаго луча, а то и при посредстве какой-либо кометы, он переносился с одного светила на другое, подобно птичке, порхающей с ветки на ветку. Посетив Млечный путь, он прибыл в мир Сатурна. Как ни привык он к переменам, но при виде этой крошечной планеты и ея обитателей, он не мог удержаться от презрительной улыбки, проскальзывающей порою у самых сдержанных людей. Сатурн только в семьсот раз больше Земли, а граждане этого мира — карлики, ростом никак не больше тысячи туазов, или около того. Как человек благоразумный, Микромегас вскоре освоился с этими существами и даже очень подружился с секретарем Сатурновой Академии наук. Во время одной беседы, жаждавший познаний Микромегас спросил у секретаря, сколько чувств у обитателей этого мира. — У нас семдесять два чувства, ответил академик, — что и составляет причину наших вечных сетований. Воображение наше заходит за пределы наших действительных потребностей и мы находим, что не взирая на наши семьдесят два чувства, на наше Кольцо и пять лун наших, мы все-таки находимся в очень стеснительном положении. — Очень верю, ответил Микромегас; мы обладаем без малаго тысячью чувств, но не смотря на это, испытываем какия-то безотчетныя желания, какую-то тревогу, безпрестанно нашептывающую нам, что в сущности мы очень невелики и что в мире есть существа более совершенныя. Сколько времени вы живете? продолжал обитатель Сириуса. — Самую малость, ответил крошечный Сатурниец; — продолжительность нашей жизни определяется пятью кругообращениями планеты вокруг Солнца (около пятнадцати тысяч лет). Согласитесь сами: едва родишься, а тут уже и умирай! — Не будь вы философом, возразил Микромегас, — и я никак не решлся-бы смутить вас заявлением, что наша жизнь длится в семь раз больше; но вам очень хорошо известно, что когда приходится возвратить стихиям тело свое и в другой форме оживить собою природу, чтó вообще выражается словом — умереть, то проживешь-ли целую вечность или один только день, в сущности — это все равно. Мне привелось бывать в странах, в которых живут тысячу лет дольше, чем у нас, но и там, как я заметил, недовольны таким порядком вещей. — Разсуждая таким образом втечение полнаго оборота планеты вокруг Солнца и сообщая друг другу свои сведения, они решились наконец совершить небольшое философское путешествие.
В то именно время проходила одна комета и наши путешественники немедленно перенеслись на нее со своими инструментами и прислугою. Проходя подле Юпитера и Марса, они увидели маленький ком грязи, на который, после некотораго колебания, они решились спуститься. Обойдя вокруг этого шара, оказавшагося нашею Землею, они пришли к небольшей луже, называемой нами Средиземным морем, а оттуда к небольшому пруду, который под именем Великаго Океана окружает эту кротовину. Карлику вода достигала только по колена, а Микромегасу она едва замочила пятку ног. Ходя вдоль и поперек по этому крошечному миру, они всевозможными способами старались узнать, обитаем-ли он, или нет: наклонялись, ложились на землю, все ощупывали, но ни глаза их, ни руки не могли ощущать крошечных, ползающих по Земле тварей.
