Краткий обзор состояния Черноморского флота до 1 января 1919 года (Гутан)

Краткий обзор состояния Черноморского флота до 1 января 1919 года
автор Николай Рудольфович Гутан

Опубл.: 1919. Источник: Гутан Н. Р. От Севастополя до Новороссийска : [январь 1919; по матер. ЦГАВМФ, ф. р-332, оп. 1, д. 25] / подгот. публ. Л. А. Кузнецова, археограф. обр. и комм. А. Е. Иоффе // Гангут [журн.]. — СПб.: Гангут, 1992. — № 4. — С. 98—111 ; 1993 ; № 5. — С. 80—88 ; № 6. — С. 127—143. • Авторский текст без сокращений

Положение флота до занятия Севастополя немцами

Один из линейных кораблей Черноморского флота в походе

Черноморский флот, идя крупными шагами с первых дней революции к полному развалу, окончательно перестал существовать, как таковой, к декабрю месяцу 1917 г. До этого времени несмотря на то, что дезорганизация уже была полная и флотом распоряжались и Совет^[1], и Центрофлот^[2], и различные комиссии, миноносцы все же посылались время от времени в море к неприятельским берегам; а в море, еще по инерции, команды держались в повиновении и сохранялась видимость некоторой организованности, которая сразу исчезала при проходе бонов, возвращаясь на рейд. К декабрю 1917 г. с одной стороны, благодаря разным декретам и приказаниям были окончательно уволены в запас последние старые матросы, с другой же стороны к этому времени в Севастополе успел окончательно свить себе надежное гнездо большевизм, благодаря большому числу съехавшихся в этот город как немецких агентов, так и специальных комиссаров и агитаторов, присланных на юг из Москвы и Петрограда. В то же время в Севастополе начинает играть видную роль, а затем Совнаркомом назначается даже комиссаром флота некто Спиро^[3] — тип талантливого международного афериста, по некоторым слухам, имевший касание к австрийскому Генштабу. Все же нижние чины Минной бригады^[4] разлагались сравнительно медленнее таковых же на больших судах, экипажи которых занимались исключительно митингованием, выносом самых модных резолюций, обысками и время от времени — отбиранием оружия у офицеров и гражданского населения…

В ноябре велась очень сильная агитация против Дона и, главным образом, его атамана, покойного генерала Каледина^[5]. Благодаря этой агитации, матросы, куда вошли уже команды Минной бригады, стали формировать сухопутные отряды, отправлявшиеся походным порядком против Дона^[6]. Отряды эти в пути таяли, так как большинство расходилось по городам и селам с целью грабежа, меньшинство же доходило до фронта, несло поражение и обозленное, главным образом, против офицерства, возвращалось в Севастополь. Агитация против офицеров с каждым днем и в Севастополе самом все усиливалась. Было ясно, что назревает резня. Начались аресты, сначала с лиц, якобы причастных к подавлению предполагавшегося мятежа в Черноморском флоте в 1912 г.^[7]. Были арестованы по приказанию комиссара — матроса Роменца^[8], адмиралы: Новицкий^[9], Каськов^[10], Александров^[11], генерал Кетриц^[12], капитаны 1 ранга Кузнецов^[13], Свиньин^[14], капитан 2 ранга Садов^[15] и несколько др. офицеров. В это же время был арестован капитан 2 ранга Каллистов^[16] и почти все офицеры его миноносца «Пронзительный» за отказ идти с командой против Дона. Первым сигналом к расстрелу офицеров было убийство среди бела дня на миноносце «Фидониси» мичмана Скородинского^[17], гулявшего по палубе миноносца. Убит он был в спину из машинного люка.

В эти же дни командующий флотом Немитц^[18] с капитаном 2 ранга Максимовым^[19] и флагманским офицером срочно выехал в Петроград на какое-то там совещание. Лица эти в Петроград не прибыли, а в пути скрылись. В Петроград выехал днем раньше и комиссар Роменец. Уезжая, Немитц за себя оставил начальника своего штаба адмирала Саблина^[20].

15 декабря в день похорон мичмана Скородинского, вечером командой миноносца «Гаджибей» были арестованы и затем расстреляны на Малаховом кургане командир капитан 2 ранга Василий Пышнов^[21] и все офицеры миноносца, за исключением одного. Ночью же толпой матросов в экипаже, среди которых ведущую роль играли вернувшиеся с похода против Дона, были расстреляны все арестованные офицеры с адмиралом Новицким во главе. На следующий день происходили почти поголовные аресты офицеров, из которых некоторые были в ближайшие ночи расстреляны (например капитан 1 ранга Климов^[22], капитан 2 ранга Орлов^[23], старший лейтенант Погорельский^[24], лейтенант Дубницкий^[25] и др.). В большинстве случаев расстрелы производились из личной мести определенных отдельных лиц. Дня через 2—3 разными революционными организациями были приняты меры к прекращению расстрелов, которые конечно не помогли бы ничего, но расстрелы сами собой прекратились. Были лишь отдельные случаи убийств в других портах. В это время и был назначен комиссаром флота Спиро. Всего убито офицеров было человек 35—40.

Корабли Черноморского флота в Севастополе

В январе месяце выяснилось, что несмотря на пресловутый Брест-Литовский мирный договор^[26] немцы продолжали вести наступление и что объектом этого наступления является завладение Черноморским флотом и портами Черного моря — Одессой, Севастополем. Среди так называемой революционной демократии появляется обычный лозунг — «борьба до конца — до последнего снаряда». Появляется упорное желание, на словах, оборонять Крым путем создания Перекопского фронта. Эту идею особенно рьяно пропагандирует, вплоть до разрыва с Совнаркомом, и комиссар Спиро. Между тем из Москвы получаются директивы — с одной стороны военных действий не открывать, так как немцы в Крым не пойдут, с другой же стороны секретно предписывалось готовить Новороссийск для перехода туда флота, а самый флот, в том числе и все старые корабли, давно стоявшие уже у стенки без команд, готовить к эвакуации в Новороссийск. Однако от прямых ответов — грозит ли Севастополю и Крыму захват со стороны немцев, Совнарком уклонялся. В середине того же января было спровоцировано наступление на Севастополь каких-то несуществующих Крымских войск из Симферополя. Дело в том, что после декабрьских событий большое число морских офицеров из Севастополя бежало, часть их остановилась в Симферополе, где в это время, под призрачной охраной образовавшегося Крымского правительства^[27], собралось значительное количество офицеров армии. Был образован штаб Крымских войск, но самих войск, кроме 2—3 татарских эскадронов на весь Крым не было. Штаб этот повел дело очень легкомысленно и, быть может, даже иногда и «бряцал оружием». Конечно это был достаточный повод для провокации, и 11 января ночью было объявлено о татарском наступлении на Севастополь. Были срочно призваны и вооружены матросы и рабочие, и отряды численностью около 7000 чел. отправился в Симферополь. Конечно никаких сопротивлений этот отряд не встретил, а вступив в Симферополь, стал избивать не успевших бежать оттуда офицеров и местных богачей. Часть офицеров бежала в Ялту, а часть в Евпаторию^[28], где они решили оказывать сопротивление. Поэтому в эти оба порта были посланы отряды и кроме того посланы миноносцы, преимущественно типа «Гаджибей». Миноносцы эти ходили почти без офицеров, иногда забирая первых попавшихся чуть ли не с улицы. По Ялте миноносцами было выпущено несколько сотен снарядов и расстреляно и утоплено, а также и в Евпатории, около 200 чел., преимущественно офицеров.

К этому времени относится также эвакуация нами Дуная, где (Совнарком считал себя на положении войны с Румынией) в конце концов румынские мониторы артиллерийским огнем заставили уйти нашу, пытавшуюся, как всегда в таких случаях, «наступать», Дунайскую флотилию^[29]. В январе же месяце, для получения прямого ответа от Совнаркома о политическом положении, в связи с наступлением немцев на юге России, были посланы в Москву Спиро, старший лейтенант Левговд^[30] и один матрос — этим лицам было также поручено достать и доставить денежные средства на содержание перешедшего уже к этому времени на вольнонаемные начала флота. В Москве Спиро был арестован за непризнание (он называл себя левым социал-революционером) Брестского мира, за ослушание Советской власти и за пропаганду во флоте обороны Крыма. С отъездом Спиро в Севастополе начинает играть видную роль председатель Центрофлота Романовский^[31] (строевой унтер-офицер с «Пантелеймона») и капитан 2 ранга Богданов^[32], назначенный советом начальником революционного штаба, главной задачей которого ставилась борьба с контрреволюцией. В Севастополе все это время заседал революционный трибунал, разбиравший дела офицеров по доносу на них матросов. Были осуждены к вечной каторге капитан 1 ранга Карказ^[33], за издевательство якобы над лейтенантом Шмидтом^[34] в 1905 г., адмирал Львов^[35] — осужден к 20 годам и капитан 2 ранга Цвингман^[36] к 12 годам за подавление мятежа во флоте в 1912 г. Кроме того было еще много осуждено офицеров на различные сроки и по различным поводам. Содержались все они в городской тюрьме.

Эскадренный миноносец «Счастливый» в годы первой мировой войны

Эскадренные миноносцы в Южной бухте Севастополя

Почти весь февраль прошел под знаком митинговой обороны от немцев. Кроме того всюду трубилось о единстве всех партий для дела обороны. Призывались также и офицеры. В середине февраля ходил слух и писалось в газетах о присутствии в Дарданеллах английского флота под командой Колчака^[37]. Слухи эти всячески провоцировались. В ночь с 23 на 24 февраля (нового стиля) сравнительно неожиданно произошло первое избиение состоятельного населения города. Эти убийства не носили определенного направления против офицеров, тем не менее, помимо ряда домовладельцев и купцов, были убиты и многие офицеры, а также все содержавшиеся в тюрьме с адмиралом Львовым, Карказом, Цвингманом, Вахтиным^[38] и др. Эта резня была организована председателем Центрофлота Романовским, с ведома председателя Совета матроса-балтийца Пожарова и, очевидно, капитана 2 ранга Богданова. В первую ночь было убито и вывезено за боны всего человек 250. В ближайшие две ночи убийства продолжались, но уже в значительно меньшей мере^[39]. Затем убийства прекратились, и только имели место беспрестанные обыски.

Март проходил сравнительно спокойно, но зато под влиянием приближения украинских (гайдамаки) и германских войск стали еще более трубить о необходимости защищаться на Перекопе, и наконец в газетах возвестили об образовании Перекопского укрепленного фронта. На самом деле там под видом армии собрались бог весть откуда около сотни китайцев и несколько (грабивших окрестные хутора и села) сот красноармейцев.

Почти с начала марта появляется рознь между матросами и рабочими порта. Под влиянием грабежей матросов, убийств, учиненных ими обысков, от которых иногда начали страдать и семьи рабочих, а главное за нежелание матросов признать правильность требуемой рабочими какой-то денежной прибавки за несколько месяцев назад, рабочие почти открыто стали против матросов. Они начали вооружаться и, образовав сильную и хорошо вооруженную дружину, взяли охрану города по ночам в свои руки. Надо отдать справедливость этой рабочей дружине. Грабежи и кражи почти совершенно прекратились. Кроме того, эта дружина, неся по ночам охрану города совместно с организовавшейся к этому времени городской самоохраной из горожан, принесла некоторое успокоение и, во всяком случае, сильно мешала повторным «варфоломеевским» ночам. Кроме всех этих разногласий между мастеровыми и матросами, появилась еще одна причина розни между ними. Среди рабочих все чаще и чаще говорилось, что обороняться против украинцев не надо, что они на «фронт» не пойдут и так далее. Это весьма понятно, так как Севастополь, отрезанный отовсюду, единственные сведения о том, что делается на Украине и в России, черпал только из большевистских газет, так как другие газеты были закрыты. Поэтому все считали, что под поддержкой германцев на Крым наступают украинские части, с единственной целью освободить его от большевиков. Среди же рабочих порта было много малороссов. Не имея абсолютно никакой информации о том, что действительно совершается на Украине и какие войска действительно наступают на Крым и с какой целью, командование флотом, видимо, тайно лелеяло мысль спасти суда и материальную часть флота для России под украинской вывеской, если бы оказалось, что идут украинцы. Тем не менее в середине апреля на происходившее заседание в Морском собрании Центрофлота и партий социал-революционеров и социал-демократов были приглашены командиры судов, а также адмирал Саблин. Адмирал Саблин заявил, что он не видит спасения флота в переводе его в Новороссийск, который не является базой и совершенно не приспособлен для этого, и что с момента выхода флота за боны наступает момент его гибели. Тем не менее адмиралом Саблиным была послана в Новороссийск на гидро-крейсере «Троян» комиссия из морских офицеров различных специальностей, под председательством капитана 1 ранга Лебединского^[40], для подготовки, на всякий случай, этого порта для стоянки там хотя бы только боеспособных судов. В двадцатых числах апреля германо-украинские части без всякого сопротивления «перекопских армий» вступили в Крым и двинулись на Симферополь. Красноармейцы, попытавшись оказать сопротивление передовым частям германских войск под Симферополем, бежали в Севастополь и под командой капитана 2 ранга Богданова стали спешно грузиться на транспорта.

С этого момента в Севастополе начинается паника и наступает какая-то вакханалия власти. Митинги на судах и на берегу идут беспрерывно, даже ночью. Все ищут власть, способную их спасти. В один и тот же день постанавливают призвать вновь к власти ушедшего адмирала Саблина, дав ему диктаторские полномочия; уволить Саблина и назначить комиссию с матросом во главе; повиноваться лишь Центрофлоту; упразднить Центрофлот и просить командира «Воли» капитана 1 ранга Тихменева^[41] спасти положение и пр. и т. д. Все эти постановления носят окончательный характер и друг друга отменяют. Толпа обезумела и агонизирует. Совдеп срочно готовится к бегству.

Наконец 29 апреля (боеспособные суда все время стоят на первом и втором положении) неприятельские разъезды появляются в районе Севастополя. Все притихли и ждут, что скажут дредноуты. В это время команды «Воли» и «Свободной России», срочности ради, не пригласив даже представителей других кораблей и миноносцев, постанавливают: просить капитана 1 ранга Тихменева и выбранную наскоро комиссию или делегатов от дредноутов найти адмирала

Саблина, просить его как единственного человека, могущего спасти флот, принять единоличное командование флотом, и дальше все, что будет адмиралом приказано, будет исполняться беспрекословно, а неповинующиеся суда будут приведены к послушанию 12-дюймовой артиллерией дредноутов, в чем команды этих кораблей клянутся адмиралу. Капитан 1 ранга Тихменев с представителями от этих команд едут на берег на квартиру адмирала Саблина и уговаривают адмирала, адмирал, после короткого колебания, соглашается и едет на «Георгий». Около 4-х час дня на «Георгии» поднимается сигнал: «Поднять Украинский флаг». Дредноуты исполняют сразу, остальные суда, особенно миноносцы, колеблются. В то же время адмирал Саблин дает телеграмму на Украину и германскому командованию о том, что Черноморский флот украинизировался и, что он просит приостановить наступление на Севастополь и посылает своих парламентеров^[42].

