Страница:Бальмонт. Морское свечение. 1910.pdf/36

И отъ рыбъ по Морю тучи серебристыя пошли.
И летѣли птицы въ Небѣ, словно дымъ стоялъ вдали.
Скрылись туры и олени за громадой синихъ горъ.
Зайцы, волки и медвѣди все тревожатся съ тѣхъ поръ.
И протяжно на озерахъ кличетъ стая лебедей.
Ибо Волхъ родился въ мірѣ, соколъ, волкъ онъ, туръ и змѣй.
Оттого въ степи и въ чащахъ звѣрь намъ радость, не бѣда.
И змѣею наша пѣсня длится, тянется всегда.
Оттого и вѣщій Волховъ именитъ среди стихій,
Чародѣемъ онъ зовется, вѣковой рѣчной нашъ змій.
И по сушѣ, и по Морю всюду въ мірѣ, далеко,
Прозвучитъ въ столѣтьяхъ пѣсня про богатаго Садко.

Среди безмѣрныхъ пространствъ, занятыхъ Славянскими племенами, естественно возникаютъ исполинскіе облики богатырей и тонко очерченные лики чарователей, красота которыхъ узывчиво-соблазнительна. Мы встрѣчаемся въ Русскихъ былинахъ съ особымъ, первородно-цѣннымъ, заколдованнымъ міромъ, соединившимъ чарованія личности съ чарованіями Природы. Горы и степи какъ будто вступаютъ въ братскій союзъ съ людьми. Свѣтогоръ, котораго Земля не можетъ больше держать на себѣ, предъ смертью свершаетъ мистерію побратимства съ Владимірскимъ мужикомъ, Ильей Муромцемъ и отдаетъ ему свой всепобѣдный мечъ-кладенецъ съ лезвіемъ, чья сила ограничена лишь золотою гробницей, замыкающей въ себѣ тайну Природы, порождающей изъ нѣдръ своихъ дива, какихъ она сама не выноситъ. Свѣтогоръ, чей образъ—какъ снѣжная вершина Эльбруса, озаренная Солнцемъ, смиряетъ свою гордость предъ другимъ творческимъ геніемъ Пашни, предъ мощнымъ и малословнымъ Микулой Селяниновичемъ, несущимъ таинственную суму. Свѣтогоръ видитъ его идущимъ, и не можетъ догнать на своемъ богатырскомъ конѣ. Свѣтогоръ умѣряетъ быстроту коня, а тотъ идетъ себѣ ровно, не обращая вниманія, и, когда Свѣтогоръ проситъ бесѣды, онъ не возбраняетъ встрѣчѣ и бесѣдѣ, и кичливый богатырь не можетъ поднять мужицкую суму, въ которой земная тяга, исполинъ природныхъ силъ, гуляка Стихій, узнаетъ отъ таинственно-скромнаго пахаря свою судьбу. Микула посылаетъ его къ загадочному кузнецу, который куетъ судьбы подъ Древнимъ Древомъ. Молчальникъ, пронзающій Землю сохой, сильнѣе самой Земли, онъ ея тайна и ея безмолвная красота. Пройдутъ столѣтія отъ исполиновъ до людей, и вмѣсто Свѣтогора, спящаго въ золотой гробницѣ, окованной неразрывными обручами, Микулу будетъ вопрошать человѣчекъ нашихъ дней, но немного будетъ говорить съ нимъ Микула.

Хочется заново спѣть свѣжую пѣснь въ честь засѣвателя сумрачныхъ пашенъ, въ честь созидателя желтыхъ ржаныхъ и пшеничныхъ морей.

Ай же ты, Микула Селяниновичъ, Мужикъ,^[1]
Ты за сколько тысячъ лѣтъ къ землѣ своей привыкъ?
Сколько долгихъ тысячъ лѣтъ ты водилъ сохой?
Вѣкъ придетъ, и вѣкъ уйдетъ, вѣченъ образъ твой.
Лошадь у тебя была, не красна на видъ,
А взметнется да заржетъ, облако гремитъ.
Ходитъ, ходитъ, съ бороздой борозда дружна.
Свѣтелъ Кіевъ,—что̀ мнѣ онъ? Пашня мнѣ нужна.

1. Микула Селянинович — стихотворение К. Д. Бальмонта. (прим. редактора Викитеки)

Тот же текст в современной орфографии

И от рыб по Морю тучи серебристые пошли.
И летели птицы в Небе, словно дым стоял вдали.
Скрылись туры и олени за громадой синих гор.
Зайцы, волки и медведи всё тревожатся с тех пор.
И протяжно на озерах кличет стая лебедей.
Ибо Волх родился в мире, сокол, волк он, тур и змей.
Оттого в степи и в чащах зверь нам радость, не беда.
И змеею наша песня длится, тянется всегда.
Оттого и вещий Волхов именит среди стихий,
Чародеем он зовется, вековой речной наш змий.
И по суше, и по Морю всюду в мире, далеко,
Прозвучит в столетьях песня про богатого Садко.

Среди безмерных пространств, занятых Славянскими племенами, естественно возникают исполинские облики богатырей и тонко очерченные лики чарователей, красота которых узывчиво-соблазнительна. Мы встречаемся в Русских былинах с особым, первородно-ценным, заколдованным миром, соединившим чарования личности с чарованиями Природы. Горы и степи как будто вступают в братский союз с людьми. Светогор, которого Земля не может больше держать на себе, пред смертью свершает мистерию побратимства с Владимирским мужиком, Ильей Муромцем и отдает ему свой всепобедный меч-кладенец с лезвием, чья сила ограничена лишь золотою гробницей, замыкающей в себе тайну Природы, порождающей из недр своих дива, каких она сама не выносит. Светогор, чей образ — как снежная вершина Эльбруса, озаренная Солнцем, смиряет свою гордость пред другим творческим гением Пашни, пред мощным и малословным Микулой Селяниновичем, несущим таинственную суму. Светогор видит его идущим, и не может догнать на своем богатырском коне. Светогор умеряет быстроту коня, а тот идет себе ровно, не обращая внимания, и, когда Светогор просит беседы, он не возбраняет встрече и беседе, и кичливый богатырь не может поднять мужицкую суму, в которой земная тяга, исполин природных сил, гуляка Стихий, узнает от таинственно-скромного пахаря свою судьбу. Микула посылает его к загадочному кузнецу, который кует судьбы под Древним Древом. Молчальник, пронзающий Землю сохой, сильнее самой Земли, он её тайна и её безмолвная красота. Пройдут столетия от исполинов до людей, и вместо Светогора, спящего в золотой гробнице, окованной неразрывными обручами, Микулу будет вопрошать человечек наших дней, но немного будет говорить с ним Микула.

Хочется заново спеть свежую песнь в честь засевателя сумрачных пашен, в честь созидателя желтых ржаных и пшеничных морей.

Ай же ты, Микула Селянинович, Мужик,^[1]
Ты за сколько тысяч лет к земле своей привык?
Сколько долгих тысяч лет ты водил сохой?
Век придет, и век уйдет, вечен образ твой.
Лошадь у тебя была, не красна на вид,
А взметнется да заржет, облако гремит.
Ходит, ходит, с бороздой борозда дружна.
Светел Киев, — что́ мне он? Пашня мне нужна.

1. Микула Селянинович — стихотворение К. Д. Бальмонта. (прим. редактора Викитеки)