Резолюция „Клуба русских националистов“ (в Киеве) по поводу проекта преподавания в школах Малороссии на „украинском“ языке, принятая общим собранием членов клуба 12 мая 1908 г.
Рассмотрев внесенное 37 членами Государственной Думы предложение о введении в народные школы губерний с малорусским населением преподавания на „украинском“ языке, с оставлением русского литературного языка только как языка „государственного“, Клуб русских националистов в г. Киеве находит, что такое предложение всецело противоречит как здравым историческим и политическим взглядам, так и истинной пользе населения южно-русских губерний по следующим основаниям:
I. В предложении 37 членов Государственной Думы о преподавании на „украинском“ языке признается необходимым наряду с обучением на малорусском языке обучение в начальных школах русскому языку, как языку государственному. Ст. 2 предложения гласит: „Русский язык, как язык государственный, составляет обязательный предмет обучения в этой школе“.
Такое противопоставление двух языков следует считать совершенно неверным и недопустимым. Общерусский книжный язык, конечно, является языком государственным для поляков, немцев, армян, грузин, татар и других инородцев, живущих на территории Русского государства; но для малоруссов и белоруссов он не только язык государственный, а свой, родной, близкий немного меньше, чем для великоруссов. По своему строю и происхождению, он не может быть рассматриваем, как принадлежность одних великоруссов, так как составляет общее культурное достояние всех ветвей русского народа, в том числе и малоруссов. Это положение составляет такой же бесспорный факт науки и жизни, каким признается племенное единство великоруссов, малоруссов и белоруссов. Чтобы убедиться в этом, достаточно припомнить главнейшие моменты истории развития общерусского литературного языка, имеющие себе соответствие в тысячелетнем ходе политической и культурной жизни русского народа. Русский книжный и образованный язык создавался постепенно в течение длинного ряда столетий при живом участии всех ветвей русского народа, из которых каждая внесла из своего диалектического разнообразия свою лепту в общерусскую духовную сокровищницу. В древнем периоде (X—XIV в.) в письменности господствовал язык церковно-славянский или так-называемый славяно-русский язык, служивший одним из главных средств культурного единения дробных русских племен, мелких княжеств и народоправств. Только в памятниках из сферы юридической и государственной выступает в более чистом виде живая народная речь, притом с различными диалектическими оттенками. Однако, в этот период ни один из областных диалектов не получил гегемонии над прочими и не возвысился до роли самостоятельного языка. Зато между всеми ими поддерживался самый живой и непрерывный взаимный обмен. В среднем периоде (XV—XVII в.), когда Русь в политическом отношении делилась на две половины — восточную и западную, московскую и польско-литовскую, в каждой из половин сохраняет свое значение языка литературного язык церковно-славянский, но рядом с ним развиваются и к концу периода получают условную устойчивость два особых, довольно искусственных книжных языка — восточно-русский и западно-русский. Сходство между ними заключалось в том, что и тот, и другой содержали в себе значительное количество церковно-славянизмов, а различие состояло в том, что в западно-русском языке к церковно-славянским элементам примешивались, кроме многочисленных полонизмов, элементы народных говоров, то белорусских, то червонорусских, то украинских, при чем последние в конце концов возобладали, а в восточно-русском церковно-славянская основа речи была испещрена элементами живых великорусских говоров, преимущественно московского. Дуализм этот, однако, не мешал и в средний период известному взаимодействию областных говоров, так что не было полной обособленности между восточно-русским и западно-русским книжными языками. Так, напр., князь Курбский, выходец из Москвы, принимал деятельное участие в западно-русской литературе, наряду с князем Острожским, конечно, приспособляясь к нормам местного книжного языка. Церковно-славянская грамматика западно-русса Мелетия Смотрицкого (1619 г., в Вильне), Катихизис Лаврентия Зизания и Краткое исповедывание веры (1645 г., Киев) были переизданы в Москве вскоре после появления оригиналов в пределах Западной Руси и пользовались широким распространением на востоке не только в XVII в., но и в XVIII в. Киевские ученые: Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, Дмитрий Ростовский, Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Гавриил Бужинский, Симеон Кохановский работали в области литературы в Москве с неменьшим успехом, чем в Киеве, и содействовали перенесению в Москву не только западно-русской учености, но также некоторых особенностей западно-русского книжного языка. Новый период в развитии русского образованного языка (XVIII—XIX в.) ознаменовался прежде всего слиянием западно-русского языка с восточно-русским в один общерусский язык. Это слияние последовало непосредственно за политическим соединением Малороссии с Московским царством. Затем с Петровской эпохи постепенно прекратился старый книжный дуализм в пределах Русского государства: язык деловой (грамот, актов, статейных списков, судебников и проч.), пропитанный элементами народных говоров, мало-помалу сливается с славяно-русским, захватывая вместе с тем всю область не только государственной и общественной, но и литературной жизни. Дальнейший процесс развития русского образованного языка, завершившийся выработкой того типа его, какой наблюдается в настоящее время, состоял в том, что, благодаря замечательной литературной деятельности Ломоносова, Карамзина, Крылова, Пушкина и многочисленных их последователей, церковно-славянские элементы отошли на задний план, уступив свое место стихиям живой народной речи.