Парламентерами едут в Симферополь: контр-адмирал Клочковский^[43], капитан 1 ранга Черниловский-Сокол^[44] и чиновник дипломатической части Тухолка^[45]. В этот момент на Минной бригаде происходит следующее: часть миноносцев поднимает Украинский флаг, большинство (флаг уже спущен) решают ждать до утра и только один «Пронзительный» не желает спустить красный флаг и готовится к выходу в море. Командующий флотом объявляет командиру «Пронзительного» (лейтенант Безсмертный^[46]), что если миноносец не повинуется, то пусть уходит в море не позже 11 час. 30 мин. ночи, но без права возвращения на рейд. Едва об этом пронюхали команды других миноносцев, как на всей бригаде появляется неудержимое желание бежать и бежать. Почти все эсминцы, за исключением «Дерзкого», «Гневного», «Звонкого», «Зоркого», готовятся к походу. Внешняя сторона решения — спасти суда от неприятеля; истинная причина — шкурный вопрос спасти лишь свою жизнь. Большинство офицеров и командиров миноносцев разъясняют командам необходимость подчиняться и ждать приказаний командующего флотом, но, не имея успеха в этом, идут с миноносцами в море, дабы переходом в Новороссийск хоть временно отдалить гибель судов, так как в это время мало кто из офицеров верил в призрачную возможность спасти суда под украинской вывеской,

В полночь выходят в море: «Калиакрия», «Керчь», «Гаджибей», «Беспокойный», «Пронзительный», «Пылкий», «Громкий», «Поспешный», «Лейтенант Шестаков», «Баранов», «Жаркий», «Живой», «Стремительный» и «Сметливый». Приблизительно в это же время выходят в море 3 или 4 транспорта с бегущей Красной армией и ее «вождями» тоже в Новороссийск. «Гневный», «Дерзкий» (брейд-вымпел начальника бригады капитана 1 ранга Лебедева), «Звонкий» и «Зоркий» выходят на рейд и становятся на якорь у дредноутов, оставаясь в повиновении у командующего Флотом. Переход миноносцев в Новороссийск является кризисом политического настроения команд. Едва ли не сейчас же после выхода, на некоторых миноносцах люди начинают обращаться к офицерам за советами: хорошо ли поступлено, что суда ушли в Новороссийск. Не поздно ли вернуться в порт. Что делают корабли, оставшиеся в Севастополе. Все ли подняли Украинский флаг. Кроме того появилось определенное течение, о котором уже не боялись громко высказываться — это, по приходе в Новороссийск, присоединиться к генералу Корнилову^[47]. К сожалению, тогда о Добровольческой армии^[48] в Севастополе не имелось никакого понятия, а сама армия в этот момент переживала самый тяжелый период своего существования — период, следовавший после смерти генерала Корнилова, когда армия в числе едва ли большем, чем 1000 здоровых бойцов, отступала из-под Екатеринодара на север. Будь иначе, быть может, удалось бы спасти флот, путем присоединения к генералу Корнилову, и теперь приходишь к выводу, что этот исход не был невозможным. Кризис больных большевизмом команд разрешался в положительную сторону. Команды начинали выздоравливать. Причиной тому служило то обстоятельство, что почти все лица, замешанные в расстрелах, бежали еще раньше. Оставшаяся команда, в большинстве своем представлявшая индифферентную массу, тяжелым опытным путем, своим собственным горбом, вынесла результат управления коллегиальными учреждениями — вроде Центрофлота. Команды воочию увидели, куда их привели их революционные кумиры, в опасную минуту оставившие флот и поспешно бежавшие, захватившие при этом, как полагается, казенные и общественные деньги. Люди сами убедились, что наступают не какие-то банды международных белогвардейцев и контрреволюционеров, как об этом внушалось и проповедовалось, а самые настоящие регулярные германские войска. Доказательством правдивости этого взгляда служит сравнение судов, испытавших не одну эвакуацию, как например эскадренный миноносец «Дерзкий», бывший свидетелем оставления нами под натиском германских войск не только Севастополя, но и Дуная и Трапезонда и команда которого сделалась наиболее лояльной и больше всех проповедовавшая о присоединении к генералу Корнилову, и эскадренного миноносца «Фидониси», не испытавшего ни одной эвакуации и связанной с ней вакханалии, т. к. этот миноносец присоединился к идущему в Новороссийск флоту в море, выйдя из Феодосии, где он стоял довольно долго. Этот миноносец еще долго и до конца пребывал в хаотическом настроении.

Утром 1 мая миноносцы пришли в Новороссийск. В это время в Севастополе происходило следующее: адмирал Саблин узнал, что немцы оставили украинские части за Перекопом и наступают лишь германские войска. Были получены от наших парламентеров известия, что командующий германскими войсками в Крыму генерал фон Кош наших парламентеров не принял, а просил письменно изложить свои заявления, предупредив, что это заявление он должен отправить к фельдмаршалу Эйхгорну^[49] в Киев, откуда ответа можно ждать не раньше 2 недель и что, во всяком случае, приостановить наступление он не может.

Одновременно с парламентерами нашими выезжали в Симферополь еще 2 делегации: одна от г. Севастополя, другая от украинских организаций. Первая была принята очень любезно генералом

Кошем, обещавшим городу спокойствие и порядок, а вторая была принята очень сухо. Получив эти известия, адмирал приказал: парламентерам возвратиться; всем судам, могущим идти в море, приготовиться к походу, а оставшиеся суда было приказано контр-адмиралу Остроградскому^[50], по уходе флота, взорвать, для чего еще раньше была сформирована подрывная партия, человек 100—120. Съемка была назначена на 10 час. вечера. Еще раньше было приказано «Дерзкому» выйти в море и стать маячным судном на повороте канала у Херсонесского маяка. Ночь была очень темная. Оказалось, что немцы в это время уже заняли часть Северной стороны и установили пулеметы и полевую артиллерию на Константиновской батарее, против бонов и на Братском кладбище. Однако кораблям сняться своевременно не удалось, так как обнаружилось, что все в порту разбежались, катеров нет и нет людей развести боны. В конце концов в 12-м часу боны были разведены офицерами: контр-адмиралом Клочковским, Черниловским-Сокол, капитаном 2 ранга Погожевым^[51], Протасовым^[52] и еще несколькими людьми, подошедшими на адмиральском катере «Пулемет» и еще на какой-то шлюпке. Едва дала ход «Воля», как немцы открыли по кораблям огонь в упор. За «Волей» (флаг командующего) снялась «Свободная Россия» (командир капитан 2 ранга Терентьев^[53], накануне назначенный). Кораблям в абсолютной темноте под огнем неприятеля пришлось с места на рейде дать полный ход, при этом должно отметить, что корабли эти развили ход, едва ли не превышающий контрактную скорость. В «Свободную Россию» попало несколько снарядов, причинивших пустяковые повреждения в надстройках и легко ранившие 5 чел. На огонь неприятеля кораблям отвечать было запрещено, т. к. адмирал не хотел дать лишний повод немцам утверждать, что мы не исполняем Брестского договора, на основании чего они бы юридически могли продолжать операции по захвату наших судов в свою пользу. Один только комендор не выдержал и выстрелил противолодочным снарядом. Эскадренный миноносец «Гневный» снимался за кораблями, под впечатлением неприятельского огня появилась в команде паника, и, ошалев, в машине дали при разворачивании вместо назад — вперед правой машине. Заметив это, командир, лейтенант Крейчман^[54], дал правой полный назад, но снова в машине дали наоборот — полный вперед, и миноносец выскочил на берег у Аполлоновой балки. Все попытки сняться не увенчались успехом, и командир взорвал корму, благодаря чему миноносец затонул кормой.

Эскадренный миноносец «Гневный» на камнях

Благодаря тому, что подрывная партия, которой было поручено взорвать оставшиеся корабли и сооружения порта, разбежалась — все осталось неповрежденным. Только миноносец «Заветный», стоявший в ремонте, был взорван и затоплен своим командиром старший лейтенантом Краснопольским^[55]. На всех оставшихся в Севастополе судах был снова поднят Украинский флаг, и ими вступил в командование контр-адмирал Остроградский, известивший Украинское правительство и германское командование о том, что не пожелавшие украинизироваться суда ушли в море, а все остальные подняли Украинский флаг и остались в Севастополе.

Настроение и судьба флота, ушедшего в Новороссийск

Придя 1 мая утром в Новороссийск, миноносцы застали там следующую обстановку: Новороссийск входил в состав Кубано-Черноморской советской республики^[56], в которой вовсю процветала Советская власть. Кроме того в самом Новороссийске сосредоточились почти все главные руководители большевизма на юге, бежавшие своевременно из Одессы и всех почти городов Крыма.

Здесь были: Гавен^[57], Пожаров^[58], капитан 2 ранга Богданов, Алексакис^[59], Шерстнев, Роменец и, за месяц приехавшая в Новороссийск, известная Островская. На рейде стояло несколько транспортов с бежавшими из всех портов Крыма красноармейцами, присутствие которых терроризировало не только мирное население, но даже наводило панику на местный Революционный комитет. От прихода флота население тоже не ожидало ничего хорошего, т. к. вполне справедливо у жителей сложилось самое ужасное мнение о флоте, на основании всей его предшествовавшей преступной деятельности, и всем был памятен приход в январе месяце миноносца «Керчь», расстрелявшего в Новороссийске 42 офицера

Варнавинского пехотного полка. Не успели миноносцы ошвартоваться, как к флоту обратились за помощью местные революционные власти, просившие обезвредить Красную армию. На срочном заседании командиров судов и представителей судовых комитетов было решено разоружить все прибывшие красноармейские банды и затем отправить их за пределы Новороссийска. Особенно внушал опасение транспорт «Евфрат», на котором было около 1500—2000 красноармейцев, не пожелавших выдать оружие и заявивших, что они скорее взорвутся, чем выдадут оружие. На этом транспорте было около 2000 пудов различных взрывчатых веществ, кроме того на нем же имелось огромное количество денег, золота и серебра, награбленного на южном берегу Крыма. Разоружить «Евфрат» было предложено миноносцу «Поспешный», что он исполнил, подойдя к «Евфрату» и предъявив ультиматум: сдаться немедленно, или транспорт будет утоплен. «Евфрат» сейчас же поднял белый флаг и выдал оружие, которое, а также все ценности были взяты во флот и ценности сданы в Государственный банк — увы, в те же большевистские руки. В этот же момент командир «Поспешного» (старший из командиров миноносцев) получил по радио от адмирала Саблина приказ выйти со всеми исправными миноносцами в море и вступить в охрану кораблей, подходивших уже к берегам Новороссийска. К сожалению, миноносцев исправных не оказалось, большинство было почти без нефти и воды, а потому в море вышел один «Поспешный», который, встретив флот, совместно с ним и «Дерзким» в 7 часов вечера вошел в Новороссийскую гавань.

Здесь уместно указать на то обстоятельство, что неприятель на разу не пытался в море помешать переходу наших судов, т. к. еще при вступлении немцев в Крым германское командование запретило русским судам выходить из своих портов и объявило, что германским подлодкам даны распоряжения все выходящие из портов суда топить, и неприятельские подлодки все время появлялись под Севастополем, даже в надводном положении. Потопить миноносцы было очень легко, т. к. шли они малым ходом и на некоторых из них командирами пошли мичманы последних выпусков. Вообще, миноносцы не представляли из себя никакой вооруженной силы. Видимо, либо неприятель проглядел выход судов, т. к. оба выхода были ночью, либо считал, что суда уже в таком состоянии, что выйти не могут. Есть указания, что немцы, войдя в Севастополь, говорили, что они считали невозможным уход судов, т. к. ими были к этому заблаговременно приняты все меры. Если это так — то откровенность удивительная. Таким образом, к вечеру 1 мая все боеспособные суда собрались в Новороссийске. Кроме миноносцев с ними вместе из Севастополя перешло одно отделение (8 штук) исправных катеров. Через день пришел из Керчи один номерной миноносец «Летчик».

В ночь на 2 мая ожидалось в Новороссийске выступление большевиков и каких-то южных анархистов. Для предотвращения этого были приготовлены 2 роты — одна с Минной бригады, вторая с кораблей. Ночь прошла спокойно. С первого же момента сосредоточения всех боеспособных, верней — новейших, судов в Новороссийске среди команд является желание окончательно установить определенную организацию управления и командования флотом. Дело в том, что, как было сказано выше, адмирал Саблин принял единоличное командование 29 апреля в критическую минуту для флота, при этом просили его об этом лишь дредноуты, Минная же бригада об этом оповещена не была. Поэтому среди команд миноносцев появилось (они чувствовали как бы обиду) желание тоже присоединиться к избранию командующего. Было созвано общее собрание командиров, комитетов, по 5 человек с каждой сотни команд. На этом собрании было обрисовано общее политическое положение на юге; старшим лейтенантом Левговдом и матросом, ездившим совместно со Спиро в Москву за деньгами для флота и вернувшимися уже прямо в Новороссийск, было обрисовано положение в Москве, при этом особенно клеймил Советскую власть, не стесняясь в выражениях, матрос, фамилию которого, к сожалению, сейчас не помню, ездивший совместно с Левговдом. Общий тон всех речей — необходимо единоличное командование, без всяких там комитетов и комиссий и что единственный человек должен быть на это место назначен, это — адмирал Саблин. Здесь, видимо, сказалась старая привязанность, уважение и глубокая вера в адмирала Саблина, которая существовала среди команд как задолго до войны, так, в особенности, во время войны. Между прочим, характерно, что на этом собрании выступало 2 матроса-анархиста — Шелестун^[60] (бывший ранее в Центрофлоте) и Кедров («Пылкий»). Оба начинали с того, что, как анархисты, они не признают никакой власти, но, переходя к данному чрезвычайному моменту, власть необходима, и оба заявили, что стоят за вручение единоличной власти адмиралу Саблину. Таким образом, единогласно всеми судами был избран командующим с единоличной властью адмирал Саблин, о чем ему сейчас же было сообщено подъехавшей к нему делегацией. Однако ответ был получен следующий: адмирал занят и приехать сам не может, но что он должен передать собранию, что на основании опыта он не верит такому избранию и что единственная возможность для него принять командование, это если будут исполнены следующие требования:

1) Он должен быть избран не делегатским собранием, а всеобщим референдумом всех команд.

2) Все, не желающие избрания адмирала с единоличной властью, должны покинуть корабли, хотя бы для этого и пришлось сократить число кораблей (из-за недокомплекта) до минимума.

3) Адмиралу должна быть предоставлена единоличная власть на основании Морского устава и законоположений военного времени.

4) Право по личному усмотрению отдавать всех без исключения лиц суду, образуемому при штабе, за провинности по службе и неисполнение приказаний начальства.

5) Отмена всякого выборного начала.

6) При использовании всех упомянутых условий адмирал принимает командование, только с подъемом на всех судах Андреевского флага.

Германские войска в Севастополе. 1918 год

Произведенный референдум дал следующие результаты: из всего состава команд численностью около 3000 человек за вручение власти адмиралу на его условиях подало голоса 2433 человека, против — 237. Остальные или воздержались, или были «за», но с некоторыми поправками. Когда результат референдума был сообщен адмиралу, он прибыл на «Траян», где находились все командиры, комитеты и представители команд. Поблагодарив за доверие, адмирал сказал несколько слов, без всяких ораторских приемов, но настолько сильных, что произвел на всех очень большое впечатление. Смысл был таков. Принимая власть на таких условиях, он при поддержке команд привести суда в боеспособное состояние может и надеется это сделать, но спасти флот он не берется и не может, т. к. это зависит не от него, ибо спасти флот можно, имея хоть небольшие, но дисциплинированные сухопутные войска, которые могли бы защитить Новороссийск с суши, если немцы будут наступать на этот порт. Войск же таких нет, и получить неоткуда. Затем адмирал сказал, что сейчас вы обратились ко мне и к офицерам, тем офицерам, которых вы расстреливали, унижали и оскорбляли. Но офицеры эти, в количестве не многим более сотни, забыли все и, бросив все и даже свои семьи, ушли с вами, дабы спасти корабли, так как в них сильна любовь к России и преданность родному флоту. Так уважайте же и берегите своих офицеров. Сейчас вы сами видите, куда вас привели красные лозунги и фразы ваших возлюбленных революционных вождей, ваших кумиров. Но наступила тяжелая минута, и ваших кумиров нет с вами. Где они? И вот вы, покинутые ими, вновь обращаетесь ко мне — больному изможденному старику и просите спасти флот, и я, любя Россию и веря в ее будущее, принимаю командование вами. Должен вас еще предупредить, что будет против офицеров и, в частности, против меня вестись пропаганда; уже сейчас есть среди вас подлые гады, которые начинают свое дело, но вы должны сами вырвать их из своей среды. Закончил адмирал свои слова <так>: «Да здравствует наша дорогая истерзанная несчастная Россия, да здравствует славный Андреевский флаг».

Ответом было могучее «ура», а когда было провозглашено: «Да здравствует командующий флотом — адмирал Михаил Павлович Саблин», — «ура» перешло в сплошные овации.