Карлик — порою он бывал чрезвычайно опрометчив в своих суждениях, —решил, что на Земле нет живых существ, но Микромегас вежливо заметил ему, что такое заключение очень неосновательно. — Вашими маленькими глазами вы не видите звезд пятидесятой величины, сказал он, а между тем я ясно различаю их. Неужели вы заключаете из этого, что оне не существуют? — Но ведь я щупал как нельзя лучше. — Это доказывает, что вы не ясно сознавали. — И как нелепо устроен этот мир, сказал карлик; все в нем так безалаберно, все представляется в таком странном виде, все находится в хаотическом безпорядке. Взгляните на эти маленькие ручьи, текущие не по прямой линии; на пруды эти, не то четырехугольные, не то круглые, не то овальные, одним словом — не имеющие никакой правильной формы; на эти крошечные бугорки, изранившие мне ноги! (Он подразумевал тут горы). И если я полагаю, что здесь нет никого, то потому собственно, что никто из людей здравомыслящих не мог-бы жить здесь. — „Ну, чтож, возразил Микромегас, — пусть и не живут себе... Быть может, здесь все находится в безпорядке потому только, что на Юпитере и на Сатурне все так правилно и вытянуто по струнке. Разве я не говорил вам, что во время путешествий моих я везде замечал разнообразие?“ — Обитатель Сатурна возражал на все эти доводы и диспут наверно никогда-бы не кончился, если-бы разгорячившийся Микромегас не разорвал, к счастию, свое брильянтовое ожерелье. Карлик стал подбирать некоторые из камней и поднеся их к глазу, заметил, что форма, в какой они огранены, сообщала им свойства превосходных микроскопов. Он взял один из этих маленьких микроскопов, имевший в поперечнике сто шестьдесят футов, поднес его к глазу, а Микромегас выбрал другой, имевший в диаметре две тысяча пятьсот футов. Действительно, они казались превосходными, хотя на первых порах при их помощи нельзя было ничего различить, к ним необходимо было примениться. Наконец обитатель Сатурна увидел нечто едва заметное, копошившееся в водах Балтийскаго моря: то был кит. Он ловко подхватил кита маленьким пальцем и, положив его на ноготь большаго пальца, показал жителю Сириуса, который опять не мог удержаться от улыбки при виде крошечнаго обитателя нашего мира. Убедившись, что земной шар обитаем, Сатурниец тотчас-же вообразил себе, будто на Земле живут только киты и, в качестве великаго философа, ему захотелось определить происхождение этого атома. Микромегас находился в большом затруднении и с величайшим терпением разсматривал животное; завсем тем, в результате его наблюдений оказалась полнейшая невозможность допустить, чтобы это животное обладало душею. Оба путешественника склонялись уже к предположению, что на земном шаре не существует разумных существ, как вдруг, при помощи микроскопа, они увидели нечто плывущее по Балтийскому морю и по величине, похожее на кита. Известно, что в то время экспедиция философов возвращалась из путешествия к полярному кругу, где они производили наблюдения, о которых до той поры никому и в голову не приходило. В газетах говорили, что их корабль сел на мель в Ботническом заливе и что философы спаслись с величайшим трудом. Как-бы то ни было, но на счет этого нельзя было добиться толку.
Микромегас осторожно протянул руку к месту, где виднелся плывущий предмет, то выставлял два пальца, то отнимал их, опасаясь ошибиться; затем, выпрямляя их и сгибая, он ловко схватил корабль, на котором находились господа философы и поставил его на свой ноготь, не слишком однакож нажимая, чтобы не раздавить судно. „Вот зверь, нисколько не похожий на прежняго“, сказал карлик-Сатурниец, а обитатель Сириуса положил мнимое животное на ладонь своей руки. Пассажиры и экипаж, полагавшие, что их подхватило каким-то ураганом и что они находились на скале, тотчас-же закопошились; матросы стали выбрасывать на руку Микромегаса бочки с вином и сами побросались вслед за последними. Геометры принимаются за свои секстанты, спускаются на палец жители Сириуса и поднимают такую возню, что Микромегас почувствовал как-бы легкое щекотанье в пальцах: дело в том, что в указательный палец ему вколачивали, на фут глубины, окованный железом кол. Из этого Микромегас заключил, что животное, которое он держал, испустило из себя какую-то материю; на первых порах он ничего больше не знал. Микроскоп, при помощи котораго едва можно было отличить корабль от кита, оказывался слишком слабым в отношении таких крошечных тварей, как люди. — Нисколько не желая задевать самолюбие кого-бы то ни было, я попрошу только некоторых умников вместе со мною сделать следующее маленькое соображение: если допустим, что люди вообще ростом около пяти футов, то на Земле мы играем роль не значительнее той, какую играет животное, величиною в шестьсот тысячных вершка и находящееся на шаре, имеющем в окружности десять футов. Представьте-же себе существо, которое могло-бы держать в руке землю и обладающее органами, пропорциональными нашим, и сообразите, ради Господа, что должно оно подумать о битвах, вследствие которых какой-нибудь полководец овладевает крошечною деревенькою с тем, чтобы снова лишиться ея.