Совершенно естественно, что, в силу исторических и политических условий, великорусское наречие (преимущественно московский его говор) заняло первенствующее положение в ново-русском образованном языке, определив его тип главнейше в звуковом отношении. Так всегда бывает при образовании литературных языков: одно наречие или говор вследствие чисто внешних причин возвышается над другими, получает над ними гегемонию и составляет фон возникающего литературного языка. Но, помимо основной великорусской стихии, наш образованный язык принял в себя немало стихий из малорусских и белорусских говоров. Передатчиками этих стихий, помимо уже раньше полученного наследия, были многочисленные ученые и поэты, выходцы из Западной Руси, писавшие на том же книжном языке, средоточием которого была Москва и вообще Восточная Русь. Так, для XVIII в. достаточно назвать: духовных писателей Амвросия Юшкевича, Кирилла Флоринского, Анастасия Братановского, Иоанна Леванду, проповедника и историка Георгия Конисского, путешественника Василия Григоровича-Барского, поэта Ипполита Богдановича и друг., для XIX в.: Капниста, Нарежного, Гнедича, Гоголя, С. Глинку, Гребенку, Некрасова, Костомарова, Гр. Данилевского, Вс. Крестовского, Марка Вовчка, Мордовцева и мн. друг. Таким образом, современный русский литературный и образованный язык нужно считать плодом многовековой культурной работы передовых людей всего русского народа. Он создан общими усилиями всех его ветвей и потому составляет для всех их одинаково драгоценное достояние. Для всех их он есть нечто свое, близкое, родное, а не только оффициальный, государственный язык. Так и смотрят на русский литературный язык, язык Пушкина и Гоголя, малоруссы как в массе своей, так и среди широких образованных кругов. Только единицы и небольшие партийные кружки оспаривают правильность этого взгляда, опирающегося на историю и сознание всего русского народа.
II. Простой житейский опыт, помимо всяких научных исследований, учит нас тому, что русский южанин прекрасно понимает русского северянина, и наоборот, и что никогда еще не возникало вопроса о том, чтобы при сношениях малоруссов с великоруссами требовалась помощь переводчиков. Как звуковые, так равно и словарные отличия южных наречий от северных в сущности настолько незначительны, что нисколько не препятствуют свободному словообмену между представителями тех и других. Это обстоятельство отметил еще основатель русского литературного языка Ломоносов, который писал: „Народ Российский, по великому пространству обитающий, не взирая на дальное расстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и в селах. Напротив того, в некоторых других государствах, напр., в Германии, Баварской крестьянин мало разумеет Мекленбургского, или Бранденбургской Швабского, хотя все того же немецкого народа“. А из того, что говоры русского народа, раскинувшегося на громадном пространстве Восточной Европы и Сибири, несколько разнятся один от другого, отнюдь не следует, чтобы было необходимо, жертвуя единством русского народа, разрабатывать для каждого говора особый литературный язык, выдвигая вперед все отличия, которыми он разнствует от родственных говоров, и тщательно затирая все черты сходства. Такая ковка новых искусственных литературных языков была бы делом самоубийственным для народного духа, требуя бесцельной затраты огромного труда, и противоречила бы современному стремлению не только отдельных народов, но и целых групп человечества к возможно тесному взаимному сближению.
III. „Украинский“ язык, о введении которого в школы хлопочут 37 членов Государственной Думы, создан в последнее десятилетие галицкими украинофилами, с г. Грушевским во главе. Он построен совершенно искусственно на почве той обильной польской примеси, которая внедрилась в малороссийские говоры во время многовекового подчинения Малороссии и Юго-Западного края политическому главенству Польши, и не только по духу, но и по словарю, фразеологии и синтаксису стоит ближе к языку польскому, нежели к русскому. Жители южно-русских сел совершенно не понимают этого уродливого языка, в чем каждый может убедиться собственным опытом. Усвоение грамотности на этом языке будет для сельских детей гораздо затруднительнее, чем на языке русском. А одновременное преподавание в народной школе двух книжных языков, общерусского, уже сложившегося, и „украинского“, еще вырабатываемого по особым приемам, притом с применением к последнему новопридуманного запутанного фонетического правописания, должно создавать непреодолимые трудности для усвоения детьми русской грамоты. При соблюдении первого требования предложения 37 членов Госуд. Думы, о преподавании на родном, т. е. малорусском языке, оно должно свести на нет обязательное обучение общерусскому языку.