Корабли Черноморского флота под германским флагом (на первом плане «Иоанн Златоуст»)

На другой день в страстную субботу 4 мая нового стиля в 8 часов утра был поднят с церемонией Андреевский флаг и адмирал вступил в командование флотом. Между прочим, в эту ночь на 4 мая на берегу состоялось собрание местных большевистских организаций, совместно со всеми, уже упомянутыми подобными же деятелями, приехавшими из всех городов Крыма, с Островской во главе. На этом заседании было решено следующее: посеять среди команд флота панику и тем заставить ее, хотя бы большую часть, покинуть корабли и тогда уже «ликвидировать» командный состав. В 3 часа утра в каюту начальника Минной бригады, капитана 1 ранга Лебедева, прошел матрос-анархист Кедров и доложил об этом заседании и решении с просьбой принять против этого меры. Однако мер принимать уже никаких не прихолилось, т. к. команды, в своем огромном большинстве, не реагировали на пропаганду, и вся работа большевиков в этом направлении окончилась лишь бегством человек 40 со всего флота и распродажей многими матросами лишнего Обмундирования. Население города, со страхом смотревшее на пришедший флот и ожидавшее самых тяжелых для себя испытаний, с нескрываемым удивлением увидело следующее: флот, взяв в свои руки охрану города, ежедневно назначал 2 роты — одну с кораблей, а одну с Минной бригады для поддержания порядка, причем корабли взяли охрану города, а Минная бригада — Стандарт. Кроме этих боевых рот, флот взял несение всех караулов в городе, а по ночам отправлялись патрули, которые не пропускали после полночи никого, включая даже революционные власти, без пароля, который сообщался лишь командирам дежурных кораблей, караулам и патрулям. Все самочинные обыски, разбои исчезли из Новороссийска, перекочевав преимущественно в Екатеринодар.

Команда «Воли», узнав от одного присяжного поверенного, что в тюрьме содержится с 4 января 49 пленных корниловских офицеров, определенно ожидавших с приходом флота только смерти, послала своих представителей в местный совдеп узнать: правда ли, что такие офицеры содержатся в тюрьме и предъявлено ли им какое-нибудь обвинение. Совдеп, тоже возлагавший большую надежду на поддержку флота, радостно объявил, что такие офицеры есть и что обвинений никаких им пока не предъявлено. К удивлению совдепа, им было отвечено, что «Воля» предлагает срочно выпустить всех этих офицеров и что если это не будет исполнено, «Воля» примет свои меры и сама освободит всех арестованных офицеров. Совдеп в срочном порядке в ту же ночь решил освободить офицеров, и они были на следующий день выпущены. Тогда команда «Воли» предложила желающим офицерам поступить на вольнонаемных началах в их команду. Шесть офицеров поступили на должности комендоров и матросов, и отношение к ним было со стороны команды самое доброжелательное, и их даже не допускали до грязных работ. Параллельно с этим в командах все чаще и чаще громко начинают говорить о необходимости взять на пушку всех приехавших из Крыма главарей большевизма. Особенно на эту тему много говорится по адресу Островской. Правда, разговоры эти в действительность приведены не были, но найдись человек, который стал бы во главе этого движения, и планы эти были бы приведены в исполнение. К сожалению, офицеру стать во главе этого дела тогда было еще преждевременно. Тем не менее слухи эти дошли до главарей большевизма, и вся эта клика, и чуть ли не местный большевистский комитет, принуждены были покинуть Новороссийск и переехать в Екатеринодар — центр Кубано-Черноморской республики.

Флот начал приводить себя в порядок и подтягиваться. Были запрещены увольнения на берег до окончания работ и занятий. Были выработаны расписания дня и вновь составлены и проверены все боевые расписания. Во время занятий и работ были запрещены всякие митинги и собрания. Под председательством адмирала была образована комиссия из старших начальников для выработки и некоторых изменений караульного и Морского устава. Производились артиллерийские и минные учения и все тревоги. Среди миноносных команд началось соревнование в приведении миноносцев в порядок и исправность. Чистились и выщелачивались котлы, перебирались механизмы — все весьма запущенное за время стоянки в Севастополе. Миноносцы чистились и красились от киля и до клотика, причем на некоторых из них команды не признавали время отдыха и работы производились и в это время. Это был момент действительного оздоровления команд и заметного подъема среди них. И только одна мысль мрачно сверлила мозг всех, особенно офицерского состава с адмиралом во главе — оставят ли немцы флот в Новороссийске в покое или же поведут наступление по побережью и на этот порт, т. к. на Пасху немцы заняли Ростов. Боялись также десанта на Тамань из Керчи. В этих видах адмирал, при котором был образован штаб из наличных в Новороссийске офицеров, с начальником штаба капитаном 1 ранга Лебединским во главе, был намечен план сухопутной обороны. Были намечены, и приступлено было к их рытью, батареи, на которые было решено поставить часть судовых орудий. Начальником сухопутной обороны был назначен артиллерийский генерал Тарачков^[61]. Кроме того адмирал телеграфировал в Москву Совнаркому о присылке с севера орудий и снарядов, а также хоть 2 каких-либо полков. Конечно, на это требование адмирал ответа не получил. С первых дней прихода к адмиралу явился командующий Советскими войсками на Северном Кавказе некто Автономов^[62] (казачий офицер). Автономов предложил адмиралу свои войска, которых он рассчитывал мобилизовать тысяч 20 для обороны против немцев. Адмирал мало верил в помощь таких войск, но, тем не менее, сведениями автономовской разведки против немцев адмирал пользовался. Кроме того, по всему побережью и особенно на берегу Керченского пролива была налажена морская Служба связи. Были посланы агенты в Крым и Севастополь. Против возможной высадки неприятеля в Тамани и где-нибудь под Новороссийском были тоже приняты соответствующие меры, и один дивизион миноносцев, преимущественно второй, так как у него было больше нефти, постоянно стоял на втором положении.

Приблизительно через неделю по приходе флота в Новороссийск адмиралом Саблиным была получена от фельдмаршала Эйхгорна телеграмма приблизительно следующего содержания: «Суда бывшего Черноморского флота, находящиеся в настоящее время в Новороссийске, не раз нарушали Брест-Литовский мирный договор и принимали активное участие в борьбе против германских войск на Украине. Поэтому никакие дальнейшие переговоры немыслимы до тех пор, пока суда не вернутся обратно в Севастополь. Если это условие не будет исполнено, то германское верховное командование на востоке будет считать себя вынужденным продолжать наступление по побережью. Подписал Эйхгорн». В ответ на это адмиралом Саблиным была послана приблизительно следующая телеграмма: «Киев, главнокомандующему германскими войсками на востоке. Сообщаю, что Черноморский флот, стоящий в Новороссийске и находящийся под моим единоличным командованием, плавает под русским военным флагом. Суда мирный договор не нарушали и никогда не принимали участия в борьбе против германских войск на Украине. Прошу прислать более конкретные данные по этому поводу, иначе принужден считать Ваши обвинения голословными. Вместе с тем, если Вы найдете полезным, прошу меня уведомить о времени и порте, куда я мог бы послать на миноносце своих представителей для переговоров и восстановления истины с Вашими представителями. Подписал адмирал Саблин».

Оставшиеся в Севастополе корабли Черноморского флота. 1918 год

Надо заметить, что по имевшимся тогда сведениям в штабе флота немцы считали суда в Новороссийске бандой, но хорошо организованной. Конечно, адмирал не получил никакого ответа на свою телеграмму. После этого обмена телеграммами за Новороссийском немцы стали заметно следить. Ежедневно над городом и судами появлялся по утрам германский аэроплан, который с каждым днем снижался все больше и больше и наконец стал летать, почти задевая клотики наших судов. Параллельно с этим на высоте Суджукской косы ежедневно стала появляться большая германская подлодка, державшаяся с утра и до вечера в надводном состоянии перед Новороссийском в кабельтовых 50—55. Характер этих наблюдений со стороны германцев носил явно издевательский характер, в особенности если принять во внимание запрещение адмирала открывать в таких случаях по неприятелю огонь. Но иначе поступить адмирал и не мог, т. к. эти действия немцев носили явно провокационный характер и они только вызывали нас первыми открыть огонь. Под влиянием всего этого личный состав нервничал и все больше и больше становился удрученным. Наконец адмирал послал радио (грамму) фельдмаршалу Эйхгорну, в которой заявил, что германские начальники отдельных частей, видимо, не понимают Брестского мира, т. к. на днях германская подлодка обстреляла шедший в Анапу с почтой наш быстроходный катер, а ежедневные прилеты аэропланов и гидро<самолетов> носят вызывающий характер и вносят сильное озлобление даже среди мирного населения и что при повторении подобных случаев по ним может быть открыт огонь частными, безответными лицами, за которых флот и адмирал отвечать не может. Кроме того адмирал объявляет, что у Новороссийского порта и Кавказского побережья имеются минные заграждения, а потому во избежание несчастных случаев просит распоряжения всем германским и союзным с ними судам не приближаться к этим нашим берегам ближе 10 миль или, в крайнем случае, просить лоцманов, каковые имеются в штабе адмирала. Конечно, и на эти телеграммы ответа не было, но подлодки стали держаться менее вызывающе, а гидропланы если и прилетали, то держались на очень большой высоте.

Приблизительно около середины мая неожиданно получается из Москвы извещение, что главным комиссаром флота назначается некто Глебов-Авилов^[63], бывший комиссар почт и телеграфов, проживавший уже довольно долго в Новороссийске. Извещение это всех возмутило, и даже среди команд раздавались возгласы: «Довольно комиссаров». Тем не менее открыто не признать, а выслать этого господина было нельзя, т. к. флот тогда открыто был бы признан вне закона^[64], а ни топлива, ни денежных средств, ни материалов в самом Новороссийске не было, а все это ожидалось из России. Только посланному в Царицын инженер-механику мичману Полякову удалось обманным путем перегнать в Новороссийск 3 или 4 маршрутных поезда с нефтью. Следующий поезд уже был задержан. Тем не менее, благодаря столь энергичной деятельности мичмана Полякова, миноносцы получили по полному запасу нефти, которой уже на некоторых миноносцах оставалось тони 5-6. Глебову-Авилову, явившемуся к адмиралу, было заявлено, что адмирал в политическую жизнь флота не вмешивается и что его, Глебова, просят тоже не нарушать судовой жизни кораблей. С этого момента Глебов-Авилов на судах никогда почти не показывался, а лишь изредка на берегу собирал председателей комитетов, которые тоже в большинстве скоро перестали посещать комиссара, и Глебов как бы всплыл опять на поверхность и сыграл крупную роль лишь впоследствии, при ликвидации флота. Что касается судовых комитетов, то они, хотя не были уничтожены, тем не менее отошли на второй план и почти исключительно занимались хозяйственной жизнью команд. Были единичные случаи, когда команды или часть их просили комитеты упразднить.

Приблизительно в двадцатых числах мая была перехвачена чинами штаба телеграмма Глебова-Авилова в Москву Троцкому, в которой он сообщает, что Черноморский флот, благодаря вредной деятельности Саблина и Тихменева, крупными шагами идет к поправению. Около этого времени был сменен, объявлен врагом народа и Советской власти и вызван в Москву для дачи объяснений и командующий Советскими войсками на северном Кавказе — Автономов. Характеристикой настроения команд в это время может служить такой незначительный факт. В Новороссийск прибыл из Закавказья, где он стоял во главе отправившейся из Севастополя армянской дружины защищать Армению от турок^[65], некто Кереметчи. Этот Кереметчи — социал-демократ, меньшевик, спасший в Севастополе жизнь не одному офицеру во время бывших там избиений, в Новороссийске оказался уже большевиком. По его просьбе было разрешено собрание команд Минной бригады, на котором Кереметчи доложил о положении в Закавказье. Весь его доклад носил характер чистого большевизма. Он прямо указывал, что теперь и он сам стоит на том, что за офицерами надо присматривать и так далее. Закончил он свой доклад тем, что раньше он заблуждался и взгляды его расходились с матросами (он как меньшевик подвергался тогда гонению), но что теперь он с ними и предлагает данному собранию резолюцию в самом большевистском духе, при этом требовалась посылка миноносцев куда-то на Кавказское побережье. Результат был забавный. Никто его не поддержал, только слышались отдельные возгласы; «Если вы этого хотите, то обратитеся к командующему флотом, он прикажет, а нас это не касается». Председатель, все тот же анархист матрос Кедров, заявил, что он даже не может эту резолюцию поставить на голосование, т. к. посылка миноносцев в море зависит только от командующего флотом, а потому он просит собрание просто разойтись. Явление оригинальное, т. к. здесь неожиданно матросская масса и докладчик Кереметчи поменялись ролями. Отношение команд к офицерам в это время стоянки флота было самое благожелательное. Конечно, внешней выправки и дисциплины не существовало, но отношение, приходится повторяться, было вполне благожелательным. Все приказания исполнялись без оговорок, при этом нельзя обойти молчанием того обстоятельства, что на команды особенно сильное впечатление произвел факт развода бонов 30 апреля в Севастополе офицерами, и команды громко говорили, что офицеры спасли флот. Казалось, что все данные налицо для спасения наших новейших судов. Обстановка с этой стороны складывалась самым благоприятным образом, но одна совершенно ясная мысль, одна истина каждому офицеру и, наверное, многим из матросов не позволяла ни на минуту считать положение надежным, предостерегала от иллюзий. Этой мыслью было твердое убеждение, что немцы не позволят довести дело спасения флота до конца, что они в союзе, вольном или невольном, с Совнаркомом примут все меры к тому, чтобы флот обезвредить для себя, если его не удастся погубить совсем. Все эти мысли и переживания все больше и больше сказывались на нервах людей и, конечно, раньше всего и больше всего на адмирале — командующем. Его нервная система расшаталась вконец. Он стал иногда, особенно по вечерам, человеком невменяемым. Он доходил до галлюцинаций.

Линейный корабль «Борец за свободу» под германским флагом

В самых последних числах мая флот узнал о перевороте на Украине. Несколько позже в большевистских газетах, ибо никаких других не было, сообщили о провозглашении Деникиным атаманом генерала Краснова^[66]. Все эти сведения получались в специфическом большевистском духе. Истинного положения дел за пределами Новороссийского района никто ничего не знал. О Добровольческой армии, даже существует ли она, никто не знал тем более. Единственно, что было известно, это, что в Керчи происходит накапливание германских войск, что там стоят некоторые суда германо-турецкого флота и что некоторая часть кубанского казачества мечтает призвать на территорию Кубанской области германские войска, для освобождения от большевиков. Все это еще более взвинчивало нервы личного состава, который, даже самая беспечная часть команд, начал ясно сознавать безвыходность положения. Помощи, поддержки, хотя и моральной, ждать было неоткуда. Портов, куда флот мог бы перейти на стоянку, в случае захвата немцами Новороссийска, не было, ибо нельзя было считать Туапсе, куда, быть может, вошли бы миноносцы, но куда не могли войти <большие> корабли. Кроме того, было известно, что объявившая самостоятельность Грузия приняла германскую ориентацию и что германские войска распространяются по побережью от Потв и Батума до Сочи и северней. При такой обстановке наступил, все же неожиданно, по своей внезапности, конец.

