Население. Теория народонаселения, как часть теоретической экономии, имеет целью обобщающее причинное истолкование того взаимодействия, в котором находятся естественные факторы, лежащие в основе движения Н., и элементы социально-экономического строя. Рассматриваемое с этой точки зрения, учение о Н. ведет свое начало от Мальтуса. Конечно, Мальтус имел предшественников в лице Франклина, Стюарта и др., о которых он, по собственным его словам, узнал только тогда, когда перерабатывал свой «Опыт закона о народонаселении» для второго издания, т.-е. когда основные идеи его учения уже вполне сложились. Предшественникам Мальтуса не удалось, однако, придать вопросу о Н. то широкое и глубокое теоретическое значение, какое он приобрел в произведении Мальтуса. Хотя с появления труда Мальтуса (1798) прошло более ста лет, однако, и в настоящее время «Опыт закона о народонаселении» занимает в теории предмета центральное место. Рассмотрение теорий народонаселения необходимо поэтому начинать с учения Мальтуса. В основе Мальтусовской теории лежат две прогрессии. Одна из них, геометрическая, представляющая собою ряд последовательно удваивающихся чисел, изображает рост численности населения; другая, арифметическая, символизирует увеличение общей суммы средств существования. «Допустим, говорит Мальтус, что современное Н. земного шара равно 1 миллиарду; человеческий род размножался бы как: 1, 2, 4, 8, 16, 32, 64, 128, 256; в то же время средства существования увеличивались бы как: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9». Сопоставление этих двух рядов наглядно изображает, насколько сильна тенденция прироста Н. обгонять прирост средств существования. Но на чем основываются эти прогрессии? Первая из них претендует на изображение действительно-возможного прироста Н. в определенные периоды времени и выведена Мальтусом из следующих соображений. Женщина способна производить детей в возрасте приблиз. от 15 до 45 л.; женщины этого возраста составляют обычно около 20% всего Н.; если даже допустить, что ежегодно только треть женщин, способных к воспроизведению потомства, будет рожать, то и в таком случае рождаемость составит 6%; при невысокой смертности Н., не превышающей 2%, ежегодный прирост Н. будет составлять около 4%, и Н. будет удваиваться в 18-летние промежутки времени; даже при приросте в 2,8% оно должно удваиваться через каждые 25 лет. Таким образом первая прогрессия Мальтуса по своему содержанию должна служить выражением способности Н. к размножению, и притом способности не наибольшей и не наименьшей, а средней, наиболее вероятной. Способность эта определяется исключительно силою полового инстинкта. Если сила эта не встречает препятствий и не подвергается ограничениям, то население удваивается в 25-летние промежутки времени; если же силе полового инстинкта противопоставляется какая-либо другая сила, то фактический прирост Н. оказывается ниже геометрической прогрессии. В действительности лишь в редких случаях при очень благоприятных условиях естественная способность размножения не встречает препятствия в недостатке средств существования. Согласно со второй прогрессией средства существования не могут увеличиваться так быстро, как Н. «Если мы допустим — говорит Мальтус, — что при самом лучшем порядке управления и при наибольшем содействии развитию земледелия, сельскохозяйственные произведения острова (Англии) могут удвоиться в первое двадцатипятилетие, то, по всей вероятности, мы выйдем за пределы возможного. В следующее 25-летие уже совершенно невозможно надеяться, чтобы производительность земли возросла в такой же степени, т.-е. чтобы к концу второго периода первоначальное количество продуктов земледелия учетверилось. Допустить это — значило бы ниспровергнуть все наши знания относительно производительности земли». Таким образом эта арифметическая прогрессия не является выражением действительного, где-либо и когда-либо имевшего место или обычного прироста средств существования, а представляет собою мыслимый предел их возрастания. Сопоставление обеих прогрессий, по мысли Мальтуса, убеждает в том, что даже самый быстрый возможный прирост средств существования далеко недостаточен для обеспечения прироста Н., создаваемого стихийною силою полового инстинкта. Если прирост Н. обгоняет прирост средств существования, то неизбежным становится недостаток последних; Н. должно беднеть и подвергаться лишениям, должны развиться болезни, сильно увеличиться смертность, и прочие бедствия, которые, в конце концов, и приведут Н. к уровню средств существования. Этих бедствий можно избежать лишь в том случае, если стихийной силе полового инстинкта будет противопоставлена сила разума и нравственного чувства, «нравственное обуздание» (moral restraint), т.