[Щепотевъ] въ ту же минуту ⟨сказалъ:⟩
— Намъ не [въ] привычку нырять, намъ и спасибо царское — жалованье большое.
Въ то время, какъ Алексѣй говорилъ это, онъ почувствовалъ запахъ вина изъ желудка Царя и, оскаливъ зубы, прибавилъ:
— Если хочешь жаловать, вели водки дать. —
Царь не засмѣялся, а нахмурился и пристальнѣй посмотрѣлъ на широкую, здоровенную, умную и веселую рожу солдата, на его красную бычачью шею и на весь станъ, короткій и сбитый. Ему понравился солдатъ, и задумался о немъ, отъ того и нахмурился.
— Ты изъ какихъ?
— Изъ поповъ, — проговорилъ Алексѣй и засмѣялся, но не смѣлъ и захрипѣлъ.
Всѣ засмѣялись.
— A гдѣ жъ ты, попъ, нырять выучился?
Всѣ засмѣялись громче.
— На Муромѣ свой дворишко былъ.
— A грамотѣ учился?
— Знаю.
— Зачѣмъ же ты въ солдаты попалъ?
— Отъ жены, Государь.
— А что отъ жены?
Алексѣй переставилъ ноги половчѣй, приподнялъ плечи и руки, какъ будто хотѣлъ засунуть большіе пальцы за кушакъ, но кушака не было, опустилъ ихъ назадъ; но все таки сталъ такъ, что, видно онъ сбирался, не торопясь, по порядку разсказывать.
— Женили меня родители, да попалась блядь, я ее грозить [?], а она хуже, я ее ласкать, а она еще пуще, я ее учить, а она еще того злѣе; я ее бросилъ, а она того и хотѣла.
Отъ волненія ли, отъ холоду ли[1] сохнувшаго на немъ платья, Алексѣй началъ дрожать и скулами и колѣнками, говоря эти слова. Лицо его стало сизое. Царь захохоталъ и оглянулся. То самое, что онъ [хотѣлъ] приказать, было готово: Александръ принесъ ведро водки и, зачерпнувъ ковшемъ, держалъ его. Царь мигнулъ ему. Александръ поднесъ Алексѣю. Алексѣй перекрестился, поклонился Царю, выпилъ, крякнулъ и продолжалъ:
— Съ тоски загулялъ, пришелъ въ Москву и записался въ Обросимы.
— А жена же гдѣ?
— Жена на Москвѣ въ Преображенскомъ. Начальные люди ужъ вовсе отбили. Пропадай она совсѣмъ. Нѣтъ хуже жены. Потому....
- ↑ В подлиннике: какъ ⟨это часто бываетъ лѣтомъ⟩