2 или 3 июня неожиданно из Петрограда приехал в Новороссийск член морской коллегии Вахрамеев^[67] (бывший матрос подводного плавания, полуинтеллигент) с документами чрезвычайной секретности к адмиралу Саблину. Ознакомившись с этими документами и посвятив в их содержание только начальника своего штаба и командира «Воли», командующий флотом срочно сообщил в Москву о необходимости ему лично прибыть туда для объяснений. Еще много раньше адмирал возбуждал под различными предлогами вопрос о необходимости прибыть ему в Москву. Не получая никаких ответов на свои многочисленные требования о присылке орудий, снарядов и прочих материалов для флота и укрепленного района, адмирал думал лично все это добыть на севере. Временами у него являлась какая-то уверенность, что все это ему удастся, стоит только ему добраться до Москвы. Однако никаких ответов он не получал, а параллельно с этим Глебов-Авилов получал директивы из Москвы принять все меры, чтобы задержать адмирала в Новороссийске. На следующий день, т. е. 3 и 4 июня, адмирал спешно выехал в Москву, взяв с собою своего флаг-офицера мичмана Гурского, старшего лейтенанта Левговда и охрану в 30 человек матросов при офицере. Перед отъездом адмирал приказал собрать на «Траяне» всех командиров судов, комитеты и представителей от всех команд. На этом собрании адмирал объявил, что он еще надеется спасти флот. Затем адмирал прибавил, что вместо себя он оставляет временно командующим флотом доблестного командира «Волн» капитана 1 ранга Александра Ивановича Тихменева, которого он давно знает, с которым много плавал и взгляды которого всегда были на службу те же, что и у него — адмирала. Сказав это, адмирал, заметно волнуясь, подошел к капитану 1 ранга Тихменеву и обнял его. После ухода адмирала почему-то нужным нашел сказать несколько слов Глебов-Авилов. Он объявил, что, со своей стороны, он тоже считает отъезд адмирала в Москву необходимым по обстоятельствам для флота чрезвычайной важности и прибавил, однако, что события идут теперь настолько быстро, что, быть может, командующий даже не успеет доехать до Москвы, как судьба флота решится. На эти слова комиссара послышались со всех сторон возгласы, и в очень резкой форме: «Покажите нам все пункты и условия Брест-Литовского договора». Эти фразы неизбежно задавались командами Глебову-Авилову в тех редких случаях, когда он присутствовал на собраниях. Глебов пытался, как всегда в таких случаях, отделаться общими фразами и поспешил удалиться. После этого собрания было решено просить одного офицера и одного матроса поехать на «Волю» к адмиралу и от лица всего личного состава флота выразить адмиралу глубокую признательность за его работу и деятельность по воссозданию флота, благодарить за вывод флота из Севастополя, пожелать полного ему успеха в Москве в трудном деле спасения флота и просить адмирала возможно скорей вернуться к флоту. Адмирал этим представителям заявил, что у него, хотя и небольшая, но есть надежда исправить положение и обещал вернуться в Новороссийск. В 2 часа ночи адмирал отбыл.

Линейный корабль «Воля» после возвращения из Новороссийска в Севастополь

На следующий день временно командующий капитан 1 ранга Тихменев собрал флагманов: исполняющего должность начальника Бригады кораблей капитана 2 ранга Терентьева (он же командир «Свободной России»), начальника Минной бригады капитана 1 ранга Лебедева и начальника штаба флота капитана 1 ранга Лебединского, которым объявил переданные ему адмиралом Саблиным и привезенные Вахрамеевым документы. Документы эти состояли из доклада начальника Морского генерального штаба на имя (насколько сейчас помнится, так как все подлинные документы по этому вопросу и копии с них находятся в данное время в Севастополе) Верховной военной коллегии или совета обороны, в котором говорится, что немцы, пытаясь распространиться под разными предлогами как на нашем Балтийском побережье, так и на берегах Черного моря, несмотря на все даваемые ими гарантии, стремятся определенно к одной цели: захвату наших кораблей, доков, мастерских и запасов для использования всего этого для своих военных целей. А потому, основываясь на бывших уже примерах, Генеральный штаб считал бы необходимым заблаговременно, если германцы поведут наступление на Новороссийск, принять все меры к тому, чтобы суда нашего флота в Новороссийске своевременно были бы уничтожены, дабы не дать их в руки неприятеля. Подписан был этот документ адмиралом Беренсом. На этом докладе имеется резолюция Троцкого или, вернее, одна резолюция из двух частей. В первой части выражается как бы одобрение этих мероприятий о своевременном уничтожении флота, во второй же половине почему-то сказано — о немедленном уничтожении флота. В результате уже за подписью Ленина, Троцкого и за начальника Морского генерального штаба Альтфатера, совершенно неожиданно, командующему флотом категорически предписывается уничтожить суда немедленно. Во всей этой переписке нет ни одного намека на политическую обстановку в данную минуту; ничего не говорится о том, что по поводу флота ведутся переговоры с немцами, и вообще ни одним словом не объясняется необходимость топить корабли немедленно. Между тем на месте, в Новороссийске, обстановка (конечно та, что была известна флоту) казалась сравнительно самой благоприятной, так как немцы после занятия Ростова дальше не шли, а со стороны Керчи тоже в ближайшем <будущем ничто> не угрожало, так как хотя и было сообщение пароходами между Керчью и Таманью, но войска через пролив не переправлялись, а, наоборот, даже имелись сведения, что часть германских войск из Керчи ушла. Поэтому приказание топить корабли сейчас же показалось всем подозрительным, вызвало негодование и никто не хотел об этом и слышать.

Корабли Черноморского флота а Южной бухте Севастополя в период германской оккупации

В то же время стало известным, что в Москве расстрелян командующий Балтийским флотом капитан 1 ранга Щастный за то, что, получив аналогичное приказание топить суда в Балтике, приказания этого не исполнил, а объявил его командам, которые тоже присоединились к своему командующему и решили флот преждевременно не уничтожать. Капитан 1 ранга Тихменев в присутствии флагманов объявил Вахрамееву и Глебову-Авилову, что он не будет преждевременно взрывать корабли и уверен, что если бы при данной обстановке он и отдал бы подобное приказание, то команды никогда бы его не исполнили, а скорей выбросили бы за борт его, офицеров и Вахрамеева с Авиловым. Оба комиссара как бы согласились с тем, что местная обстановка не требует приведения этого приказания в исполнение, однако прибавили, что не исполнить приказания тоже нельзя. Тогда капитан 1 ранга Тихменев предложил обоим комиссарам самим объявить это командам, но они сейчас же отказались, заявив, что их, конечно, не послушают, а кроме того, это противоречило бы принципу единоличного командования, каковой на флоте принят. В конце Концов комиссары просили дать ответ на следующий день. На следующий день собрание флагманов составило следующую приблизительно телеграмму: «Москва, Ленину и Троцкому — Совет флагманов, собравшись 7 июня на линейном корабле „Воля“ и ознакомившись с секретными докладами Морского генерального штаба за №№… и предписанием за №… постановил: ввиду того, что никакая реальная опасность наступления германских войск, как со стороны Ростова, так и с Керченского пролива Новороссийску не угрожает, то корабли уничтожать преждевременно. И даже всякая попытка отдачи подобного приказания будет принята за явное предательство. Подписали: капитан 1 ранга Тихменев, капитан 2 ранга Терентьев, капитан 1 ранга Лебединский и капитан 2 ранга Гутан 2-й» (последний как старший из командиров миноносцев присутствовал за больного начальника Минной бригады). Прибывшим комиссарам эта телеграмма была прочитана и им было объявлено, что если они согласны с этим мнением, то просят их подписаться. Оба согласились и подписались. Один экземпляр телеграммы со всеми подписями капитан 1 ранга Тихменев взял себе, а другой был отдан комиссарам, так как они решили сами зашифровать телеграмму, хотя им и предложили это сделать сообща. Телеграмма эта, однако, в этот день по каким-то «техническим причинам» послана не была, а была отправлена только на следующий день, 8 июня, и то лишь после того как Глебов-Авилов заявил, что свою подпись он снимает. Кажется, Вахрамеев и Глебов-Авилов от себя тоже послали телеграмму в Москву, прося разъяснений обстановки, благодаря которой приходится топить флот сейчас же. Только 10 числа был получен ряд телеграмм, из которых одна шифрованная^[68]. Из этих телеграмм флот узнал, что в Киеве между Совдепией и германским командованием ведутся какие-то переговоры по поводу флота. Раньше было только известно, что в Киеве о чем-то совещаются; из обрывков перехваченных радиотелеграмм флот догадывался, что там затронут также вопрос и о флоте, но что именно, в какой форме и кем были вызваны эти переговоры — никто ничего не знал. Не знал или не хотел сообщить это и приехавший член Морской коллегии Вахрамеев. Кроме того, из этих, полученных 10 июня, телеграмм флот узнал, что Германией предъявлен Совдепии ультиматум, а именно, что все переговоры прекращаются, пока флот из Новороссийска не перейдет в Севастополь, где суда должны быть интернированы на все время войны. Последним сроком перехода судов в Севастополь Совнарком объявил 15 или 16 июня, потом дополнительно сообщил, что срок ультиматума истекает 19 июня. Дальше говорилось, что если флот к означенному числу не перейдет в Севастополь, то германское командование будет вынуждено, прекратив дальнейшие переговоры, продолжать наступление по всему фронту. На основании этого ультиматума предписывалось флот уничтожить в срочном порядке, уничтожив также и все транспортные и коммерческие суда в Новороссийске. Всему личному составу предписывалось, потопив суда, эшелонами отбыть в Саратов, где должны были формироваться какие-то морские батальоны. Шифрованная же телеграмма превзошла все ожидания по своему цинизму и наглости. В ней говорилось следующее: «Вам будет послана открытая телеграмма, во исполнение ультиматума, идти в Севастополь, но вы обязаны этой телеграммы не исполнять, а, наоборот, уничтожить флот, поступая согласно привезенного Вахрамеевым предписания». Когда карты Совнаркома были, благодаря этой телеграмме, окончательно открыты и обнаружена их предательская, двойная игра, временно командующим флотом капитаном 1 ранга Тихменевым было созвано на «Воле» первое собрание командиров судов, председателей комитетов и представителей команд. На этом же совещании присутствовали Вахрамеев и Глебов-Авилов. Командующий объявил, что им получены чрезвычайной важности документы из Москвы, которые он просит выслушать самым серьезным и внимательным образом, так как решается судьба флота. Затем капитан 1 ранга Тихменев предложил обоим комиссарам прочитать все полученные документы и телеграммы в порядке их получения. Комиссары пробовали отказываться читать, а предложили это сделать командующему, но он стоял на своем, и они, поторговавшись друг с другом, решили, что должен прочитать документы Глебов-Авилов. Огласив документы, чтение которых не раз прерывалось возгласами недоверия и возмущения, Глебов скрыл текст шифрованной телеграммы. Тогда командующий заявил ему, что он не прочитал еще одной телеграммы, самой, по его мнению, важной. Глебов, сильно растерявшись, пробовал что-то пролепетать о несвоевременности объявления этого документа или что-то вроде особой его секретности, но капитан 1 ранга Тихменев сказал собранию, что есть еще одна телеграмма, которую комиссар почему-то не прочел, но которую он не имеет нравственного права скрыть от команд, взял от Глебова эту телеграмму и сам лично прочитал собранию ее текст. Объявление этой циничной телеграммы произвело сначала на присутствующие команды ошеломляющее впечатление, которое сразу перешло в самое яростное негодование по адресу Совнаркома и обоих присутствующих комиссаров. Помимо брани послышались голоса: «Предатели хотят вину потопления флота сложить на нас, хотят поставить нас вне закона» и т. д. и т. п. В конце концов, после длинного ряда дебатов, собрание постановило принять предварительное решение приготовить корабли к уничтожению, образовав для этого на каждом судне особую команду из наиболее надежных людей, которые в минуту опасности не бросили бы суда, а под руководством командиров и офицеров исполнили бы приказ командующего флотом и уничтожили бы корабли, когда это станет очевидной необходимостью. Постановление это было предварительным, так как многие из команды считали, что раньше чем принимать окончательное решение необходимо информировать подробно в этом смысле весь состав команд. Для этой цели был сделан в заседании перерыв и тремя условными холостыми выстрелами (это было на отряде условлено с самого начала его стоянки в Новороссийске) были собраны на корабли все отсутствующие с судов офицеры и команды. После этого на каждом судне командам была разъяснена обстановка, а также люди были ознакомлены со всеми документами, полученными из Москвы. Ни один, кажется, корабль не высказался за немедленное потопление, но никто тоже не высказался за переход в Севастополь. Почти все суда вынесли решение оставаться в Новороссийске, но, к сожалению, опять появились старые, знакомые, но, увы, только на словах, лозунги «борьбы до последнего снаряда», «борьбы до последней капли крови». Многие это высказывали, но все были убеждены, что это только слова, и при приближении действительной опасности все разбегутся с судов на берег в горы, а суда останутся неуничтоженными. В полночь на «Воле» опять началось прерванное заседание, продлившееся до утра, но опять ни к какому окончательному решению оно не пришло. Было только ясно, что топить сейчас суда никто не станет. Все больше и больше выставлялось третье решение — «войны до конца». Появлялись выкрики войти в сношение с генералом Красновым, но этот вопрос как-то больше обходили молчанием. Решено было запросить Москву, какую же телеграмму исполнять: открытую или шифрованную. По адресу обоих присутствующих представителей Советской власти ненависть и угрозы росли, и оба комиссара среди заседания предпочли незаметно удрать на берег. На этом заседании впервые появились представители Водного транспорта (организация, ведавшая управлением торгового флота) во главе с неким Кремлянским^[69] (механик торгового флота), назначенным состоять во главе Водного транспорта лично Лениным, отпустившим Кремлянскому два миллиона денег на дела транспорта, которые последний расходовал по своему личному усмотрению. Этих представителей торгового флота сначала не хотели допустить на заседание, затем они были допущены на том основании, что в предписании уничтожить флот указывалось также на потопление коммерческих судов. Кремлянский своими ультрабольшевистскими выступлениями на всех дальнейших собраниях сыграл немалую роль в потоплении судов в Новороссийске, проповедуя еще помимо всего прочего против адмирала Саблина, капитана 1 ранга Тихменева и вообще командного состава. Надо вообще сказать, что с самого начала разговоров о потоплении флота в городе велась определенная агитация в том смысле, что уничтожение судов выгодно только офицерам и что этот план измышлен офицерами. В последний же день — день уничтожения судов — уже проповедовалось иное, а именно, что офицеры не хотят топить корабли, а решили их увести в Севастополь. Вся эта агитация на матросов влияния никакого не имела, но в населении успех был большой.

На следующий день с полудня опять было назначено заседание на «Воле», присутствовать на котором обещали и оба комиссара. Однако комиссары не пришли. Команды стали волноваться, было решено вызвать их по телефону, но их дома не оказалось, тогда было решено послать патруль и привести их силой. Патруль вернулся и сообщил, что Вахрамеев и Глебов-Авилов в поезде Вахрамеева покинули Новороссийск и удрали в Екатеринодар. Негодованию команд не было пределов, и они стали изобретать разные проекты, как догнать и арестовать комиссаров. Вскоре была получена телеграмма с какой-то промежуточной станции. В этой телеграмме Вахрамеев сообщал, что, видя, что его миссия исполнена не будет, он считает свое дальнейшее пребывание в Новороссийске излишним, а потому он и уехал, взяв с собою и Глебова-Авилова, дабы вместе с ним доложить в Москве о всем происшедшем. Утром, обещая присутствовать на заседании, Глебов-Авилов в разговоре с капитаном 1 ранга Тихменевым сказал, что ввиду того, что среди команды стало преобладать третье решение, а именно «воевать до конца», самое неприемлемое, т. к. это означает, что суда уничтожены не будут, то, по его мнению, лучше в таком случае судам перейти в Севастополь. Кроме того, на вопрос Глебову, как надо смотреть на последнюю телеграмму — идти в Севастополь — та ли эта телеграмма, о которой говорится в шифрованной радио <грамме>, что ее исполнять не надо, Глебов ответил, что теперь и он сам не знает и что, пожалуй, эта телеграмма новая.

Это были последние слова комиссаров перед бегством. На заседании, во время которого обнаружилось бегство комиссаров, было получено первое донесение о том, что немцы из Керчи высадились в Тамани, что высадить предполагается отряд в двадцать тысяч и что с войсками идут большие обозы и технические средства^[70]. Это последнее известие окончательно убило последнюю маленькую надежду, которую питали еще очень немногие — отстояться в Новороссийске.