-е., если каждый, кто не имеет возможности воспитать детей, будет воздерживаться от брака, не отступая от целомудрия. Однако, нравственное воздержание не принадлежит к числу распространенных добродетелей; судьба общества находится во власти слепого инстинкта. Прирост Н. сдерживается только пороками: «распущенностью, противоестественными страстями, осквернением супружеского ложа, ухищрениями, предпринимаемыми для сокрытия последствий преступной и противоестественной связи» и т. п. Совокупным действием пороков, предупреждающих прирост Н., и бедствий, уничтожающих его, численность Н. низводится до уровня средств существования. Страдания, причиняемые человечеству действием этих предупредительных и разрушительных сил, неустранимы, пока стихийной силе полового инстинкта не будет противопоставлена сила нравственного воздержания. Люди напрасно ищут причины этих страданий в несовершенствах общественного строя и общественных учреждений и напрасно думают, что страдания могут быть устранены преобразованием общественного строя, тем более — какими бы то ни было другими мерами, вроде законодательства о бедных, эмиграции и т. д. Есть только одно действительное средство — нравственное воздержание, к которому и призывает Мальтус. В законе народонаселения, формулированном Мальтусом, следует видеть, по мнению Мальтуса, проявление глубокой мудрости Творца вселенной. «Намерение Творца состояло в заселении земли; но эта цель, повидимому, могла быть достигнута лишь присвоением человечеству способности к более быстрому, сравнительно со средствами существования, размножению. Если бы Н. и средства существования возрастали в одинаковой степени, никакое побуждение не могло бы победить естественную леность человека». С другой стороны, следует признать мудрым и то, что осуществление нравственного воздержания представляет для людей большие трудности: «Если бы страсти обуздывались без труда, или если бы, при возможности их удовлетворения недозволенными средствами, безбрачие не составляло лишения для людей, то стремление природы к заселению земли было бы, вероятно, обойдено. Долг всякого человека состоит в том, чтобы позволять себе брачную жизнь только тогда, когда он может обеспечить свое потомство средствами существования; но в то же время необходимо, чтобы потребность в брачной жизни сохранила всю свою силу, чтобы она могла поддержать энергию и пробудить в безбрачном человеке стремление достигнуть трудом необходимого благосостояния. Итак, следует заботиться о направлении закона размножения, а не об ослаблении и искажении его». Учение Мальтуса было воспринято классическою школою экономистов в лице Рикардо и особенно Д.-С. Милля. Не раз оно подвергалось ожесточенной критике, но и до самого последнего времени большинство экономистов и статистиков либо принимали его без всяких изменений, либо ограничивались более или менее существенными, но всегда частичными, не затрагивавшими основного принципа поправками. К числу безусловных сторонников Мальтуса принадлежат Рюмелин, Рошер, Шеффле, Лоренц Штейн и А. Вагнер. Так, Рюмелин полагает, что «стремление человека к размножению коренится в сильнейших инстинктах его природы» и остается всегда из поколения в поколение постоянной, никогда не ослабевающей, несмотря на рост численности Н., силой; между тем как количество средств существования не может быть беспредельно увеличиваемо на ограниченном пространстве земли. Поэтому «рост Н. происходит при постоянном давлении противостоящих ему препятствий, и вследствие этого количество Н. держится постоянно на уровне средств существования, а если люди не умеют удерживать его на этом уровне посредством разумных средств, природа приводит к тому же результату другим, насильственным путем». В. Рошер допускает, что количество земледельческих продуктов может быть увеличиваемо быстрее, чем в арифметической прогрессии, но, тем не менее, находит совершенно невероятным предположение, что прирост средств существования мог бы поспевать за приростом Н., если