что эта дѣвушка есть то самое совершенное существо, какимъ она ее себѣ представляла, и тѣмъ болѣе она желала познакомиться съ ней.
Обѣ дѣвушки встрѣчались въ день по нѣсколько разъ, и при каждой встрѣчѣ глаза Кити говорили: „Кто вы? что́ вы? Вѣдь правда, что вы то прелестное существо, какимъ я воображаю васъ? Но ради Бога не думайте, — прибавлялъ ея взглядъ, — что я позволяю себѣ навязываться въ знакомыя. Я просто любуюсь вами и люблю васъ“. — „Я тоже люблю васъ, и вы очень, очень милы. И еще больше любила бы васъ, если бы имѣла время“, отвѣчалъ взглядъ неизвѣстной дѣвушки. И дѣйствительно, Кити видѣла, что она всегда занята: или она уводитъ съ водъ дѣтей русскаго семейства, или несетъ пледъ для больной и укутываетъ ее, или старается развлечь раздраженнаго больного, или выбираетъ и покупаетъ печенье къ кофею для кого-то.
Скоро послѣ пріѣзда Щербацкихъ на утреннихъ водахъ появились еще два лица, обратившія на себя общее недружелюбное вниманіе. Это были: очень высокій сутуловатый мужчина съ огромными руками, въ короткомъ, не по росту, и старомъ пальто, съ черными, наивными и вмѣстѣ страшными глазами, и рябоватая миловидная женщина, очень дурно и безвкусно одѣтая. Признавъ этихъ лицъ за русскихъ, Кити уже начала въ своемъ воображеніи составлять о нихъ прекрасный и трогательный романъ. Но княгиня, узнавъ по Kurliste, что это были Левинъ Николай и Марья Николаевна, объяснила Кити, какой дурной человѣкъ былъ этотъ Левинъ, и всѣ мечты объ этихъ двухъ лицахъ исчезли. Не столько потому, что мать сказала ей, сколько потому, что это былъ братъ Константина, для Кити эти лица вдругъ показались въ высшей степени непріятны. Этотъ Левинъ возбуждалъ въ ней теперь своею привычкой подергиваться головой непреодолимое чувство отвращенія.
Ей казалось, что въ его большихъ страшныхъ глазахъ, которые упорно слѣдили за ней, выражалось чувство ненависти и насмѣшки, и она старалась избѣгать встрѣчи съ нимъ.