С этого момента начался последний период агонии флота. Вконец издерганный личный состав морально умер. Команды перестали есть, спать, метались из стороны в сторону и, потеряв голову, только митинговали. Очень немногие стали дезертировать. Было несколько случаев самоубийств. На следующий день после бегства Вахрамеева и Авилова из Екатеринодара прибыли в Новороссийск два эшелона с красноармейцами, которые стали себя вызывающе держать по отношению к матросам и открыто заявляли, что пришли усмирять взбунтовавшихся матросов. Ими же были заняты все казармы в городе. На городской площади был назначен митинг для населения, на котором должен был разбираться вопрос о судьбе флота. Из любопытства послушать пошло и много матросов. На этот митинг был приведен отряд вооруженных красноармейцев, которые с ручными гранатами в руках оцепили всю площадь. В это же время на вспомогательном крейсере «Траян» происходило очередное заседание флота, на которое прибыли представители Кубано-Черноморской республики. Дело в том, что кому-то пришла еще одна шальная мысль спасти флот, присоединившись и связав его судьбу с Кубано-Черноморской республикой, которая якобы имеет достаточное количество каких-то войск, чтобы обороняться против немцев. В этом заседании представители означенной республики уверяли, что они порвали с Москвой и что они считают топить флот преступлением, и что надо вместе с ним общими усилиями отстаивать Новороссийск^[71]. На вопросы им, какое количество штыков и артиллерии они имеют и какими финансовыми средствами они располагают, эти представители во главе с Рубиным (комиссар финансов^[72]) ответа не дали, а предложили послать представителей в Екатеринодар, где, по их словам, все будет выяснено. Командующий прибыть на собрание отказался, а через капитана 2 ранга Терентьева, обрисовавшего еще раз безвыходное положение флота, передал, что он считает, что флот должен быть или уничтожен, или же переведен в Севастополь, но что какого-нибудь третьего решения, к сожалению, быть не может. Во время этого заседания вдруг одним из матросов был внесен срочный запрос: «На каком основании и по чьему приказанию прибыли в Новороссийск красноармейцы, столь вызывающе держащие себя по отношению флота?» Начальник красноармейцев (по виду бывший офицер), почему-то оказавшийся в эту минуту на «Траяне», заявил, что их прислали для охраны города по приказанию своего какого-то начальства.

Однако из дальнейших разговоров было выяснено, что прибыли они по требованию Глебова-Авилова против матросов, якобы взбунтовавшихся. Здесь сразу оказалась ошибка большевистских главарей, которые для этой цели прислали отряд всего лишь в 600 человек. Начальнику этих эшелонов тут же было заявлено, что он должен немедленно со своими отрядами покинуть Новороссийск, который пока охраняется флотом, и что если красноармейцами будет тронут хоть один матрос, то весь личный состав флота в количестве около двух с половиной тысяч человек как один выступит и снесет их с лица земли. Начальник красноармейцев заявил, что он только сейчас узнал истинный смысл его присылки и что он немедленно с эшелонами покинет Новороссийск, что и исполнил. В конце этого заседания было все же решено послать в Екатеринодар представителей в лице двух-трех офицеров и одного-двух матросов для выяснения на месте всех средств местной «республики». Временно командующий флотом, сразу учтя настроения команд, которые на основании переживаемого момента вновь вспомнили митинговые лозунги «войны до победного конца» и стали только разглагольствовать, и зная на основании опыта, что в таком состоянии на людей нельзя повлиять в смысле разума и долга, а надо ждать момент, когда они вновь, испробовав все, придут и скажут начальству: «Приказывайте, и мы исполним», — почти совершенно не принимал участия во всех заседаниях флота. Он ни разу не высказал командам на этих заседаниях своей личной точки зрения. Он ждал момента, когда можно будет вновь только приказывать. Но за этот краткий, но тяжелый промежуток времени, командующий всячески изыскивал способ спасти суда, но, к сожалению, ничего сделать уже не представлялось. Увести корабли было некуда, так как не оставалось ни одного порта, где хотя бы временно могли бы суда укрыться; вести флот куда-нибудь, чтобы затем уничтожить его на мелком месте, было нельзя по двум причинам: во-первых, при таком выходе большинство команд не пошло бы в море, а разбежалось, а во-вторых, флот, который все время был под надзором германских подлодок и гидропланов в том виде, в каком он мог быть выведен — с минимумом команд, а частью на буксире, т. е. в совершенно небоеспособном состоянии, вряд ли бы был неприятелем допущен далее 10—20 миль от Новороссийска. Единственно, что мог сделать командующий флотом, это попытаться связаться с Доном и доложить о положении флота недавно вступившему в должность Донскому атаману генералу Краснову, который, к сожалению, все равно помочь флоту не мог. С этой целью с докладом к атаману был послан окружным путем через Керчь (на шхуне) и Таганрог инженер-механик мичман Поляков^[73], который, будучи принят и генералом Красновым и генералом Богаевским^[74], доложил о трагическом положении флота. Взгляд атамана на этот вопрос был таков, что в настоящем положении флоту ничего другого не остается, как прийти в Севастополь, где все же есть надежда сохранить суда для будущего. Эту точку зрения Донского атамана мичман Поляков передал командующему флотом через одну (насколько помнится) гимназистку, проехавшую прямо через местность, занятую большевиками, и прибывшую в Новороссийск за несколько часов до того момента, когда надо было прийти к окончательному к тому или другому решению. А решений, к сожалению, оставалось только два: или топить суда, или перевести их в Севастополь.

Каждому человеку, в особенности теперь, при совершенно переменившейся, слава Богу, политической обстановке^[75], естественно, покажется странным, если не сказать больше, то обстоятельство, что бывшие на судах флота в Новороссийске офицеры как бы считались с предписаниями Совнаркома, т. е. той власти, которую никто из них не только не признавал, но и которую считал чудовищно преступной, которую ненавидел и всячески клеймил. Кроме того, флот считался еще и с каким-то, никому не известным, ультиматумом. Для того, чтобы хоть немного понять исключительно тех сравнительно немногих офицеров, которые до конца связали свою судьбу с кораблями, на которых они плавали и с которыми сжились, особенно за время войны, надо ознакомиться с той обстановкой, в которой приходилось им решать тяжелый вопрос спасения флота. Помощи ждать было неоткуда. Оставаться в Новороссийске было нельзя, ибо такое решение было равносильно отдаче судов германцам в неповрежденном состоянии, так как личный состав в последнюю минуту разбежался бы и некому было бы взрывать суда. Таким образом, оставалось два решения. Первое — топить корабли; за это решение говорили те соображения, что уничтоженные нами корабли не могли бы попасть в руки германцев и не могли бы быть ими использованы для своих целей и против наших союзников. С узко военной точки зрении это было единственно правильное решение. Против него говорили соображения такие: утопив флот, а не исполнив требования германцев вернуться в Севастополь, Россия ультиматума не исполняла, а потому давала юридическое право Германии продолжать наступление, вернее, занимать новые русские территории, наиболее богатые хлебом, в том числе и Кубанскую область. Стремление германцев попытаться, заняв эту область, из нее вывезти хлеб, для большинства тогда было совершенно ясно, и немцы, быть может, искали только повода для ввода на Кубань своих войск. Если бы это действительно произошло, то вина захвата Кубани неприятелем ложилась исключительно на остатки личного состава флота. Кроме того, факт подозрительного поведении Совнаркома, в смысле флота, выразившегося в отдаче двойственных, диаметрально противоположных друг другу распоряжений, толкал на мысль, что если не Германии было важно уничтожить нашими собственными руками Черноморский флот, дабы в случае окончания мировой войны не в пользу Германии Россия все же на долгие годы была бы беззащитна на Черном море, то, во всяком случае, Совнаркому было желательно уничтожить морскую силу. Армия путем планомерной провокации и пропаганды была уничтожена. Личный состав флота был тоже тем же путем сведен на нет, но оставался еще флот как материальная часть — корабли, которые при первом отрезвлении народа могли бы вновь, хоть часть их, быть укомплектованы, поэтому, с точки зрения Советской власти, надо было уничтожить всякую возможность возвращения к «милитаристическому строю». Это стремление Совнаркома уничтожить во что бы то ни стало военные суда в своих целях с первого взгляда покажется маловероятным, но если вспомнить аналогичную попытку уничтожить своими руками суда Балтийского флота, притом при обстановке далеко не такой безвыходной, как в Черном море, ибо в Балтике оставались еще тыловые базы и порты, куда флот мог всегда перейти, что он и сделал и где находится нетронутый немцами и по сие время, то окажется, что этот взгляд не только невозможен, а, наоборот, имеет свой некоторый raison d'être^[76]. Второе решение — вернуться в Севастополь для интернирования судов германцами с элементарной военной точки зрения, с точки зрении старых традиций и истории казалось неприемлемым, но если при той обстановке, когда вся военная история, традиции, воинская доблесть и дух уже были затоптаны в грязь и временно сведены на нет, взглянуть на этот вопрос с точки зрения другой, а именно общеполитической, государственной, то можно прийти к следующему выводу: против возвращения говорили те соображения, что германцы, не давая никаких гарантий, кроме бумажных, в любое время могли использовать наши суда в свою пользу, или, в лучшем случае, при неудачном для них исходе войны, они могли бы уничтожить эти суда. Но если разобраться в этом вопросе, то будет совершенно очевидным, что это немцам будет невыгодно, и вот почему. На Черном море, за отсутствием какого-либо противника, немцам вооруженной силы не надо, тем более имея еще «Гебен» и суда турецкого флота. Что касается взятия наших судов с целью использования их против наших союзников, то это предположение тоже не выдерживает никакой критики, так как, увеличив свои силы на 2 дредноута и десяток миноносцев, немцы не могли не знать, что союзники всегда сумеют в срочном порядке противопоставить увеличению неприятельского флота силы, во много раз превосходящие таковые же неприятеля, как в смысле боевых качеств, так и числа вымпелов, и в результате для немцев игра не будет стоить свеч. Что же касается возможности уничтожения немцами наших судов, если бы ход военных действий повернулся бы не в пользу Германии, то тут надо констатировать, что такое уничтожение нашего флота было бы страшно невыгодно Германии и вряд ли она на эту меру пошла бы, так как при мирных переговорах Германии пришлось бы очень отчитываться перед державами Союза и ее заставили бы, по всей вероятности, уплатить за уничтоженные суда. В крайнем же случае, если бы даже это произошло и наши корабли были бы уничтожены немцами, то, по крайней мере, флот не был бы нами уничтожен преждевременно, а погиб бы только тогда, когда рушилась бы последняя надежда на возвращение нам наших судов после окончания мировой войны. Суммируя все возражения, «за» и «против» в обоих решениях, т. е. уничтожать ли суда в Новороссийске или переходить им в Севастополь, приходишь к выводу, что если и оставалась хоть маленькая надежда на спасение наших судов путем возвращения их России после войны, то только в том случае, если эти наши суда будут переведены в Севастополь.

Эскадренный миноносец «Керчь»

Вот те мысли и соображения, которыми руководствовался личный состав флота в последние минуты его существования. В этом же смысле числа 14 июня временно командующим флотом было выпущено обращение — приказ к командам. В этом обращении капитан 1 ранга Тихменев объявил командам, что только два исхода и может быть: либо топить суда немедленно, либо переходить к 19 июня в Севастополь. Но так как в среде личного состава появился глубокий раскол по этому вопросу, то командующий, разъясняя еще раз общую военно-политическую обстановку, приказывает всему личному составу решить этот вопрос путем поименного тайного голосования, результат которого и покажет то решение, которое флот должен будет выполнить. Никакие другие решения командующим допущены не будут. Результат этого референдума был таков: за уничтожение флота подано около 450 голосов, за переход в Севастополь несколько больше 900 голосов. Около полутора тысяч воздержавшихся или желавших «бороться до последнего снаряда». Эти полторы тысячи голосов было приказано не считать, как уклонившихся от прямого ответа. Таким путем к полудню 15 июня нового стиля личный состав флота решил последний вопрос своего дальнейшего существования. Необходимо заметить, что за возвращение в Севастополь подало голоса большинство команд и обоих дредноутов. При подсчете голосов представители, вернее главари, идеи уничтожения судов, среди которых видную роль играл представитель водного транспорта, уже упомянутый раньше Кремлянский, а также открыто впервые выступивший в этом вопросе командир миноносца «Керчь» старший лейтенант Кукель^[77], пробовали доказать, что полторы тысячи воздержавшихся или голосовавших за третье решение необходимо причислить к числу стоящих за потопление. Тем не менее эти попытки были отвергнуты, и представители команд и командиры судов (кроме Кукеля и еще двух или трех) объявили, что будут только подчиняться приказаниям командующего флотом. Командующий же объявил, что раз большинство решило переходить в Севастополь, то он утверждает это тяжелое решение и поведет флот в Севастополь, имея хоть небольшую надежду, что суда наши будут нам возвращены. С этого момента командующий требует только исполнения отдаваемых им приказаний, но, к сожалению, появившийся в командах раскол не прекратился, а даже усилился и оставался до конца. Этому расколу способствовала позиция, занятая некоторыми офицерами со старшим лейтенантом Кукелем во главе. Кукель стал громко проповедовать, что возвращения флота в Севастополь не может быть. В офицерской среде он эти свои идеи проповедовал под тем соусом, что ему якобы не позволяет идти в Севастополь его офицерская честь и достоинство. Повторяя все время эти красивые фразы, Кукелю удалось увлечь за собой нескольких, человек 5-6, молодых офицеров, поверивших искренности его чисто офицерских побуждений. К сожалению, на самом деле это было не так, ибо достоинство старого офицера не помешало Кукелю, переодевшись матросом и в фуражке с черной ленточкой (а не Георгиевской — Черноморской) с надписью «Керчь», пробираться в команды и главным образом агитировать за потопление судов среди команд дредноутов уже на совершенно другой подкладке. В это время старший лейтенант Кукель не представлял еще из себя, для окружающих по крайней мере, большевика, но некоторые его приемы мало отличались по психологии от таковых же приемов матросов. Во всяком случае офицеры, пошедшие за ним, были в глубоком о нем заблуждении. Однако позиция, занятая этими офицерами, явно вышедшими из повиновения командующему, не могла не усугубить раскол в командах, особенно среди миноносцев, и повлиять на некоторые, еще колеблющиеся команды этих судов, благодаря чему почти половина судов, еще желавших сначала идти в Севастополь, в последнюю минуту решила топиться и флот окончательно разбился на две почти равные части. Не будь этого раскола в офицерской среде, быть может, весь флот поступил бы одинаково и все суда были бы сохранены для будущей России. На последнем собрании, когда на основании большинства поданных голосов было решено возвратиться в Севастополь, был поднят вопрос командами, ввиду ликвидации флота, обеспечить личный состав путем выдачи жалованья за несколько месяцев вперед, тем более что имеемые на флоте денежные суммы при ликвидации флота могли бы попасть или в руки большевиков, или же их могли отобрать в Севастополе немцы. Командующий объявил, что в денежные дела он не вмешивается, а пусть этим вопросом занимается финансовая комиссия, имеемая при интенданте штаба флота. Комиссия эта, в состав которой входило несколько офицеров, но были и представители от команд, постановила всем, бывшим на отряде судов с самого его начала, выдать присвоенное каждому жалованье за пять месяцев вперед и кроме того выдать еще пособие, в виде пенсии, в зависимости от числа прослуженных лет на действительной военно-морской службе. Эти суммы было приказано судам принять по требовательным ведомостям от интенданта флота и именные раздаточные ведомости с расписками представить в штаб. Все это и было сделано. К вечеру обстановка на флоте была следующая. Командующим флотом было приказано к 9 часам утра 16-го флоту быть на первом положении (положение № 1 предусматривает часовую готовность к съемке). Действительно, готовились к съемке с якоря оба дредноута, миноносцы «Дерзкий», «Поспешный», «Беспокойный», «Живой» и еще несколько миноносцев, которые, хотя и колебались, но все же видно было, что они тоже пойдут в море. На остальных миноносцах, главным образом на так называемом «ушаковском» дивизионе (3-й дивизион — «Керчь», «Калиакрия», «Гаджибей» и «Фидониси»), шло сплошное митингование с участием разных посторонних лиц. На этих митингах все время выступал старший лейтенант Кукель. Тем не менее все же казалось, что в последнюю минуту съемки с якоря, возможно, что снимутся все, так как в таких случаях всегда, как это показал опыт в Севастополе, появляется стадное начало. Хорошо помня это, начальник Минной бригады и командиры «Поспешного», «Беспокойного» и «Дерзкого» решили на следующий день с утра, не ожидая приказаний, сняться и выйти на внутренний рейд, где и стать на якорь. Самое главное, надо было оторваться от берега и подать пример. Весь вечер 15-го и ночь на 16-е с кораблей уходили на берег с вещами люди, не согласные возвратиться в Севастополь, главным образом, конечно, элемент малонадежный, у которого так или иначе рыльце было в пушку. Конечно, весть о предполагаемой съемке с якоря облетела весь город и заводы, а потому с утра 16-го, после целого ряда митингов, из города и с заводов потянулись тысячные толпы народа с плакатами и красными знаменами к пристаням, дабы попытаться уговорить флот не уходить. Тем не менее к утру 16-го развели пары оба дредноута, «Дерзкий», «Поспешный», «Беспокойный», «Живой», «Пылкий» и вспомогательный крейсер «Траян». На остальных же команды метались и не знали, что делать: то люди уходили на берег и на суда, готовые к походу, то вновь возвращались на свои миноносцы и начинали разводить пары и у себя — например, «Пронзительный», «Фидониси», «Гаджибей» и другие. К этому времени часть манифестующей толпы подошла к миноносцам и начался опять сплошной кошмарный митинг. Многие из людей, еще колеблющихся, стали покидать свои суда.