бы последний ограничивался только пределами физиологически возможного. В иных выражениях то же самое говорит и Шеффле, указывая на то, что животный инстинкт размножения неизбежно приводит к хронической нужде и не прекращающейся борьбе за существование. А. Вагнер, утверждая, что «Мальтус оказывается правым во всем существенном», довольно удачно формулирует не только свое отношение к учению Мальтуса, но и точку зрения перечисленных выше экономистов. К ним могут быть присоединены Г. Кон, И. Конрад, Е. Филиппович, Г. Дитцель и др. Как ни многочисленна эта группа экономистов, всецело примыкающих к Мальтусу, есть, однако, не мало представителей экономической науки, которые полагают, что учение Мальтуса нуждается в коренном пересмотре и существенных поправках, главным образом, в виду того, что за последние десятилетия в процессах движения Н. все определеннее и резче обнаруживается тенденция, повидимому, прямо противоположная той, которая лежит в основе учения Мальтуса. Происходит настолько сильное падение рождаемости, что даже довольно значительное одновременное уменьшение смертности не всегда может его компенсировать, а потому в некоторых странах обнаруживается замедление прироста Н. Сильнее всего это явление выражено во Франции, где Н. находится почти в стационарном состоянии; так, напр., рождаемость (по рассчету на 100 ч. за период 1891—1900 гг.) превышает смертность всего на 0,7 ч., и таким образом средний ежегодный прирост составляет всего 7 ч. на 10000 жит. Понижение рождаемости более значительное, чем понижение смертности, а следовательно и уменьшение прироста наблюдается также в Англии, Швеции и некоторых других странах. За последние 30 лет XIX в. прирост (по рассчету на 1000 ч.) сократился в Англии с 14,1 до 11,8, в Швеции с 12,8 до 10,8, в Финляндии с 14,8 до 12,5. В некоторых странах, напр. в Бельгии, понижение смертности компенсирует понижение рождаемости, и прирост остается неизменным. В других странах наблюдается еще более интересное явление: при сильном понижении рождаемости — еще более значительное понижение смертности, благодаря чему прирост увеличивается; таковы Германия, в которой прирост увеличился за последние 30 лет XIX в. с 12,0 до 13,9 ч. на тыс. жит., Голландия, в которой прирост поднялся с 12,1 до 14,1 ч. на тыс. жит., а также Австрия и Венгрия. Как бы ни были разнообразны условия отдельных стран в отношении прироста Н., все они, однако, сходятся как в понижении рождаемости, так и в понижении смертности. Это показывает таблица, помещенная на ст. 17—18.
| Англия и Шотландия | Ирландия | Франция | Бельгия | Голландия | Германия | Австрия | Венгрия | Италия | Швейцария | Норвегия | Швеция | Россия | ||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Рождаемость в %%. | в 70-х гг. XIX в. | 3,54 | 2,65 | 2,54 | 3,27 | 3,64 | 3,91 | 3,92 | 4,34 | 3,72 [1] | 3,08 | 3,09 | 3,05 | 4,93 |
| 90-х гг. XIX в. | 3,01 | 2,30 | 2,21 | 2,89 | 3,25 | 3,61 | 3,71 | 4,05 | 3,50 | 2,87 | 3,03 | 2,71 | 4,71 | |
| Смертность в %%. | 70-х гг. XIX в. | 2,14 | 1,82 | 2,37 | 2,29 | 2,43 | 2,71 | 3,17 | 4,11 | 3,00 | 2,35 | 1,70 | 1,83 | 3,57 |
| 90-х гг. XIX в. | 1,83 | 1,70 | 2,15 | 1,91 | 1,84 | 2,82 | 2,66 | 2,97 | 2,47 | 1,94 | 1,61 | 1,63 | 3,35 | |
Все эти явления не соответствуют картине, нарисованной Мальтусом, его представлению о движении Н., как процессе стихийном, слагающемся из борьбы противоположных сил: «предупредительных и разрушительных препятствий» размножению, с одной стороны, и полового инстинкта — с другой. В духе Мальтусовской концепции было бы совпадение высокой рождаемости и низкой смертности в периоды благополучия и, обратно, низкой рождаемости и высокой смертности в периоды депрессии, вызванной перерастанием населения над средствами существования. Между тем наблюдается как-раз обратное: совпадение понижения рождаемости с понижением смертности, из которых последнее, несомненно, свидетельствует о значительном улучшении жизненных условий. Это возбуждает серьезное сомнение в стихийном стремлении Н. выйти за пределы доступных ему средств существования. К тому же сомнению приводит и повсеместно почти наблюдаемый за последние десятилетия подъем благосостояния широких народных масс. Все эти странные и неожиданные с мальтусовской точки зрения явления могли бы получить вполне удовлетворительное разъяснение с этой точки зрения, если бы можно