добраго, открытаго нрава, но очень вспыльчивъ. Сестру пользовали: операторъ Диффенбахъ, извѣстный во всемъ свѣтѣ, и королевский акушеръ Гауке. Этого послѣдняго зять прозвалъ китомъ. Когда ему отрекомедовали меня, то онъ спросилъ съ видомъ удивленія, указывая на меня: «Comment! lui, compositeur?» и вслѣдствіе того далъ мнѣ съ зятемъ музыкальный вечеръ; тамъ явилось штукъ пятнадцать нѣмочекъ съ нотами, которыя съ листа пропѣли нѣсколько хоровъ, преимущественно Шпонтини (Spontini).
Диффенбахъ посовѣтовалъ мнѣ гусарскую жизнь (Hussaren Leben) и гимнастику; но ни то, ни другое не произвело желаннаго успѣха.
Въ Берлинѣ встрѣтилъ я пансіонскаго товарища Чиркова, страннаго, но милаго и образованнаго человѣка, съ которымъ я жилъ въ Петербургѣ въ 1828 г.[1]. Приѣхавъ въ Берлинъ, сначала поселился я съ сестрою и зятемъ въ [2], № 10[3], во второмъ этажѣ; но впослѣдствіи занялъ въ томъ же домѣ, въ томъ же этажѣ, насупротивъ сестры и зятя и подобную имъ квартиру. Чрезъ нѣсколько времени по приѣздѣ, я встрѣтился съ учителемъ пѣния Тешнеромъ, котораго зналъ еще въ Миланѣ. Онъ познакомилъ меня съ своей ученицей Маріей. Ей было лѣтъ 17 или 18. Она была нѣсколько израильскаго происхожденія, высокаго роста, но еще не сложилась; лицомъ же очень красива и походила нѣсколько на Мадонну. Кромѣ Маріи, семейство состояло изъ отца, матери и двухъ братьевъ. Я началъ учить ее пѣнію и написалъ для нея этюды; изъ одной изъ нихъ, впослѣдствіи, я аранжировалъ Еврейскую пѣсню для драмы Кукольника: К. Холмскій. Почти ежедневно видѣлъ Марію, и нечувствительно почувствовалъ къ ней склонность, которую, кажется, и она раздѣляла.
Тотъ же Тешнеръ отрекомендовалъ мнѣ гомеопатическаго доктора Штюллера, у котораго я постоянно пользовался во все время пребыванія моего въ Берлинѣ.
Ему же, т.-е. Тешнеру обязанъ знакомствомъ съ Зигфридомъ Деномъ (); онъ теперь Custos музыкальнаго отдѣ-