Было ясно, что если миноносцы немедленно не оторвутся от берега, то ни один из них не уйдет. На те миноносцы, которые уже были почти покинуты командами, толпа бросилась их грабить. Поэтому «Дерзкий», «Поспешный» и «Беспокойный» под крики, проклятия и угрозы наседавшей, неистовствующей толпы, снялись и, выйдя на внутренний рейд, стали на якорь недалеко от флагманского корабля «Воля». В это время, когда часть толпы на берегу облепила оставшиеся у пристаней миноносцы с «Керчью» во главе, на которой, очевидно под руководством Кукеля, все время поднимали сигналы вроде таких, как «Позор и смерть судам, идущим в Севастополь», «Изменники и предатели, одумайтесь» и т. д., другая многотысячная толпа по внешним молам направилась к дредноутам. На «Воле» представители этой толпы, пришедшие с целью митингования в команде, были встречены старшим офицером этого корабля, который, заявив этим представителям, что он не может разрешить никакого собрания команде, так как она занята судовыми работами, проводил их до трапа и на шлюпке отправил их на берег. К сожалению, на другом дредноуте — на «Свободной России» не были заблаговременно убраны сходни, а потому представителям толпы и рабочих удалось проникнуть в команду этого корабля, и так как на «России» команда была менее стойка, чем команда «Волн», то там путем митингования удалось создать в команде раскол, а именно: машинная команда почти в полном составе объявила о своем нежелании идти в Севастополь. Ввиду того что атмосфера на рейде все больше сгущалась, так как флот уже открыто разбился на две части и суда, вышедшие из повиновения командующего, заняли явно враждебное отношение к судам, идущим в море, и от них, а также от различных революционных организаций все время на катерах подходили многочисленные депутации, пытавшиеся самым демагогическим путем и провокацией заставить эти миноносцы вернуться к берегу, команда этих последних сильно волновалась и отдельные лица стали с вещами покидать свои миноносцы, возвращаясь на берег на шлюпках вместе с уговаривавшими их делегациями. Было ясно, что если суда простоят еще на внутреннем рейде, то если не вся команда разбежится, то, во всяком случае, уйдет такая ее часть, без которой переход в Севастополь станет технически невозможным. И хотя командующий медлил уходить, так как все еще надеялся, что и остальные корабли пойдут в конце концов за ним, и кроме того надо было еще подождать «Свободную Россию», которая принимала уголь и нефть с транспортов, тем не менее около 1 часа дня командующий, подняв сигнал «Сняться с якоря и выйти на внешний рейд», — снялся на «Воле» и вышел в море. За флагманским кораблем сейчас же снялись «Поспешный», «Беспокойный», «Живой», взявший вдобавок на буксир покинутый командой «Жаркий» (эти два миноносца почти всю войну проплавали вместе, и команда «Живого», на который перешло несколько человек с «Жаркого», а также и офицеры, не пожелала бросить своего боевого товарища на произвол судьбы, а взяла его на буксир), «Дерзкий» и вспомогательный крейсер «Траян». Несколько позже вышел иа внешний рейд «Пылкий». Все эти суда стали на якорь кабельтовых в 5 от входных маяков. При выходе из гавани были сделаны со стороны революционных организаций еще попытки помешать уходящим судам, а именно: на катере пробовала подходить какая-то кучка людей, говорившая, что получены какие-то новые телеграммы, что будто выяснилось, что весь вопрос с уходом и потоплением судов — немецкая провокации, призывали не слушаться своих офицеров и т. д., но команды отвечали на все это только ругательствами. Вообще, стоило только дать машинам ход, как люди заметно успокаивались и катерам с уговаривающими ничего не оставалось делать, дабы не быть протараненными, как вернуться в гавань.

Выходить из гавани судам приходилось под дикий рев и проклятия огромной толпы, собравшейся на оконечностях обоих молов, что тоже сильно нервировало команды. Тем не менее суда и на внешнем рейде не были оставлены в покое, и долго еще до самого вечера, все время на катерах и шлюпках, подходили к кораблям разные темные личности, тщетно пытаясь уговорить корабли вернуться. Так как на «Поспешном» было больше всего нефти, то ему командующий приказал подойти к борту «Воли» и часть нефти перекачать на «Волю», на которой запас был очень незначительный. Приблизительно в это же время на «Волю» неожиданно прибыли с берега Глебов-Авилов и Вахрамеев. Оба эти типа просили командующего не уходить, а подписать приказ о потоплении судов, но командующий наотрез отказался от этого и прибавил, что если бы он это и сделал, то команды вышедших на рейд судов, никогда этого не исполнят. Комиссары не рискнули сами обратиться с таким предложением к команде, а послали говорить с ней бывшего председателя судового комитета «Воли», тоже стоявшего за потопление судов и покинувшего свой корабль перед выходом на рейд, но едва он стал говорить, как команда стала кричать, что его и комиссаров необходимо выкинуть за борт, и он, а также Глебов-Авилов и Вахрамеев едва успели по штормтрапу сесть на катер и отвалить.

Из их слов стало известно, что для приведения в исполнение приказания уничтожить суда Совнаркомом срочно командирован в Новороссийск член Морской коллегии Раскольников^[78]. К вечеру на рейд вышел еще и миноносец «Громкий», однако сей последний, имея всего лишь несколько человек команды, идти в Севастополь не собирался, а вышел из гавани лишь с целью затопиться. Несколько позже выхода «Громкого» на «Волю» прибыли представители от команды «Свободной России». Эти представители просили команду «Воли» не действовать разрозненно, а просили дать им последний категорический ответ: «Пойдут ли они в Севастополь или нет?», и если «Воля» все же пойдет, то и «Свободная Россия» пойдет тоже в Севастополь, хотя тут же один из представителей машинной команды «России» прибавил, что машинная команда этого корабля в Севастополь не пойдет. «Воля» ответила в самом категорическом тоне, что что бы ни произошло, своего решения она не изменим и пойдет в Севастополь, хотя бы в единственном числе. Съемка с якоря и выход в море были назначены на 10 часов вечера, тем не менее командующий все медлил сниматься, рассчитывая, что хоть «Свободную Россию» удастся взять еще с собой. В 10 часов вечера снялись «Дерзкий», «Поспешный», «Беспокойный», «Пылкий», «Живой» и «Траян», имея на буксире «Жаркого». На предложение начальника Минной бригады (брейд-вымпел на «Дерзком») взять «Громкий» на буксир для перехода в Севастополь последний, поблагодарив, заявил, что сам дойдет до того места, куда ему надо. «Воля» задержалась еще некоторое время на рейде, поджидая выход из гавани других судов. На «Россию» был командирован флагманский инженер-механик флота генерал-майор Берг^[79] (плававший на «Дерзком»), но когда окончательно выяснилось, что машинная команда «Свободной России» не идет, а разбегается, то командующий решился на последнюю попытку спасти этот корабль, приказав всей оставшейся команде на «России» всех специальностей стать к котлам и механизмам, а капитану транспорта Добровольного флота «Херсон» Родзянко было приказано во что бы то ни стало взять «Россию» на буксир, однако и это; приказание не было исполнено, так как команда «Херсона» не пожелала повиноваться, подговариваемая к тому, по всем данным, Кремлянским, незадолго перед тем приказавшим всем транспортам и пароходам коммерческого флота спустить кормовые транспортные флаги и поднять вновь красные с золотыми надписями «Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика».

Подъем затопленных в Новороссийске кораблей (сверху вниз):
«Калиакрия», «Капитан-лейтенант Баранов» и «Стремительный»

Этот флаг незадолго перед тем был признан Германией как русский кормовой флаг для военных и коммерческих судов. Но на военных судах о подъеме этого флага никто не говорил. Таким образом, в ночь с 16 на 17 июня н. ст. остаток Черноморского флота окончательно разделился на две части. Линейный корабль «Воля», эскадренные миноносцы-нефтяники: «Дерзкий», «Поспешный», «Беспокойный», «Пылкий», угольные миноносцы «Живой», «Жаркий» и вспомогательный крейсер «Траян» под командой временно командующего флотом капитана 1 ранга Тихменева ушли в Севастополь, где должны были быть интернированы немцами до окончания войны. Несколько позже к этому отряду присоединилось еще и посыльное судно (яхта) «Креста» — база быстроходных катеров. Линейный корабль «Свободная Россия», эскадренные миноносцы-нефтяники: «Калиакрия», «Гаджибей», «Фидониси», «Керчь», «Пронзительный» и «Громкий»; угольные — «Лейтенант Шестаков» и «Капитан-лейтенант Баранов», миноносцы: «Стремительный» и «Сметливый», посыльное судно (номерной миноносец) «Летчик» и около 8 быстроходных катеров истребителей остались в Новороссийске дли самоуничтожения на рейде этого порта. Кроме того, в Новороссийске осталось большое количество транспортов и пароходов.

После ухода части флота в Севастополь в Новороссийск прибыл Раскольников, который совместно с Глебовым-Авиловым, Вахрамеевым и старшим лейтенантом Кукелем руководил взрывами и потоплением оставшихся в Новороссийске военных судов. Раскольников, посещая суда, произносил демагогические речи, доказывая, что к заключению позорнейшего Брестсткого мира привело Россию кадровое офицерство и дворянство, что благодаря тому же кадровому офицерству личному составу флота теперь приходится с болью в сердце уничтожать собственные суда и т. д. Тем не менее особого впечатления эти речи на оставшиеся команды не произвели, т. к. ни один офицер в Новороссийске матросами не был тронут, и только Раскольниковым было приказано арестовать флагманского механика генерал-майора

Берга, после того как генерал Берг, слышавший одну из речей Раскольникова на «России», ответил Раскольникову, что не кадровое офицерство привело Россию к позору, а такие мерзавцы и сволочь, как Раскольников и прочие комиссары. Однако генерал Берг вовремя успел после потопления судов на катере уйти из Новороссийска в Керчь. Миноносцы топились на внешнем рейде на небольшой глубине путем открытия кингстонов и небольших взрывов механизмов. Один или два миноносца, слишком медленно тонувшие, были взорваны миной миноносцем «Керчь». «Свободная Россия», выведенная на буксире иа глубину в 26 саженей, была взорвана минным залпом того же миноносца «Керчь». Сам эсминец «Керчь» после потоплении всех судов в Новороссийске под командой Кукеля ушел в Тупасе, где, и был затоплен. Кукель с командой уехал по Армавир-Туапсинской дороге. Есть основание предполагать, что <эсминец> «Керчь» не был затоплен в Новороссийске, а ушел для этого в Туапсе потому, что в Новороссийске население было слишком озлоблено и помнило поведение этого миноносца в январе месяце 1918 года, когда в Новороссийске были расстреляны матросами офицеры Варнавинского пехотного полка и произведено много грабежей и других насилий. Хотя на «Керчи» вряд ли оставался кто-нибудь из людей, бывших на нем в январе, тем не менее команда этого миноносца боялась репрессий со стороны населения, если бы ей пришлось, утопив миноносец, распылиться в Новороссийске и его окрестностях. Кроме военных судов на Новороссийском рейде были утоплены по настоянию своих консулов иностранные пароходы, которые война застигла в Черном море и которые были зачислены в транспортную флотилию, а именно французский «Оксюз», английский «Треворнан», бельгийский наливной «Эльбрус» и итальянские «Женироза» и «Сербия»^[80]. Что же касается быстроходных катеров-истребителей, то почти все они были по железной дороге отправлены на север с целью переброски их на Волгу. Отряд судов, пошедший в Севастополь, заблаговременно известил по радио германское командование о времени своего подхода к этому порту, а также число и названия идущих судов. Кроме того, было сообщено, что остальные суда по техническим причинам, отсутствию команд и буксиров пришлось оставить в Новороссийске. На этом переходе, благодаря отсутствию команд, главным образом машинных, пришлось взять на буксир почти все миноносцы, и под своими машинами дошли лишь «Дерзкий» и «Живой». Благодаря этому обстоятельству отряд шел самым малым ходом. К счастью, погода была штилевая.

Капитан 2 ранга Гутан 2-й.