было предположить, что люди вняли проповеди Мальтуса и прибегли, в целях урегулирования прироста, к нравственному воздержанию. Однако, для такого предположения у нас нет решительно никаких оснований, так как почти нигде не наблюдалось за последние десятилетия значительного понижения брачности. В большей части стран уменьшение относительного числа браков весьма невелико и колеблется в пределах от 0,2 до 0,5‰. В бо́льшей части тех стран, где более значительно понижение брачности (от 0,6 до 1,4‰), имеется на лицо не уменьшение, а увеличение прироста Н.; только в Швеции и Финляндии понижение брачности совпадает с уменьшением этого прироста. В большей части западно-европейских стран средний ежегодный размер естественного прироста в начале XX в. установился в пределах от 0,9 до 1,2% (Швейцария, Бельгия, Австрия, Венгрия, Италия, Швеция, Англия); в некоторых странах он еще ниже (Испания, Ирландия и Франция); в немногих он поднимается выше 1,2% и достигает высшего предела в Голландии, Германии, Норвегии и России (около 1,4%). Итак, прирост значительно ниже того, который Мальтус считал нормальным. При наиболее часто встречающемся приросте (около 1%) период удвоения Н. должен быть около 70 лет, а не 25 лет, как полагал Мальтус. И это столь значительное замедление прироста происходит не за счет понижения брачности или повышения смертности, а почти исключительно за счет понижения рождаемости. Вся совокупность описанных выше явлений, совершенно не укладывающаяся в рамки теоретической схемы Мальтуса, наводит на мысль, что процесс роста численности Н. вовсе не имеет того стихийного характера, который приписывал ему Мальтус; размножение Н. не развивается стихийно до предела физиологических возможностей или до уровня средств существования, а удерживается на значительно более низком уровне. Признание этого эмпирического вывода делает необходимым пересмотр теории Мальтуса. Прежде всего следует выяснить причины понижения рождаемости. Некоторые статистики склонны были рассматривать уменьшение коэффициента рождаемости как результат изменения возрастного состава Н.; понижение смертности, по их мнению, должно было повести к относительному увеличению младших и старших возрастных групп и к относительному уменьшению средних групп; а так как именно средние группы являются активным фактором размножения Н., то, хотя бы их тенденция к размножению и не ослабела, должно понизиться отношение числа рождающихся к численности всего Н. С этой точки зрения понижение рождаемости приобретало как бы фиктивный, а не реальный характер. Однако, ближайшие исследования возрастного состава Н. показали, что относительная численность средних групп на самом деле не уменьшилась, а иногда даже возросла, что и не удивительно, в виду неизбежного (вследствие падения % рождаемости) уменьшения % детей. За понижением рождаемости следует признать поэтому вполне реальное значение. Что касается причин этого явления, то некоторые склонны были видеть в нем признак вырождения и результат распространения венерических болезней. На самом деле нет никаких серьезных оснований полагать, что физическое состояние современных европейских народов настолько ухудшилось; скорее наоборот — можно думать, что в этом отношении условия изменились к лучшему. Гораздо больше оснований утверждать, что понижение рождаемости есть результат сознательного и преднамеренного ограничения потомства путем применения широко распространившихся в последнее время мер — аборта и средств, предупреждающих зачатие. Однако, ссылка на это явление далеко недостаточно разъясняет вопрос; оно составляет важную, но все же не единственную причину уменьшения рождаемости, вызываемого притом не ограничением плодовитости, а теми условиями и мотивами, в силу которых к нему прибегают. В этом последнем отношении статистикам удалось установить некоторые очень интересные закономерности. Не приходится, повидимому, сомневаться в том, что есть довольно тесная обратная зависимость между рождаемостью и уровнем материального благосостояния населения. Яркий образчик такой зависимости дает Пруссия, где округа со средним доходом на семью от 900 до 1140 марок дают рождаемость от 3,78 до 4,12%, а округа с доходом от 1300 до 1700 марок — от 2,22 до 2,60%. Та же закономерность обнаруживается и при сопоставлении рождаемости различных стран: страны, стоящие на более высокой ступени