После самаго тщательнаго наблюдения, Микромегас успел наконец разглядеть людей и даже заметил, что они говорят. Желая послушать их беседы, он устроил из своего ногтя ничто в роде рупора и взяв в рот маленькия, очень заостренныя зубочистки, которых тонкие концы достигали до корабля, вступил с людьми в беседу.
Экипаж сначала чрезвычайно изумился тому, что он видит и слышит, а Микромегас с своей стороны пришел еще в большее изумление, увидев, что при помощи алидад геометры определяли его рост и что им известны движения и высота светил. „Если вы так хорошо знаете, сказал он им, — все совершающееся вне вас, то без сомнения вам еще лучше известно, что делается в вас самих, Скажите мне, что такое ваша душа и каким образом образуются ваши понятия“? Философы по прежнему заговорили все разом, хотя и были они различных мнений. Старший из них цитировал Аристотеля, другой — Декарта, третий — Мальбранша, четвертый — Локка и Лейбница. Один старый перипатетик с полною уверенностию заявил: „Душа есть энтилехия и причина, по которой душа есть то, что она есть. Это дословно говорится у Аристотеля в Луврском издании, на странице 633-й“. И от процитировал выдержку. — „Я плохо понимаю по-гречески, сказал великан. — Да и я тоже, возразил философ. — „Но почему-же вы цитируете по-гречески какого-то Аристотеля“? спросил обитатель Сириуса. — То, чего вовсе не понимаешь, необходимо цитировать на языке, который нам вполне неизвестен, ответил философ.
Картезианец сказал: „Душа есть чистый дух, восприявший в утробе своей матери все метафизическия идеи; но появившись на свет, он вынужден был ходить в школу и снова учиться тому, что он так хорошо знал прежде и чего впоследствии не будет знать. — Велика-же польза в том, сказал великан в восемь лье, что твоя душа была так сведуща в утробе матери, коли она оказалась настолько невежественною, когда у тебя стала пробиваться борода.
Затем Микромегас обратился к одному философу, которого он держал на ногте и спросил у него, что такое его душа и чем она занимается? — Решительно ничем, ответил философ, последователь Мальбранша. Бог действует за меня; в Нем я все вижу, в Нем я действую, Он обо всем заботится, а я ни во что не вмешиваюсь. — Да после этого и существовать не стоит, возразил философ с Сириуса. А твоя душа, друг мой, обратился он к одному последователю Лейбница, что это такое? — Это, сказал философ, стрелка, показывающая часы в то время, как тело мое звонит, или, если хотите, она звонит, а мое тело показывает часы; или-же, моя душа есть зеркало вселенной, а я сам — рамка зеркала. Все это очень ясно.
Житель Сириуса улыбнулся, находя что этот философ не глупее других, а карлик-Сатурниец даже обнял-бы последователя Локка, не препятствуй этому их крайняя обоюдная несоразмерность, К несчастию, там находилось одно крошечное животное в четырехугольном берете, которое перебило речь микроскопических философов и тут-же заявило, что тайна ему известна и что все это изложено у св. Фомы. Он оглядел от головы до ног обоих обитателей сфер небесных и объявил им, что их особы, их миры, их солнца и звезды — все это создано единственно на потребу человеку. При этих словах, наши путешественники покатилась друг на друга, задыхаясь от того неудержимаго хохота, который, по словам Гомера, составляет достояние богов. Их плечи и животы заходили ходенем и во время этих судорожных движений корабль, который обитатель Сириуса держал на ногте, упал в карман брюк Сатурнийца. Долго искали его эти добродушные люди, наконец таки нашли и привели его в порядок. Житель Сириуса опять взял крошечных животных и ласково стал беседовать с ними, хотя в глубине души он и негодовал, что безконечно-малыя существа обладают безмерно-большою гордостью.