Примечания А. Е. Иоффе

1. Севастопольский совет рабочих, матросских и солдатских депутатов образовался 22 марта 1917 года в результате слияния Совета рабочих депутатов Севастопольского порта и Совета солдатских и матросских депутатов, созданных в начале марта. 30 марта Совет соединился с Севастопольским центральным военно-исполнительным комитетом и получил название «Севастопольский совет депутатов армии, флота и рабочих» (163 делегата). В июне его переименовали в Севастопольский совет военных и рабочих депутатов. После очередных перевыборов в середине октября в Совет избрали 444 депутата (232 эсера, 64 беспартийных, 58 большевиков, 50 украинских эсеров, 40 меньшевиков). После перевыборов в декабре преобладание в Совете получили большевики. Председателем Совета избрали Н. А. Пожарова.
2. Центральный комитет Черноморского флота (Центрофлот) создали в августе 1917 года по инициативе Севастопольского совета (48 представителей от частей и кораблей, базировавшихся в портах Севастополя, Одессы, Николаева, Очакова, Новороссийска, Керчи, Батума и т. д.). В конце декабря 1917 года — начале января 1918 года к Центрофлоту перешла вся полнота власти на Черноморском флоте, функции командующего и штаба стал выполнять его Военный отдел.
3. Спиро Вильям Б. — левый эсер, член Верховной русско-румынской коллегии по румынским и бессарабским делам, главный комиссар Черноморского флота, впоследствии арестован за невыполнение распоряжений Совета Народных Комиссаров.
4. Минная бригада — соединение кораблей Черноморского флота, состоявшее из нескольких дивизионов эскадренных миноносцев. Вопреки утверждению автора, личный состав эсминцев представлял собой наиболее революционную часть матросской массы. Этим особенно выделялись эсминцы «Керчь», «Гаджибей», «Фидониси», «Калиакрия». Составители сборника «Моряки в борьбе за власть Советов на Украине…» полагают, что это было связано с контактами команд этих эсминцев с рабочими Николаева во время постройки кораблей.
5. Каледин Алексей Максимович (1861 — 29.01.1918) — генерал от кавалерии (10.06.1916). Командующий 8-й армией Юго-Западного фронта (20.03.1916—05.1917). Большим войсковым кругом избран атаманом Донского казачьего войска (17.06.1917). 25 октября 1917 года ввел в Донбассе военное положение и приступил к формированию Донской армии для борьбы против Советов. С декабря — член Донского гражданского совета, оказывал активную поддержку формирующейся Добровольческой армии. В обстановке наступления советских войск на Ростов и Новочеркасск и ухода из Ростова Добровольческой армии сложил с себя полномочия и застрелился.
6. По настоянию большевиков на Дон 12 ноября 1917 года была отправлена целая флотилия (эсминец «Капитан Сакен», два истребителя, два тральщика), возглавляемая матросом-большевиком В. Е. Драчуном. 24 ноября корабли прибыли в Ростов и приняли участие в боях с войсками Каледина.
7. Речь идет о попытке восстания на Черноморском флоте летом 1912 года. Под суд было отдано 143 матроса и унтер-офицера с линейных кораблей «Иоанн Златоуст», «Евстафий», «Пантелеймон», «Синоп», «Три Святителя», крейсеров «Память Меркурия», «Кагул» и др. 17 человек приговорили к смертной казни, из них в ноябре того же года расстреляли десятерых.
8. Роменец Василий Васильевич (1889—1957) — матрос Черноморского флота, писарь штаба 6-го дивизиона эскадренных миноносцев. Уволен со службы по болезни (11.1916). После Февральской революции стал председателем местного совета (г. Кролевец Черниговской губ.). Вернулся в Севастополь (10.07.1917) и был избран членом Исполнительного комитета Севастопольского совета и Центрального комитета Черноморского флота. Главный комиссар Черноморского флота (18.11.1917—02.1918), комиссар по демобилизации Черноморского флота (30.01.1918), после затопления флота в Новороссийске — военный комиссар Кубано-Черноморской республики, командир партизанского отряда на Кубани (08.1918). Был арестован петлюровцами (12.12.1918), но, приговоренный к смертной казни, бежал. Воевал на стороне красных на Украине (1919—1920). Комиссар штаба Артиллерийской обороны Кавказского побережья (1921).
9. Новицкий Павел Иванович (23.06.1857—15.12.1917) — вице-адмирал (14.04.1913). Главный командир Севастопольского порта (21.07.1916). Зачислен в резерв чинов Черноморского флота (24.03.1917). Командовал миноносцем «Сухум» (1892—1893), транспортом «Псезуапе» (1899—1901), пароходом «Колхида» (1901), минным крейсером «Казарский» (1901—1902), канонерской лодкой «Уралец» (1902—1904), эскадренным броненосцем «Андрей Первозванный» (1906—1907), линейным кораблем «Двенадцать Апостолов» (1907—1908), крейсером «Память Меркурия» (1908—1909). Расстрелян матросами в Севастополе на Малаховом кургане.
10. Каськов Митрофан Иванович (09.02.1867—15.12.1917) — контр-адмирал (25.01.1916). Начальник штаба командующего Флотом Черного моря (04.07.1916). Зачислен в резерв чинов Черноморского флота (03.04.1917). Командовал канонерской лодкой «Донец» (1910—1912), линейным кораблем «Пантелеймон» (1912—1916). Расстрелян матросами в Севастополе на Малаховом кургане.
11. Александров Александр Иванович (05.06.1864—15.12.1917) — контр-адмирал (06.12.1915). Начальник школы юнг в Севастополе (15.09.1914), член портового призового суда в Севастополе (18.08.1914). Участник русско-японской войны. Командовал транспортом «Алеут» (1904—1906), крейсером «Жемчуг» (1906—1908), линейным кораблем «Георгий Победоносец» (1910—1913). Расстрелян матросами в Севастополе на Малаховом кургане.
12. Кетриц Юлий Эрнестович (20.03.1862—15.12.1917) — генерал-лейтенант (06.04.1914). Председатель Севастопольского военно-морского суда (24.12.1914), председатель портового призового суда в Севастополе (24.12.1914). Расстрелян матросами в Севастополе на Малаховом кургане.
13. Кузнецов Иван Семенович (02.01.1871—15.12.1917) — капитан 1 ранга (06.12.1912). Командовал канонерскими лодками «Уралец» (1908—1909), «Запорожец» (1910—1911), «Черноморец» (1911), заградителем «Дунай» (1911—1912), линейными кораблями «Ростислав» (1914—1916), «Императрица Мария» (1916). Награжден Георгиевским оружием (14.03.1916). Расстрелян матросами в Севастополе на Малаховом кургане.
14. Свиньин Алексей Юрьевич (22.10.1870—15.12.1917) — капитан 1 ранга (06.12.1913). Командир учебного судна «Рион» (20.10.1914), член портового призового суда в Севастополе (18.08.1914). Командовал эскадренным миноносцем «Жаркий» (1907—1908), яхтой «Эриклик» (1908—1909), канонерской лодкой «Кубанец» (1909—1913), эскадренным миноносцем «Капитан Сакен» (1913—1914). Расстрелян матросами в Севастополе на Малаховом кургане.
15. Салов Николай Сергеевич (13.10.1885—16.12.1917) — капитан 2 ранга (30.07.1916). Участник русско-японской войны. Награжден Георгиевским оружием (18.10.1916). Расстрелян в Севастополе на Малаховом кургане.
16. Каллистов Николай Дмитриевич (23.04.1883—16.12.1917) — капитан 2 ранга (28.07.1917). Крупный военно-морской историк, поэт-маринист. Являлся автором 23 опубликованных работ по истории русского флота. Среди них «Русский флот и Двенадцатый год», «Корвет „Флора“» и др. Написал ряд статей для «Военной энциклопедии» и многотомной «Истории русской армии и флота». Командовал эскадренным миноносцем «Живой» (1916—1917). Награжден Георгиевским оружием (31.08.1917). Расстрелян матросами на Малаховом кургане в Севастополе.
17. Скородинский Николай (?—13.12.1917) — мичман (05.06.1917).
18. Немитц Александр Васильевич (26.07.1879—1.10.1967) — контр-адмирал Российского (18.07.1917) и вице-адмирал Советского флота (21.05.1941). Командующий Черноморским флотом (18.07.—12.1917). Командовал канонерскими лодками «Ардаган» (1914—1915), «Донец» (1915). Во время гражданской войны на стороне красных; начальник штаба 58-й стрелковой дивизии Южной группы войск, 12-й армии (1919). Командующий Морскими силами Республики (02.1920—12.1921). Преподаватель Военно-воздушной академии им. Жуковского (1924—1928). Заместитель инспектора ВМС РККА (10.10.1930). Профессор кафедры стратегии и тактики Военно-морской академии (1940—1947). С 1947 года — в отставке. Автор работы «Беглый очерк морских операций русско-японской войны». СПб., 1912.
19. О каком Максимове идет речь, установить не удалось.
20. Саблин Михаил Павлович (17.07.1869—1918) — контр-адмирал (18.04.1915). Участник похода 2-й Тихоокеанской эскадры. Командующий Черноморским флотом (12.12.1917—04.06.1918). Командовал миноносцем «Завидный» (1906—1907), канонерской лодкой «Донец» (1907—1909), линейным кораблем «Ростислав» (1912—1914). Начальник штаба командующего Черноморским флотом (21.07.1917).
21. Пышнов Василий Михайлович (15.01.1884—15.12.1917) — капитан 2 ранга (30.07.1915). Старший офицер линейного корабля «Евстафий» (30.07.1915). Командовал миноносцем «Стремительный» (1914). Расстрелян матросами на Малаховом кургане в Севастополе.
22. Климов Федор Дмитриевич (10.08.1876—19.12.1917) — капитан 1 ранга (07.09.1915). Участник русско-японской войны. Командовал эскадренным миноносцем «Завидный» (1909—1912), заградителем «Дунай» (1913—1914), эскадренным миноносцем «Счастливый» (1914—1915). В декабре 1917 года лечился на госпитальном судне «Сюжет». В момент ареста в одном белье выскочил на трап и бросился в воду, надеясь доплыть до одного из кораблей Минной бригады. Был настигнут погнавшейся за ним шлюпкой, вытащен на берег и убит на месте.
23. Орлов Василий Иванович (22.11.1879—20.12.1917) — капитан 2 ранга (6.12.1912). Командир эскадренного миноносца «Пылкий» (28.11.1916). Командовал эскадренным миноносцем «Капитан-лейтенант Баранов» (1915—1916). Расстрелян матросами на Малаховом кургане в Севастополе.
24. Погорельский Владимир Евсеевич (10.05.1885—16.12.1917) — старший лейтенант (6.04.1916). Старший офицер крейсера «Прут» (24.04.1916). Командовал заградителем. «Бештау» (1914—1916). Расстрелян матросами на Малаховом кургане в Севастополе.
25. Дубницкий Борис Дмитриевич (04.03.1891—16.12.1917) — лейтенант (06.12.1914). Расстрелян матросами в Севастополе на Малаховом кургане.
26. Видимо, автор имеет в виду переговоры в Брест-Литовске, т. к. сам мирный договор заключили 03.03.1918.
27. Имеется в виду Крымско-татарское национальное правительство, созданное в Бахчисарае в декабре 1917 года. Председатель Ч. Челебиев. Просуществовало до 23 марта 1918 года.
28. Речь идет о событиях в Ялте и Евпатории (декабрь 1917 — январь 1918 года), связанных с боевыми действиями матросов против отрядов крымских татар и армейских офицеров. Ялта была взята 16 января, а Евпатория днем раньше. Под Ялтой действовали эсминцы «Керчь», «Гаджибей» и «Счастливый», а под Евпаторией гидрокрейсер «Румыния» и транспорт «Трувор». Взятие Ялты и Евпатории сопровождалось убийствами офицеров. В Ялте было расстреляно свыше 80 человек, а в Евпатории 46 арестованных были сброшены живьем за борт с «Румынии», а штабс-капитан Новацкий был сожжен в топке гидрокрейсера.
29. Дунайская флотилия — формирование Российского флота, состоявшее в 1917 году из трех морских и 19 речных канонерских лодок, подводной лодки, тральщика, речного заградителя и шести посыльных судов.
30. Левговд Роман Романович (24.07.1887—?) — лейтенант (28.12.1915). Исполнял должность старшего флаг-офицера по распорядительной части штаба командующего Флотом Черного моря (1.07.1916).
31. Романовский Савва Иванович — строевой унтер-офицер линейного корабля «Борец за свободу». В 1917 году — член Севастопольского совета, председатель Военной комиссии (01.1918), затем председатель Центрального комитета Черноморского флота.
32. Богданов Михаил Михайлович (12.11.1883—?) — капитан 2 ранга. Адъютант Штаба Севастопольского порта (28.02.1911). Во время гражданской войны у красных: флаг-капитан по распорядительной части штаба Волжской военной флотилии, а затем начальник штаба флотилии.
33. Карказ Федор Федорович (5.03.1868—23.02.1918) — капитан 1 ранга (25.03.1912). Заведующий хозяйством Севастопольского Морского корпуса (8.03.1916). Командовал транспортом «Алеут» (1906—1908), канонерской лодкой «Манджур» (1909—1911). Расстрелян матросами в Севастополе.
34. Шмидт Петр Петрович (5.02.1867—6.03.1906) — морской офицер, руководитель антиправительственного выступления на крейсере «Очаков» (14.11.—15.11.1905). После подавления восстания арестован, предан суду и расстрелян на о. Березань с тремя своими единомышленниками.
35. Львов Николай Георгиевич (22.05.1869—12.02.1918) — контр-адмирал (11.08.1914). Командовал учебным судном «Воин» (1908), крейсером «Память Меркурия». Участник обороны Порт-Артура (1904—1905). Награжден золотым оружием «За храбрость» (19.03.1907). Расстрелян матросами в Севастополе.
36. Цвингман Иван Георгиевич (19.05.1885—23.02.1918) — капитан 2 ранга (6.12.1915). Старший офицер линейного корабля «Императрица Екатерина Великая» (6.12.1915). Расстрелян матросами в Севастополе.
37. Весной 1918 года вице-адмирал А. В. Колчак находился в Харбине.
38. Вахтин Борис Васильевич (31.01.1882—12.02.1918) — старший лейтенант (6.12.1915). Командир эскадренного миноносца «Жуткий». Приговоренный к тюремному заключению, был убит караулом после выхода из зала суда.
39. Всего в декабре 1917 — феврале 1918 года Черноморский флот потерял в результате репрессий 66 человек (62 офицера, три морских врача и священника). Среди казненных морских офицеров — вице-адмирал, четыре контр-адмирала, генерал-лейтенант и пять генерал-майоров.
40. Лебединский Алексей Ильич (5.10.1871—8.08.1936) — капитан 1 ранга (6.12.1913). Командир крейсера «Адмирал Нахимов» (7.12.1915). Командовал заградителем «Дунай» (1908—1911), канонерской лодкой «Уралец» (1911—1912). Во время гражданской войны начальник морского отдела при штабе А. И. Деникина. Умер в Париже.
41. Тихменев Александр Иванович (30.12.1879—15.09.1959) — контр-адмирал. Командовал эскадренными миноносцами «Жуткий» (1914—1915), «Беспокойный» (1915—1917), линейным кораблем «Воля». Ушел с флотом в Бизерту. Был председателем объединения русских моряков в Тунисе, где и умер.
42. Процесс украинизации частей и кораблей русской армии и флота был связан с провозглашением (7.11.1917) Украинской народной республики во главе с В. К. Винниченко, С. В. Петлюрой и А. В. Шульгиным. 11 января 1918 года провозглашена независимость республики, которая была аннулирована германскими оккупационными властями (29.04.1918).
43. Клочковский Вячеслав Евгеньевич (2.02.1873—?) — контр-адмирал. Участник похода 2-й Тихоокеанской эскадры. Командовал подводными лодками «Пескарь» (1908), «Окунь» (1908—1909), посыльным судном «Бакан» (1912), транспортом «Хабаровск» (1912—1914), эскадренным миноносцем «Страшный» (1914), затем — начальник 2-го дивизиона подводных лодок, командующий под брейд-вымпелом бригадой подводных лодок Черного моря.
44. Черниловский-Сокол Николай Иванович (27.08.1881—26.11.1936) — контр-адмирал. Участник боя крейсера «Варяг» в Чемульпо. Старший офицер крейсера «Кагул» (14.04.1914). До 1919 года служил на Черном море, затем на Дальнем Востоке. Награжден орденом Св. Георгия 4-й степени (22.02.1904). Умер в Тяндзине (Китай).
45. Тухолка — действительный статский советник, чиновник Министерства иностранных дел, бывший сотрудник Российского посольства в Турции.
46. Безсмертный Борис Сергеевич (3.06.1890—1936) — старший лейтенант. Умер в результате несчастного случая в Сен-Кантене (Франция).
47. Корнилов Лавр Георгиевич (5.1870—13.04.1918) — генерал от инфантерии (27.06.1917). Верховный главнокомандующий русской армии (18.07—27.08). Смещенный главой Временного правительства А. Ф. Керенским за попытку государственного переворота, был арестован в Могилеве (2.09) и заключен в тюрьму в г. Быхове (13.09). Освобожденный из тюрьмы по приказу начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Н. Н. Духонина (19.11), бежал на Дон (20.11). Прибыл в Новочеркасск (06.12), возглавил вместе с генералом от инфантерии М. В. Алексеевым формирование Добровольческой армии, командующим которой стал 24.12.1917 г. Убит в 1-м Кубанском походе во время штурма Екатеринодара. Награжден орденами Св. Георгия 4-й степени (1915) и 3-й степени (1916).
48. Добровольческая армия — вооруженное формирование белых на Дону, возникло на основе созданной 2.11.1917 г. в Новочеркасске организации генерала от инфантерии М. В. Алексеева. Первый командующий — генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов. После его гибели армию возглавил генерал-лейтенант А. И. Деникин, развернувший ее в Вооруженные силы Юга России (8.01.1919), причем Добровольческая армия стала одной из составных частей нового формирования — Кавказской добровольческой армии (23.01.1919).