общественно-хозяйственного развития и пользующиеся более высоким уровнем благосостояния, имеют более низкий коэффициент рождаемости сравнительно со странами экономически отсталыми и более бедными; так, напр., по данным конца первого десятилетия XX в. наименьшую рождаемость имеют Франция, Англия, Швейцария, Бельгия, Голландия, Швеция, Норвегия и Дания, среднюю рождаемость — Германия, Австро-Венгрия, Италия, Испания и Португалия, наибольшую — Сербия, Болгария, Румыния и Россия. Полного параллелизма между низким уровнем благосостояния и высокой рождаемости здесь, может-быть, и не наблюдается, но все же нельзя не признать, что соответствие между ними обнаруживается весьма значительное. Ю. Вольф несколько иначе объясняет это различие в уровне рождаемости различных стран; он приписывает его, главным образом, влиянию господствующих в отдельных странах религиозных воззрений. Чем более эти воззрения проникнуты духом рационализма, тем ниже рождаемость. Нам представляется, однако, что значение религиозных различий не следует преувеличивать. Если религиозные воззрения имеют какое-либо значение в данном случае, то только значение своего рода тормаза, сдерживающего в более или менее значительной степени распространение предупредительных мер и таким образом несколько ослабляющего действие тех социальных причин, которые вызывают и поддерживают в обществе стремление к ограничению потомства. Влияние религиозных воззрений на высоту рождаемости не исключает, а, наоборот, предполагает влияние других факторов, в том числе и экономических. Довольно трудно притом установить объективную квалификацию отдельных стран по силе религиозного духа. Градация, намечаемая Ю. Вольфом, далеко не бесспорна; можно, напр., сомневаться в достаточной обоснованности тех соображений, по которым Ю. Вольф поместил во главе ряда страны с православным населением и противопоставил Францию всем остальным странам, как страну наиболее индифферентную в религиозном отношении. Обратную зависимость между рождаемостью и уровнем благосостояния можно считать не только определенно-установленной, но отчасти, по крайней мере, и разъясненной. Повидимому, довольно близки к истине П. Леруа-Болье и Дюмон, когда они утверждают: первый — что понижение рождаемости есть результат роста потребностей, который заставляет ограничивать размеры семьи, второй — что оно есть результат демократизации современного общества, благодаря которой общественная среда приобретает свойство «социальной капиллярности», а стремление подняться выше по ступеням социальной лестницы естественно приводит к тем же последствиям, что и стремление к повышению своего standard of life, т.-е. к ограничению размеров семьи. Проблема народонаселения слишком сложна для того, чтобы она могла быть исчерпана таким истолкованием, но правильность его подтверждается, помимо априорных сооображений, некоторыми статистическими сопоставлениями. Так, по сопоставлениям Вольфа оказывается, что во Франции лица, находящиеся на положении самостоятельных хозяев, имеют больше детей (292 на 100 семей), чем служащие (197); то же явление отмечено и германскими статистиками (в Бреславле). Таким образом, современная демография раскрывает в движении Н. такие закономерности и тенденции, которые не находят объяснения в теории народонаселения Мальтуса и вызывают необходимость ее пересмотра. Встречаются попытки примирить теорию с действительностью и истолковать отмеченные выше закономерности в духе мальтусовской концепции. Таковы попытки Дитцеля и Будге. Дитцель полагает, что понижение рождаемости, вызываемое применением предупредительных мер, отвечает указаниям Мальтуса на необходимость регулировать прирост населения и является осуществлением его пожеланий. Будге, справедливо утверждая, что Мальтус не мог бы отнестись к предупредительным мерам иначе, как отрицательно, полагает, тем не менее, что явление это находит определенное место в мальтусовской теории. По мнению Будге, Мальтуса не следует понимать в том смысле, что прирост Н. регулируется абсолютным количеством средств существования; говоря об этих средствах, Мальтус имел в виду собственно отношение их к уровню жизненных потребностей (standard of life). Другими словами, Будге предлагает вложить в теорию Мальтуса тот смысл, что пределом для возрастания численности Н. является отношение средств существования не к физиологическому минимуму