у истоковъ Нила жалкiй, тупой дикарь, раздираемый когтями свирҍпаго льва, молча страдаетъ и отъ когтей, и
отъ отсутствiя вечерней газеты, и отъ своей собственной тупости и невҍжества...
Сердце мое болҍзненно сжалось, и къ горлу подкатилъ тяжелый комъ.
Для журналиста — у меня на рҍдкость добрая, отзывчивая душа и широкое, способное на героизмъ и самопожертвованiе сердце.
Цҍлую недҍлю у меня не выходила изъ головы судьба африканскихъ дикарей, а еще черезъ недҍлю — я рҍшилъ поҍхать къ нимъ, неся съ собой знанiе, просвҍщенiе и истинныя культурныя начинанiя, могущiя поднять дикаря до меня, всезнающаго, разносторонняго газетнаго работника.
Издатель сначала удивился моему рҍшенiю, потомъ огорчился, потомъ выразилъ опасенiе — не страдаю-ли я тихимъ помҍшательствомъ, а потомъ выдалъ мнҍ авансъ, написалъ въ своей газетҍ, что «редакцiя, не щадя затратъ, рҍшила послать собственнаго спецiальнаго корреспондента въ центральную Африку»... и я уҍхалъ...
II.
Утомившись, послҍ длиннаго дневного перехода подъ свирҍпыми лучами центральнаго африканскаго солнца, я, вмҍстҍ со своими проводниками, остановился на ночлегъ въ тропическомъ лҍсу, сплошь состоявшемъ изъ лiанъ, змҍй и голодныхъ назойливыхъ львовъ.
Не прошло и часу безпокойнаго, тяжелаго сна, какъ я услышалъ крики, бҍготню, возню и, очнувшись, увидҍлъ себя схваченнымъ дюжими черными руками нҍсколькихъ неизвҍстныхъ мнҍ людей, очевидно, тҍхъ самыхъ, которые такъ страдали отъ отсутствiя вечернихъ газетъ.
Не теряя присутствiя духа, я, съ помощью знаковъ, обратился къ нимъ со слҍдующей рҍчью:
— Милостивые дикари! Я, конечно, понимаю, что весь вашъ жизненный укладъ и дҍдовскiя традицiи, те
у истоков Нила жалкий, тупой дикарь, раздираемый когтями свирепого льва, молча страдает и от когтей, и от отсутствия вечерней газеты, и от своей собственной тупости и невежества...
Сердце моё болезненно сжалось, и к горлу подкатил тяжелый ком.
Для журналиста — у меня на редкость добрая, отзывчивая душа и широкое, способное на героизм и самопожертвование сердце.
Целую неделю у меня не выходила из головы судьба африканских дикарей, а ещё через неделю — я решил поехать к ним, неся с собой знание, просвещение и истинные культурные начинания, могущие поднять дикаря до меня, всезнающего, разностороннего газетного работника.
Издатель сначала удивился моему решению, потом огорчился, потом выразил опасение — не страдаю ли я тихим помешательством, а потом выдал мне аванс, написал в своей газете, что «редакция, не щадя затрат, решила послать собственного специального корреспондента в центральную Африку»... и я уехал...
II.
Утомившись, после длинного дневного перехода под свирепыми лучами центрального африканского солнца, я, вместе со своими проводниками, остановился на ночлег в тропическом лесу, сплошь состоявшем из лиан, змей и голодных назойливых львов.
Не прошло и часу беспокойного, тяжелого сна, как я услышал крики, беготню, возню и, очнувшись, увидел себя схваченным дюжими чёрными руками нескольких неизвестных мне людей, очевидно, тех самых, которые так страдали от отсутствия вечерних газет.
Не теряя присутствия духа, я, с помощью знаков, обратился к ним со следующей речью:
— Милостивые дикари! Я, конечно, понимаю, что весь ваш жизненный уклад и дедовские традиции, те