49. Фон Эйхгорн Герман (1848—30.07.1918) — германский генерал-фельдмаршал (1917). Командовал группой армий в Прибалтике и Белоруссии (1917—1918), группой армий «Киев» (3.1918). Убит Б. Донским по решению партии левых эсеров.
50. Остроградский Михаил Михайлович (21.12.1870—1921) — капитан 1 ранга (6.12.1912). Командир крейсера «Память Меркурия» (28.07.1914). Командовал эскадренным миноносцем «Жуткий» (1906—1908), канонерскими лодками «Терец» (1908—1911) и «Запорожец» (1911).
51. Погожев Владимир Дмитриевич (7.11.1883—12.11.1956) — капитан 2 ранга. Участник похода 2-й Тихоокеанской эскадры на миноносце «Быстрый». Командир эскадренного миноносца «Внимательный» на Балтике (6.11.1915), затем служил на Черном море. После гражданской войны — в Константинополе, а с 1923 года в США. Умер в Нью-Йорке.
52. Протасов Николай Иванович (3.05.1880—20.04.1957) — капитан 2 ранга (10.04.1916). Старший флаг-офицер штаба начальника Минной бригады (26.03.1915). После гражданской войны в эмиграции. Умер в Ницце.
53. Терентьев Василий Михайлович (11.04.1879—26.04.1939) — капитан 1 ранга. Начальник 2-го дивизиона Бригады подводных лодок Черного моря (27.04.1915). Командовал подводными лодками «Касатка» (1907—1908), «Налим» (1908—1910). После гражданской войны в эмиграции. Умер в Югославии.
54. Крейчман Дмитрий Болеславович (21.09.1891—?) — лейтенант, вначале служил на линейном корабле «Иоанн Златоуст», затем старшим штурманом на эсминце «Гневный». Во время гражданской войны — флагманский штурман штаба командующего Флотом Вооруженных сил Юга России. Ушел с кораблями в Бизерту. Жил и работал в Тунисе, позже перебрался в Париж.
55. Краснопольский Николай Александрович (6.12.1885—?) — старший лейтенант. После гражданской войны в эмиграции.
56. Кубано-Черноморская советская республика возникла в составе РСФСР (05.1918) и включала в себя Кубанскую область и Черноморскую губернию. В обстановке германской оккупации Тамани, активизации грузинских меньшевиков на Черноморском побережье (район Гагры — Туапсе) и Добровольческой армии вынуждена была войти в Северо-Кавказскую советскую республику (7.07.1918).
57. Гавен Юрий Петрович (Ян Эрнестович Дауман) (1884—1936)—партийный работник, член РСДРП (1902). Член бюро Таврического губкома РСДРП (б) (11.1917). Председатель Севастопольского, затем Таврического ВРК. Член президиума ЦИК Таврической советской республики, комиссар по военно-морским делам, председатель Севастопольского комитета РСДРП(б) (03—04.1918). Работник Революционного штаба Кубано-Черноморской советской республики. Участник гражданской войны. Затем работал в органах ВЧК, РКП (б) и государственных институтах. Репрессирован.
58. Пожаров Николай Арсеньевич (1895—1928) — матрос учебного судна «Азия». Член РСДРП (б) (09.1910). В 1916 году приговорен к пяти месяцам тюремного заключения. Член Кронштадского Совета (8.03.1917). Секретарь Севастопольского комитета партии (09.1917), председатель Севастопольского Совета (12.1917). Активный участник гражданской войны. Партийный работник в Ленинграде (1923). Умер от туберкулеза.
59. Алексакис Орион Христофорович (1899—? 10.1920)—организатор комсомола на Украине. Член РСДРП(б) (05.1917). Участник создания Союзов молодежи в Севастополе (06.1917), в Киеве (10.1917). Секретарь ревкома, заместитель председателя Севастопольского Совета (01—03.1918). Участник гражданской войны. Погиб на пути в Болгарию.
60. Шелестун Ефим Нестерович — электрик линкора «Воля», председатель судового комитета, председатель ЦКЧФ (09.1917), делегат 1-го Общечерноморского флотского съезда и 2- го Всеукраинского съезда Советов (17—19.03.1918).
61. Установить, о ком идет речь, не удалось. В 1917 году в Русской армии служили два брата, генерал-майоры артиллерии Тарачковы — Михаил Николаевич и Алексей Николаевич.
62. Автономов Александр Исидорович (1890—02.02.1919)—хорунжий Кубанского казачьего войска, участник первой мировой войны. Выборный главнокомандующий Юго-восточной революционной армией, действовавшей в районе станицы Тихорецкой (01.1918). Руководил обороной Екатеринодара от Добровольческой армии (04.1918). Главнокомандующий войсками Кубанской советской республики (04—05.1918). За отказ подчиниться контролю ЦИК Республики и Чрезвычайного штаба обороны Республики 3-м съездом Советов Кубанской и Черноморской республик был отстранен (28.05.1918) от командования и вызван в Москву. По ходатайству Г. К. Орджоникидзе был отправлен во Владикавказ, где формировал части из горцев, участвовал в боях на Тереке. Умер от тифа.
63. Глебов-Авилов (Авилов) Николай Павлович (01.10.1887—03.07.1942) — партийный работник, член РСДРП (1904). Комиссар Черноморского флота (05.1917). С 1922 года на партийной и государственной работе. Репрессирован.
64. Речь идет о требовании немцев соблюдать 5-ю статью Брестского мирного договора (03.03.1918), где были зафиксированы обязательства Советской России демобилизовать армию и флот.
65. Речь идет о наступлении турецких войск в Закавказье (01.1918) в нарушение заключенного на Кавказском фронте перемирия (12.1917). В марте 1918 года турецкие войска взяли Эрзурум, в апреле — Сарыкамыш. Наступление сопровождалось резней армянского населения. Конфликт закончился подписанием армяно-турецкого мирного договора (04.06.1918).
66. Краснов Петр Николаевич (1869—19.1. 1947) — генерал-лейтенант (1917). Окончил Александровский кадетский корпус, Павловское военное училище (1889). Участвовал в качестве военного корреспондента в русско-японской войне (1904—1905). Воевал в 1-й мировой войне. Последняя должность — командир 3-го конного корпуса, с которым участвовал в боях против большевиков под Пулковом (10.1918). Был взят в плен, отпущен. Бежал на Дон, где был избран атаманом Войска Донского (5.1918). Создав казачью армию, пытался наступать в направлении Поворино — Камышин — Царицын, но потерпел поражение. Из-за противоречий с командованием Добровольческой армии подал в отставку (19.2. 1919) и уехал в Германию. В эмиграции занимался активной литературной деятельностью. В годы 2-й мировой войны сотрудничал с немцами, формировал антибольшевистские казачьи части. Был передан англичанами НКВД (28.5. 1945). Повешен по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.
67. Вахрамеев Иван Иаанович (3.10.1885—20.7. 1965) — матрос Балтийского флота, машинный унтер-офицер. Полковник (1949). Большевик (1917). После Февральской революции — председатель дивизионного комитета 4-го дивизиона подводных лодок. Делегат 2-го съезда моряков Балтийского флота и 2-го Всероссийского съезда Советов. Председатель Военно-морского революционного комитета (10.1917). Начальник Политического отдела Верховной морской коллегии (11.1917). Член Коллегии Народного комиссариата по морским делам (1.1918). Заместитель наркома по морским делам (3.1918). Выполнял поручение СНК РСФСР по организации затопления Черноморского флота в Новороссийске (6.1918). Председатель Совета обороны Архангельска (7.1918). Уполномоченный РВСР по снабжению флота и управляющий технико-хозяйственной частью морского ведомства (10.1918). Представитель морского ведомства на заводах Урала (1920). С 1921 года — на административно-хозяйственной работе. Участвовал в Великой Отечественной войне (1941—1945). Умер в Ленинграде.
68. Речь идет о шифрованной телеграмме № 14, отправленной 9.6. 1918 г. в 20 ч 40 мин Коллегией Народного комиссариата по морским делам И. И. Вахрамееву: «Так как срок немецкого ультиматума истекает 14 июня, т. к. флот защитить себя не в силах, то единственным исходом является своевременное уничтожение судов. Ввиду германского ультиматума правительство сочло себя вынужденным формально согласиться на возвращение судов в Севастополь. В этом смысле вам будет послан нешифрованный телеграфный приказ. Но вы обязуетесь его не исполнять и считаться только с отданными ранее предписаниями и с нестоящей телеграммой. Флот должен быть уничтожен. Моряки обязаны понять, что правительство решается на эту страшную меру только потому, что другого исхода нет». (Моряки в борьбе за власть Советов на Украине (ноябрь 1917—1920 гг.). Киев, 1963. С. 144—145).
69. Представитель торгового флота большевик Н. А. Кремлянский принимал активное участие в политической жизни флота.
70. Германский десант на Таманском полуострове насчитывал 2, 5 тыс. человек. В середине июня немецкий плацдарм на полуострове был локализован советскими войсками Таманского боевого участка.
71. Руководство ЦИК Кубано-Черноморской республики считало, что Черноморский флот должен быть сохранен в интересах обороны Северного, Кавказа и Прикубанья.
72. Большевик А. А. Рубин был председателем ЦИК Кубано-Черноморской республики.
73. Поляков Алексей Филиппович (18.10.1890—3.5. 1961) — инженер-механик, лейтенант. Окончил Морское инженерное училище Императора Николая I (1914). Служил на Черном море. После гражданской войны — в эмиграции во Франции. Умер в Париже и похоронен на кладбище Сен-Женевьев де Буа.
74. Богаевский Африкан Петрович (27.12.1872—21.10.1934) — генерал-лейтенант (1918). Окончил Донской кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище (1892), Николаевскую академию Генерального штаба (1900). Участвовал в 1-й мировой войне. Последняя должность — командир 1-й Забайкальской дивизии. Участвовал в белом движении. Председатель Донского правительства у генерала П. Н. Краснова (5.1918). Являлся сторонником А. И. Деникина. Был избран атаманом Войска Донского (2.1919). Председатель Парламентского южнорусского правительства (1.1920). Эмигрировал (11.1920). В эмиграции — активный деятель РОВСа.
75. 11 ноября 1918 года Германия и ее союзники капитулировали перед Антантой. С целью занятия южной области России английские и французские корабли в конце ноября 1918 года высадили войска в Новороссийске, Одессе, Севастополе. В декабре началось общее наступление белогвардейцев и интервентов по трем операционным направлениям на Москву (из Одессы, Херсона и Николаева в сторону Киева и Калуги, из Севастополя на Харьков и Курск и из Мариуполя в направлении Купянск, Воронеж).
76. Смысл, разумное основание (франц.).
77. Кукель Владимир Андреевич (12.6. 1885—19.12.1940) — старший лейтенант Российского императорского флота (6.12.1915), капитан 1 ранга Советского флота (1937). Окончил Морской кадетский корпус (1905), Артиллерийский офицерский класс (1911). Внук адмирала Г. И. Невельского (1813—1876). Родился в деревне Вохоново Красносельского уезда Петербургской губернии. Служил на Балтийском флоте. Офицер крейсера «Герцог Эдинбургский» (1905—1906), эскадренного миноносца «Туркменец-Ставропольский» (1906—1910), линейного корабля «Император Александр II» (1911). Младший (8.1911), затем старший (2.1913) артиллерийский офицер линейного корабля «Андрей Первозванный». Старший офицер эскадренных миноносцев «Амурец» (18.2. 1916), «Гаджибей» (16.6. 1917). Командовал эскадренными миноносцами «Свирепый», «Керчь» (29.3. 1918). Одни из активных участников затопления кораблей Черноморского флота а Новороссийске. Зачислен в Военную флотилию Астраханского края (15.8). Сотрудник Оперативного отдела штаба флотилии (24.8). Начальник Южного речного отряда судов флотилии (11.11). Уволен в отпуск по болезни (7.12.1918). Переведен на Балтийский флот (1.1919). Командир крейсера «Богатырь» (3.2. 1919). Начальник штаба Астрахано-Каспийской (10.6), Волжско-Каспийской (5.8. 1919) флотилий. Начальник штаба Балтийского флота (9.7. 1920). Исполнял должность командующего флотом (2.1921). В распоряжении члена ВЦИКа Ф. Ф. Раскольникова (8.4. 1921). Второй секретарь посольства в Афганистане (1921—1928). Начальник Крымской окружной базы Морской пограничной охраны ОГПУ (1929—1932). Член ВКП(б) (1931). Наблюдал за постройкой в Генуе на верфях «Ансальдо» сторожевых судов для СССР (1932—1934), руководил переводом их из Средиземного моря на Дальний Восток. Начальник Морской пограничной охраны Дальнего Востока (1935). Начальник Морского отдела Управления погранохраны УНКВД по Дальневосточному краю. Арестован (18.9. 1937) и осужден (1938), умер в лагере. По имеющимся в настоящее время данным можно предположить, что был расстрелян в 1938 году. Реабилитирован Военной коллегией Верховного суда СССР (16.3. 1957). Автор работ «Правда о гибели Черноморского флота в 1918 г.» (Пг., 1923), «Потопление Черноморского флота в июне 1918 г.» (Пролетарская революция. 1925. № 6). Награжден орденами Св. Станислава 3-й ст. (1908), Св. Анны 3-й ст. (1913), Красного Знамени (1920), Красной Звезды.
78. Раскольников (Ильин) Федор Федорович (28.1. 1892—12.9. 1939)—лейтенант (21.11.1917). Окончил Отдельные гардемаринские классы (25.3.1917). Назначен на учебное судно «Рында». Большевик (1910). Редактор кронштадтской большевистской газеты «Голос правды» (3.1917). Одни из руководителей Кронштадтского Совета военных и рабочих депутатов, делегат VII (Апрельской) конференции РСДРП (б). После июльских событий в Петрограде арестован и посажен в тюрьму. Освобожден (11.10.1917). Участвовал в отражении наступления войск генерала П. Н. Краснова под Пулковом. Комиссар МГШ (13.11.1917). Член Коллегии народного комиссариата по морским делам (31.1. 1918). Уполномоченный СНК РСФСР при затоплении Черноморского флота в Новороссийске. Член РВС Восточного фронта (16.7. 1918). Командующий Волжской военной флотилией (23.8). Член РВСР (2.9—27.12.1918). Возглавлял отряд кораблей особого назначения на Балтике, во время разведывательного рейда на Ревель попал в плен к англичанам (12.1918). Находился в тюрьме в Англии. Был обменен на попавших в плен английских офицеров (27.5. 1919). Командующий Астрахано-Каспийской (10.6), Волжско-Каспийской (31.7. 1919) военными флотилиями. Командующий Азербайджанским (19.5. 1920), Балтийским (6.1920—1.1921) флотами. Посол в Афганистане (1921—1923). Редактор журналов «Молодая гвардия», «Красная новь», главный редактор издательства «Московский рабочий», председатель Главреперткома, начальник Главискусства, член Коллегии народного комиссариата просвещения (1924—1930). Посол в Эстонии, затем в Дании (1930—1933). Посол в Болгарии (1934—1938). Покинул Софию во избежание репрессий, не вернулся а СССР, а выехал в Париж (1.4.1938). Объявлен в СССР вне закона (17.7. 1939). Написал статьи «Как меня сделали врагом народа» (24.7) и «Открытое письмо Сталину» (17.8. 1939). Умер в Ницце. Автор ряда работ мемуарно-публицистического жанра: «Революционный Кронштадт» (1918), «Кронштадт и Питер в 1917 г.» (1925), «Из моих воспоминаний» (1926), «Кронштадтцы» (1932), «Рассказы комфлота» (1934), «Рассказы мичмана Ильина» (1934) и др. Награжден двумя орденами Красного Знамени (1 и 6.1920).
79. Берг Владимир Фердинандович (7.1. 1875—17.8. 1961) — инженер-механик, генерал-лейтенант (22.6. 1920). Окончил Морское инженерное училище имени императора Николая I (1896). Судовой механик парохода «Эриклик» (1901). Старший судовой механик миноносца «Бдительный» (1902—1904), канонерской лодки «Манджур» (1904), крейсера «Диана» (1904—1906). Во время русско-японской войны (1904—1905) участвовал в обороне Порт-Артура, на «Диане» в сражении а Желтом море (28.7. 1904). Был интернирован с «Дианой» в Сайгоне. Сделал попытку самовольно перейти на корабли подходившей 2-й Тихоокеанской эскадры. Попытка не удалась, и Берг едва избежал обвинения в дезертирстве. Старший судовой механик минного крейсера «Капитан Сакен» (1906), линейного корабля «Ростислав» (1906—1914). Непосредственно наблюдающий по механической части за постройкой кораблей в Черном море (1914). Флагманский инженер-механик сначала Минной бригады, затем Черноморского флота. Во время гражданской войны — на Черном море у белых. Отличился пр тушении пожара главных складов боеприпасов в Севастополе (20.7. 1920). Ушел с флотом из Крыма (15.11.1920). Из Константинополя уехал в Германию. Умер в Висбадене. Награжден орденами Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (1905), Св. Станислава 2-й ст. (1905), Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (1905). Св. Анны 2-й ст. (1909), Св. Анны 2-й ст. с мечами (1915).
80. В списке иностранных транспортов, затопленных в Новороссийске, пропущен английский пароход «Фредерика» водоизмещением 5500 т.