потребностей, а к тому их уровню, который соответствует степени культурности Н. и может быть постепенно повышаем под влиянием стремления Н. к лучшим условиям существования. Такое толкование Мальтуса кажется нам очень натянутым; для standard of life, как самостоятельного фактора, регулирующего прирост Н., нет места в мальтусовской концепции. Это становится особенно ясным, если обратить внимание на телеологическую часть концепции Мальтуса и вспомнить его слова: «если бы Н. и средства существования возрастали в одинаковой степени, никакое побуждение не могло бы победить естественную леность человека». Стремление человека к повышению своего standard of life Мальтусом в рассчет не принималось, и толкование Будге духу теории Мальтуса совершенно не соответствует. Таким образом попытки примирить теорию Мальтуса с современной действительностью не удаются; она или должна быть совершенно отвергнута, или, по крайней мере, серьезно исправлена. На путь более или менее существенных поправок теории Мальтуса становятся многие современные экономисты, которые, несмотря на различие своих воззрений, сходятся в признании того положения, что закон народонаселения не может иметь универсального, над-исторического характера, и что каждая стадия эволюции, переживаемой обществом, имеет свой закон народонаселения. Так, Леруа-Болье видит ошибку Мальтуса в том, что он не принял во внимание человеческий эгоизм и ту его метаморфозу, к которой должна привести демократизация общественного строя. «Чем более демократизируется нация — говорит он, — чем более индивидуум освобождается от старых верований и идей, чем больше его влечет к равенству жизненных условий, другими словами, чем более он рассматривает приближение к славе и богатству, как основную цель жизни, тем больше уменьшается рождаемость». Момберт также полагает, что совокупность сил, управляющих движением населения, не остается постоянной; Мальтус сделал ошибку, не приняв во внимание те изменения, которым подвергаются во времени уровень культуры и благосостояния, и не предусмотрев возникновение новых сил, регулирующих прирост населения. К трем задерживающим рост населения силам (бедствия, пороки и нравственное воздержание) Момберт присоединяет условия физиологические, которые наносят ущерб способности размножения, и психологические, которые сознательно отделяют воспроизведение от полового инстинкта. Эти новые силы с увеличением благосостояния приобрели большое значение». Ю. Вольф думает, что закон Мальтуса можно признать правильным для прошлого, но не для настоящего: «степень увеличения средств существования, с одной стороны, количества населения — с другой, а также и соотношение между этими величинами, определяются различно в различные эпохи». С ростом культуры усиливается влияние психологического фактора — предусмотрительности, благодаря чему и возникает тенденция, прямо противоположная той, на которой строил свою теорию Мальтус: увеличение средств существования происходит быстрее, чем рост численности населения. Далее всех идет Каутский, которому принадлежит довольно обстоятельное исследование проблемы населения с точки зрения марксизма. Он утверждает, что не только отдельные эпохи, но и каждый общественный класс данной эпохи имеют свой особый закон народонаселения, вытекающий не из простых, всеобщих естественных условий, а из самих изменчивых социальных условий, благодаря чему он часто является весьма сложным. Каутский исследует изменения, которым подвергаются в процессе социальной эволюции основные условия размножения. Он изображает, как в первобытном обществе тяжелая борьба с природой ограничивает размножение; как затем, с наступлением стадии скотоводческого хозяйства, а особенно еще далее, с развитием оседлого земледельческого быта, облегчается положение женщины, и усиливается размножение; как затем, с развитием процесса социальной дифференциации и порабощением крестьянства, условия размножения опять изменяются к худшему, и как, наконец, в современном обществе эти условия складываются для отдельных классов. Институт частной земельной собственности вызывает стремление к ограничению потомства среди крестьян; воспитываемое капитализмом стремление к накоплению и концентрации капитала приводит к тому же среди буржуазии; напротив, привычка жить случайным заработком и благотворительностью, не заботясь о завтрашнем дне, усиливает