„Я бѣгу теперь отъ искусства“, говорилъ, за нѣсколько лѣтъ предъ своей смертью, Оскаръ Уайльдъ, встрѣтившись случайно съ однимъ изъ своихъ пріятелей въ Алжирѣ. „Я хочу молиться Солнцу, одному лишь Солнцу. Вы замѣтили, что Солнце гнушается мыслью? Оно изгоняетъ ее, мысль должна прятаться въ тѣни. Прежде Солнце жило въ Египтѣ. Солнце побѣдило Египетъ. Оно долго жило въ Греціи. Солнце побѣдило Грецію, затѣмъ Италію, затѣмъ Францію; нынѣ всякая мысль изгнана, вытѣснена до самой Норвегіи и Россіи, гдѣ никогда не бываетъ Солнца. Солнце завидуетъ искусству“.
Этотъ красивый парадоксъ, справедливый, какъ большая часть парадоксовъ, весьма характеренъ для „Короля Жизни“, умершаго преждевременно, для Джентльмена Поэзіи, ринувшагося въ омутъ безславія, для художника, влюбленнаго въ наслажденье и угасшаго въ скорби[1]. Какъ жизнь Оскара Уайльда, вся сплошь, была блестящимъ смѣлымъ парадоксомъ, отравленнымъ чрезмѣрностью пре-
- ↑ См. болѣе подробный этюдъ объ Оскарѣ Уайльдѣ въ моей книгѣ „Горныя Вершины“.
«Я бегу теперь от искусства», говорил, за несколько лет пред своей смертью, Оскар Уайльд, встретившись случайно с одним из своих приятелей в Алжире. «Я хочу молиться Солнцу, одному лишь Солнцу. Вы заметили, что Солнце гнушается мыслью? Оно изгоняет ее, мысль должна прятаться в тени. Прежде Солнце жило в Египте. Солнце победило Египет. Оно долго жило в Греции. Солнце победило Грецию, затем Италию, затем Францию; ныне всякая мысль изгнана, вытеснена до самой Норвегии и России, где никогда не бывает Солнца. Солнце завидует искусству».
Этот красивый парадокс, справедливый, как большая часть парадоксов, весьма характерен для «Короля Жизни», умершего преждевременно, для Джентльмена Поэзии, ринувшегося в омут бесславия, для художника, влюбленного в наслажденье и угасшего в скорби[1]. Как жизнь Оскара Уайльда, вся сплошь, была блестящим смелым парадоксом, отравленным чрезмерностью пре-
- ↑ См. более подробный этюд об Оскаре Уайльде в моей книге «Горные Вершины».
