сильный клювъ широко раскрывался, собираясь укусить; красная шея была покрыта пухомъ.
— Орленокъ!—закричалъ мельникъ. Бабетта вскрикнула и отскочила въ сторону, но не могла глазъ оторвать отъ Руди и отъ орленка.
— Ну, ты не даешь себя запугать!—сказалъ мельникъ.
— А вы всегда вѣрны своему слову! У всякаго своя особенность!—сказалъ Руди.
— Но отчего ты не сломалъ себѣ шеи?—спросилъ мельникъ.
— Оттого что держался крѣпко!—сказалъ Руди.—Такъ я и буду продолжать—крѣпко держаться за Бабетту!
— Получи ее сперва!—сказалъ мельникъ и засмѣялся; это было добрымъ знакомъ,—Бабетта ужъ знала.
— Ну, давай-ка вытащимъ его изъ корзины! Ишь ты! Страхъ просто, какъ онъ таращится! Какъ ты схватилъ его?
Руди пришлось разсказать обо всемъ; онъ говорилъ, а мельникъ все шире и шире раскрывалъ глаза.
— Съ твоею удалью да счастьемъ ты прокормишь трехъ женъ!—сказалъ онъ, наконецъ.
— Спасибо! Спасибо!—вскричалъ Руди.
— Ну, да Бабетты-то ты все-таки еще не получилъ!—сказалъ мельникъ и шутливо похлопалъ молодого охотника по плечу.
— Знаешь новости?—спросила комнатная кошка кухонную.—Руди принесъ намъ орленка и взамѣнъ беретъ Бабетту. Они ужъ цѣловались прямо на глазахъ у отца! Это, вѣдь, почти то же, что помолвка! Старикъ ужъ не порывался „шаркнуть“ Руди за дверь, припряталъ когти и прикурнулъ послѣ обѣда, а молодежь оставилъ миловаться! А ужъ сколько имъ надо пересказать другъ другу! Они не кончатъ и до Рождества.
Они и не кончили. Вѣтеръ крутилъ опавшую и побурѣвшую листву, снѣгъ шелъ и въ долинѣ, и на горахъ. Дѣва Льдовъ сидѣла въ своемъ гордомъ замкѣ, который выросталъ зимою. На скалахъ повисли толстыя хоботообразныя ледяныя сосульки; это застыли горные потоки, которые лѣтомъ извиваются тутъ, по скаламъ, словно серебристыя ленты. Напудренныя сосны сверкали ледяными кристаллами и фантастическими гирляндами… Дѣва Льдовъ со свистомъ носилась надъ глубокою долиною на крыльяхъ буйнаго вѣтра; снѣжный коверъ покрывалъ всю мѣстность вплоть до Бэ, такъ что она могла явиться и туда, и узнать, что Руди сдѣлался домосѣдомъ,—вѣчно сидѣлъ у Бабетты!
сильный клюв широко раскрывался, собираясь укусить; красная шея была покрыта пухом.
— Орлёнок! — закричал мельник. Бабетта вскрикнула и отскочила в сторону, но не могла глаз оторвать от Руди и от орлёнка.
— Ну, ты не даёшь себя запугать! — сказал мельник.
— А вы всегда верны своему слову! У всякого своя особенность! — сказал Руди.
— Но отчего ты не сломал себе шеи? — спросил мельник.
— Оттого что держался крепко! — сказал Руди. — Так я и буду продолжать — крепко держаться за Бабетту!
— Получи её сперва! — сказал мельник и засмеялся; это было добрым знаком, — Бабетта уж знала.
— Ну, давай-ка вытащим его из корзины! Ишь ты! Страх просто, как он таращится! Как ты схватил его?
Руди пришлось рассказать обо всём; он говорил, а мельник всё шире и шире раскрывал глаза.
— С твоею удалью да счастьем ты прокормишь трёх жён! — сказал он, наконец.
— Спасибо! Спасибо! — вскричал Руди.
— Ну, да Бабетты-то ты всё-таки ещё не получил! — сказал мельник и шутливо похлопал молодого охотника по плечу.
— Знаешь новости? — спросила комнатная кошка кухонную. — Руди принёс нам орлёнка и взамен берёт Бабетту. Они уж целовались прямо на глазах у отца! Это, ведь, почти то же, что помолвка! Старик уж не порывался «шаркнуть» Руди за дверь, припрятал когти и прикурнул после обеда, а молодёжь оставил миловаться! А уж сколько им надо пересказать друг другу! Они не кончат и до Рождества.
Они и не кончили. Ветер крутил опавшую и побуревшую листву, снег шёл и в долине, и на горах. Дева Льдов сидела в своём гордом замке, который вырастал зимою. На скалах повисли толстые хоботообразные ледяные сосульки; это застыли горные потоки, которые летом извиваются тут, по скалам, словно серебристые ленты. Напудренные сосны сверкали ледяными кристаллами и фантастическими гирляндами… Дева Льдов со свистом носилась над глубокою долиною на крыльях буйного ветра; снежный ковёр покрывал всю местность вплоть до Бэ, так что она могла явиться и туда, и узнать, что Руди сделался домоседом, — вечно сидел у Бабетты!