размножение среди люмпенпролетариата; равным образом и пролетариат, не будучи связан определенным имущественным положением, не имеет стимулов к ограничению потомства; здесь только возрастающее привлечение женщины к работе вне дома выступает в качестве фактора, понижающего рождаемость. Не считая закон Мальтуса правильным для какой бы то ни было стадии развития общества, Каутский рассматривает его как отражение тех условий размножения и вытекающей из них морали, которые свойственны крестьянскому хозяйству, построенному на индивидуальном владении землею и средствами производства. Мальтузианство, по его мнению, есть не что иное, как «возведение вытекающей из условий крестьянского хозяйства технической, интеллектуальной и моральной ограниченности на степень закона природы». В этом смысле Каутский резко обособляется от других экономистов, стоящих в вопросе о законе народонаселения, как и он, на относительно-исторической точке зрения, но склонных видеть в теории Мальтуса хотя бы часть истины. Еще более отрицательно относится к Мальтусу Оппенгеймер, стоящий на той точке зрения, что увеличение Н. есть в то же время увеличение массы производительного труда, который может доставить и необходимые для Н. средства существования. Так как против этого положения сторонники учения Мальтуса могли бы выдвинуть так назыв. «закон убывающего плодородия», по которому увеличение затрат труда в сельском хозяйстве не сопровождается пропорциональным увеличением продукта, то Оппенгеймер берет на себя задачу опровергнуть этот их довод. Не отрицая того положения, что возрастание затрат в сельском хозяйстве сопровождается понижением их производительности, Оппенгеймер полагает, что это понижение продуктивности земледельческого труда компенсируется одновременным повышением производительности труда промышленного, которое является результатом возрастания численности Н., его уплотнения и развивающегося разделения труда. Он утверждает даже, что польза, проистекающая от увеличения плотности Н., превосходит ущерб, наносимый увеличением затрат земледельческого труда на единицу площади, и, следовательно, многочисленность Н. не может быть причиною бедности; наоборот, она повышает уровень благосостояния. В подтверждение правильности этого вывода и в опровержение теории Мальтуса Оппенгеймер ссылается на наблюдаемое в истории повышение общего уровня благосостояния и происшедшее во второй половине XIX в. улучшение положения рабочего класса, а также на понижение % земледельческого Н., свидетельствующее о повышении производительности земледельческого труда. Совершенно очевидно поэтому, по мнению Оппенгеймера, что никогда в истории человечества не было такого времени, когда бы обнаруживал свое действие закон Мальтуса. Если удары Оппенгеймера направлены, главным образом, против закона убывающей производительности, то и другое основное положение мальтузианства — закон размножения Н. — подвергается не менее категорическому отрицанию, но не со стороны экономиста, а со стороны философа, социолога и биолога — Г. Спенсера. Последний, в своих «Основаниях биологии», развивает, между прочим, то положение, что «развитие враждебно воспроизводительной способности». Чем большее развитие получает нервная система человека, тем большая доля питания идет на нее и тем менее остается на произведение потомства. Можно признать законом развития, что там, где способность сохранения индивидуальной жизни мала, там способность к размножению велика, и наоборот. Когда Н. увеличивается, напряженность борьбы за средства существования возрастает; а так как в процессе этой борьбы развиваются интеллектуальные силы, то одновременно должно происходить уменьшение плодовитости, пока скорость размножения не сделается равной скорости вымирания, и не приостановится сам собою рост численности Н. Итак, мы видим, что нет в теории Мальтуса ни одного положения, которое не подверглось бы критике. Работа экономической мысли, вызванная этой теорией, громадна. И, тем не менее, разработка проблемы Н. находится еще в зачаточном состоянии. Проблема народонаселения, благодаря расширению наших эмпирических познаний в этой области, настолько усложнилась, что, какую бы сторону ее мы ни взяли, вместо одного прежнего вопроса мы имеем несколько новых. Весьма правдоподобной представляется мысль Спенсера о неизбежном естественном ослаблении плодовитости человека по мере