IV. Толки украиноманов о том, будто поднятие образования в народной среде тормозится преподаванием на русском языке — тенденциозное измышление, которое опровергается сорокалетним опытом земских училищ южно-русских губерний; сотни тысяч учащихся были обучены грамотности на русском языке и с успехом пользуются этою грамотностью на всех поприщах жизни. Книги и газеты на „украинском“ языке не находят себе читателей не только в малорусских селах, но даже и среди интеллигентных малоруссов, так как деланный книжный „украинский“ язык равно не понятен ни малорусским крестьянам, ни интеллигентам. Введение „украинского“ жаргона гг. Грушевских может вызвать серьезные затруднения в преподавании, так как указанный жаргон переполнен не только польскими, но даже латинскими и немецкими словами, которые потребуют от учителей продолжительных объяснений. Теперь же учителю легко объяснить какие-либо неудобопонятные сельскому дитяти слова из книжки, ибо их сравнительно очень немного.
V. Полная внутренняя несостоятельность предложения 37 членов Государственной Думы подтверждается характерным явлением современной жизни, наблюдаемым на территории Зарубежной Руси. В восточной, русской части Галичины, при содействии поляков и центрального венского правительства, уже лет пятнадцать назад введено во всех школах, между прочим, и начальных, преподавание на том „украинско-руськом“ языке, который теперь предлагают узаконить для народных школ Малороссии. Что же оказывается? В настоящее время значительная часть галицко-русского народа открыто выражает свое недовольство этим школьным языком, находя его трудным для усвоения и видя в нем тормоз для успехов народного просвещения. С лета прошлого года по всей области происходят народные собрания, на которых составляются резолюции о введении во всех школах русской Галичины преподавания на обще-русском литературном языке, а венский рейхсрат завален сотнями петиций от русских сел с ходатайствами в том же духе. Таким образом, авторы законопроекта настаивают на заведении у нас в Малороссии того порядка вещей, который в Галичине принес свои горькие плоды и осужден значительною частью самого народа, как явление не только не полезное, но прямо вредное. Галицкие русские стремятся к установлению тесного культурного общения с остальной Русью, а мы будем стараться о том, чтобы разрушить сложившееся веками культурное единство русского народа.
VI. При нынешней густой сети железных дорог население чрезвычайно легко и охотно передвигается с места на место, ища заработков, вступая в деловые сношения вне зависимости от расстояния и т. д. Непривычка с школьного возраста к русскому языку только стесняла бы малорусское население в его насущнейших интересах. Рынок труда и поприще деятельности для него сузились бы в угоду фантастическим прихотям нескольких заведенных политиканством украиноманов.
VII. Совершенно ясно и бесспорно, что предложение 37 членов Думы преследует цели не педагогические, которыми прикрываются авторы предложения, а исключительно политические. Цель украиноманов — создание политически-независимой Украйны, так называемой „самостийной Украины“. Для этого украиноманам надо создать отдельный и независимый украинский народ, который бы считал себя не имеющим ничего общего с великоруссами. Для этого же в свою очередь надо было создать самостоятельный украинский язык. Над этим украиноманы и трудились, выковав в Галиции тот жаргон, о котором говорилось выше. Но этот „язык“ в России оказался без применения. Малоруссы, живущие в пределах России, считают себя русскими, а русский язык — своим родным языком и читают и пишут на этом языке. Брошюры и газеты на малорусском языке никакого распространения не получили, несмотря на все старания украиноманов, ибо народ совершенно не понимает жаргона гг. Грушевских. И вот при таких условиях украиноманы в основу своей политической программы поставили введение преподавания в школах на украинском языке. Такая школа имеет назначением отучать малороссов от русского языка и приучать их к украинскому жаргону. Другими словами, назначение украинизированной школы заключается в разрушении народного сознания о единстве русского народа, в внедрении в умы малоруссов мысли о полной отдельности русского народа, в воспитании их в чувствах духовной розни с великоруссами и национального и политического сепаратизма. Вот истинная цель проектируемого введения преподавания в Малороссии на совершенно непонятном народу галицком книжном жаргоне.
VIII. Мечты украиноманов о создании „самостийной“ Украйны совершенно беспочвенны и неосуществимы. Но введение преподавания на „украинском“ языке в школах Южной России, если бы таковое осуществилось, было бы радостно приветствуемо всеми врагами России и славянства по той же причине, по которой украинофильство в Галиции всегда пользовалось самой деятельной помощью австрийского правительства. В частности, осуществлению проекта 37 членов Думы порадовались бы и поляки: они даже помогут вогнать этот клин в общерусское национальное и политическое тело. Не говоря уже о том, что всякий раздор между двумя ветвями единого русского народа им очень на руку (ведь гибель Польши обусловливалась, главным образом, воссоединением Малороссии с Великороссией), поляки ведь мечтают тоже об „отбудовании“ независимой Польши, притом непременно Польши „от моря и до моря“, т. е. с включением в состав ее правобережной Малороссии. И вот тогда для поляков преподавание на „украинском“ языке явилось бы превосходным средством для облегчения полонизации малорусских сел. Главное — отучить малороссов от русского языка, а от жаргона Грушевского до польского языка — один шаг. Но до самостоятельной Польши, слава Богу, так же далеко, как и до „самостийной“ Украйны.