Каринский, Михаил Иванович — замечательный русский философ, сын московского священника. Род. 4 ноября 1840 г. Окончил курс в московской духовной академии; преподавал философию в петербургской духовной академии; в 1880 г., за диссертацию: «Классификация выводов», получил степень доктора философии в петербургском унив. Другие соч. К.: «Критический обзор последнего периода германской философии» (СПБ., 1873); «К вопросу о позитивизме» («Прав. Обозр.», 1875); «Апполоний Тианский» (там же, 1877); «Явление и действительность» («Прав. Обозр.», 1878); «О связи философских взглядов с физико-астрономическими в древнейший период греческой философии» («Христ. Чтение», 1883); «Бесконечное Анаксимандра» (СПБ., 1890); «Об истинах самоочевидных» (ib., 1893, вып. 1); «Разногласие в школах нового эмпиризма по вопросу об истинах самоочевидных» («Ж. М. Н. Пр.», 1902 и сл.). Во всех своих трудах К. выказал глубину анализа и большую добросовестность в критике чужих мыслей. Эти свойства К. проявлял и в своей плодотворной преподавательской деятельности. Из учеников его выделился В. Серебренников, автор сочинения о Локке. Большая часть исторических работ К. имеет характер монографий, касающихся самых запутанных вопросов; только «Обзор немецкой философии представляет собою блестящий очерк развития основных идей немецкой философии, начиная с Канта и кончая Гартманом. Этот анализ классиков немецкой философии и их эпигонов содержит в себе и руководящие идеи самого К. Вся немецкая философия стоит в зависимости от того направления, которое дал ей Кант. Но кантова система, как показывает К., имеет коренные недостатки, поэтому и все попытки систематизации, выросшие на этой почве, несостоятельны. Нужно, следовательно, заново пересмотреть основные вопросы познания. Таким образом, история философии привела К. к рассмотрению вопросов, составляющих догматическую часть его исследований. Теория познания — это главная задача философии. В истинном познании мы имеем, во-первых, формулы вывода, во-вторых — так как всякое доказательство покоится на истинах самоочевидных — определение числа аксиом и указание права их на достоверность. Эти две задачи К. разрешает в двух сочинениях: первую — в «Классификации выводов», вторую — в «Истинах самоочевидных». «Классификация выводов» — единственный русский вполне оригинальный и весьма значительный труд по логике. К. показывает несостоятельность обоих противоположных направлений в логике — силлогистического, формального (Аристотелевского) и индуктивного (Бэкона и Милля). Он утверждает, что нельзя основывать классификацию выводов на противоположности между индукцией и силлогизмом. Среди силлогистических выводов есть такие, которые окажутся ближе к индуктивным, чем к другим силлогистическим; самый принцип деления силлогистических фигур, как чисто-внешний, разъединяет сродное и соединяет совершенно различное. Противоположная школа Бэкона и Милля указала на некоторые существенные недостатки силлогистики, но сама не выдерживает критики. Отрицание силлогизма Бэконом покоится на недоразумении; его теория индукции отлично уживается с силлогизмом. Утверждение Милля, что всякий силлогизм есть petitio principii, и что мы заключаем от частного к частному, — неверно, ибо заключение получается лишь в том случае, если сделать добавочное предположение о сходстве частных случаев между собою. Оба направления имеют и общие недостатки: они оставляют без внимания целый ряд законных выводов, необъяснимых с их точки зрения. Итак, нужно найти новый принцип для классификации выводов. Выводом называется перенесение одного из основных элементов установленного уже в нашем знании суждения на соответственное место в другом суждении, на основании некоторого отношения между остальными элементами обоих суждений. Логически перенесение элементов суждения из одного в другое может быть оправдано в случаях тожества этих элементов. Итак, тожество есть оправдание всякого вывода. Эта мысль К. сближает его с математическим направлением логики (Гамильтона и др.). Так как основных элементов в суждении два, субъект и предикат, то из сличения их получаются две главных группы выводов: первая, основанная на сличении субъектов двух суждений, дает выводы положительные; вторая, основанная на сличении предикатов двух суждений, дает выводы отрицательные и гипотетические. К. дает весьма подробное описание первой группы, при чем останавливается на вполне законных выводах, обыкновенно не помещаемых в трудах по логике, напр. заключении от частей аггрегата к аггрегату. Весьма интересны указания, каким образом так называемую неполную индукцию следует свести к общему логическому основанию вывода — тожеству. Вторая группа рассмотрена К. менее подробно. В общем можно сказать, что К. нашел верный принцип и блистательно провел его; спорить можно только относительно деталей, напр. о месте, которое следует отвести умозаключению по аналогии. Вторая задача логики, имеющая несравненно бо́льшее философское значение, состоит в перечислении и оправдании самоочевидных истин. На природу их существуют два диаметрально противоположных взгляда: рационалистический и эмпирический. Эта противоположность направлений резко выступает в лице Канта и Милля. К., в первом выпуске своего труда: «Об истинах самоочевидных», рассматривает только рационалистическое решение вопроса, при чем, отожествляя в известном смысле рационализм с кантианизмом, подробно рассматривает «Критику чистого разума». До того времени не было в литературе столь всестороннего анализа «Критики чистого разума», смелого и глубокого. К. сначала критикует исходное положение «Критики чистого разума» и доказывает его догматичность: предполагая неопытное происхождение аксиом знания, Кант ссылается на всеобщность их и необходимость — но всеобщность и необходимость следует доказать, а не предполагать. Дальше К. останавливается на аксиомах математических и доказывает, что созерцания пространства и времени могут быть априорны, а суждения о законах созерцания (напр., математические аксиомы) могут происходить и из опыта. Математическое знание могло бы быть умозрительным только, если бы оно было аналитическим, а не синтетическим, как учит Кант; но в таком случае оно не могло бы быть всеобщим и необходимым, ибо можно представить себе пространство и с иными свойствами, чем те, которые за ним признают люди. Наконец, К. указывает на противоречие между трансцендентальной эстетикой «Критики чистого разума» и ее аналитикой: в первой математические аксиомы выводятся из созерцания, во второй они рассматриваются как результаты рассудочной деятельности, так что аналитика делает излишним учение о созерцании. В третьей части К. рассматривает учение о рассудке, т.-е. трансцендентальную аналитику. Канта неоднократно упрекали в том, что он не выводит категорий рассудка, как намеревался, а берет их готовыми. К., указав на некоторые недостатки учения о категориях, показывает, что обязательность категорий для мысли не может быть выяснена мыслью и является вполне догматичным утверждением, почему и основоположения получают характер слепой необходимости. Подробнее всего К. рассматривает категории отношения, и из них — причинность. Чтобы признать объективную перемену, нужно подметить причинную ее зависимость от предшествовавшего явления; но подметить ее нельзя, не признав перемену объективною, и т. д. до бесконечности. Следовательно, нет возможности объективной перемены; Кант, тем не менее, полагает, что в наших восприятиях мы имеем дело с внешней действительностью. Наконец, в четвертой части автор рассматривает учение о созидании мира чистым самосознанием. К. соглашается с Кантом в воззрениях на самосознание как на силу, без единства и тожества которой невозможно знание, и критикует лишь положение, что самосознание творит внешний мир из порождаемых сознанием же ощущений, руководствуясь при этом законами созерцания и категориями рассудка. — Ср. Э. Радлов («Русск. Обозр.», 1890, сентябрь); его же, «К.» (1896).