повышения его интеллектуального типа — и, однако, вряд ли пришло бы кому-нибудь в голову приписывать наблюдаемое в наше время быстрое падение рождаемости, целиком или хотя бы в большей части, развитию интеллекта в современном человеке; здесь имеет место и искусственное понижение рождаемости, которое нуждается в особом исследовании и разъяснении. Остроумные мысли Леруа-Болье о влиянии демократизации общественного строя, Дюмона — о «социальной капиллярности», равно как и соображения Каутского, Вольфа и др. о социальных факторах, понижающих рождаемость, — в большинстве случаев лишь более или менее правдоподобные догадки, которые, вероятно, не исчерпывают содержания вопроса и, во всяком случае, нуждаются еще в более подробном исследовании. Весьма правилен тот путь, по которому пошел в разрешении проблемы народонаселения Оппенгеймер. Хотя сам Мальтус и не ссылается прямо на закон убывающей производительности возрастающих затрат, однако, именно основная идея этого закона лежит в основании его построений. Между тем, если и можно исходить в истолковании социальных явлений из этого закона, то только предполагая стационарное состояние сельскохозяйственной техники. При наличности ее развития и усовершенствования (т.-е. введения улучшенных орудий, сберегающих труд и материалы, более совершенных пород растений и животных, способных лучше вознаграждать затраты, и более рациональных систем хозяйства, позволяющих полнее использовать естественные и искусственные вегетационные факторы), повышение производительности единицы площади может быть достигаемо и без понижения производительности труда. Многое зависит здесь от быстроты прироста Н., так как ею обусловливается возможность развития техники параллельно с ростом потребностей; но, как показывают рассчеты Чернышевского, приведенные в его примечаниях к «Основ. политич. экономии» Д.-С. Милля, даже при предположении очень сильного прироста Н., достигающего 3% в год, для того, чтобы компенсировать понижение производительности труда, вызываемое его сгущением на земле, необходимо такое усовершенствование техники, действие которого на увеличение продуктивности (измеряемое относительным приращением продукта) выражалось бы 2¼% в течение 25-летнего периода. Этот рассчет, если бы он даже оказался преуменьшенным, наглядно показывает, что убеждение Мальтуса в невозможности увеличения размера продуктивности пропорционально росту Н. обосновано очень слабо. Чтобы считать эту сторону проблемы народонаселения более или менее выясненной, необходимо, во всяком случае, гораздо более тщательное ее исследование. Итак, теория народонаселения еще весьма недостаточно разработана; можно присоединиться ко мнению Ш. Жида, что в наши дни был бы не лишним новый Мальтус, чтобы открыть демократической науке новые горизонты. «Опыт закона о народонаселении» принадлежит к числу бессмертных произведений научной мысли, но самый «закон Мальтуса» не только не может претендовать на значение универсального над-исторического закона, но вряд ли может быть признан верным для какой бы то ни было отдельной исторической эпохи или стадии развития человечества. Мальтус не только преувеличил значение стихийной силы полового инстинкта, не только положил (сознательно или нет — все равно) в основу своей концепции закон убывающей производительности возрастающих затрат, он односторонне и узко оценил природу человека. Основной грех Мальтусовской концепции заключается в насквозь проникающем ее и лишенном достаточно глубоких оснований, пессимизме. Как низко и односторонне надо оценивать духовную природу человека, чтобы придти к убеждению, что без давления жестокого закона народонаселения невозможен был бы ни материальный, ни духовный прогресс человечества. Кто не может разделять этого убеждения, тот не может принять теоретическую концепцию Мальтуса.
Литература: Мальтус, «Опыт закона о народонаселении»; Чернышевский, примечания к переводу Милля; Каутский, «Размножение и развитие в природе и обществе; сборник «Новые идеи в экономике» (вып. 2-ой); Oppenheimer, «Das Bevölkerungsgesetz des Malthus und der neueren Nationaloekonomie»; Wolf, «Ein neuer Gegner des Malthus»; Elster, «Bevölkerungslehre und Bevölkerungspolitik» (в 3-ем изд. «Handwörterbuch des Staatswissenschaften»). — Cp. Мальтус.
В. Анисимов.
Примечания
[править]- ↑ Средняя из нескольких разрозненных лет за 60-е и 70-е гг.