убьетъ меня когда-нибудь; я даже думаю, что онъ давно бы это сдѣлалъ, если бъ смѣлъ.
— Ба! сказалъ молодой человѣкъ, пристально посмотрѣвъ на меня и насупивъ брови: вы скорѣе посягнули бы на жизнь мою, если бъ могли; это мы знаемъ.
— Мнѣ кажется, что я въ самомъ дѣлѣ въ состояніи бы убить тебя, вскричалъ старикъ, оборотившись къ нему. Если бъ я клятвой, просьбами или словами могъ отделаться отъ тебя, то не поколебался бы ни минуты; смерть твоя была бы для меня большимъ облегченіемъ.
— Знаю; не то ли жъ я говорилъ? Но ни клятвы, ни просьбы, ни слова не убьютъ меня и, слѣдовательно, я живу и намѣренъ жить.
— А мать его умерла! вскричалъ старикъ сложивъ руки и поднявъ глаза къ небу; справедливо ли это!
Молодой человѣкъ стоялъ упершись одной ногой въ стулъ и смотрѣлъ на старика съ презрительной насмѣшкой. Ему, по-видимому, было двадцать одинъ годъ; онъ былъ хорошо сложенъ и черты лица имѣлъ прекрасныя, хотя выраженіе ихъ ни сколько не говорило въ его пользу, и представляло вмѣстѣ съ костюмомъ и манерами его, отвратительный характеръ дурнаго поведенія и дерзости.
— Справедливо или нѣтъ, сказалъ онъ, но я не выйду отсюда до-тѣхъ-поръ, пока мнѣ самому не вздумается уйти, развѣ ужъ вы захотите созвать народъ, чтобы выгнать меня; но я знаю, что вы этого не сдѣлаете. Повторяю вамъ, что я хочу видѣть сестру мою.
— Твою сестру! вскричалъ старикъ съ горестію.
— Да. Вы не можете уничтожить этого родства; да, я хочу видѣть сестру, которую вы держите въ-заперти, которой умъ вы отравляете вашими злобными тайнами; вы всѣмъ говорите, что любите ее, а сами мучите бѣдняжку работой и трудами, чтобы каждую недѣлю прибавлять по нѣскольку шеллинговъ къ гинеямъ, которымъ вы сами не знаете счету. Я хочу видѣть ее, говорю вамъ, и увижу.
— Вотъ нашелся проповѣдникъ! Отравляю ея умъ! вскричалъ старикъ, обратившись ко мнѣ: вотъ образецъ щедрости, презирающій нѣсколько шеллинговъ, заработанныхъ честными трудами! Этотъ человѣкъ, мистеръ, развратникъ;
убьет меня когда-нибудь; я даже думаю, что он давно бы это сделал, если б смел.
— Ба! сказал молодой человек, пристально посмотрев на меня и насупив брови: вы скорее посягнули бы на жизнь мою, если б могли; это мы знаем.
— Мне кажется, что я в самом деле в состоянии бы убить тебя, вскричал старик, оборотившись к нему. Если б я клятвой, просьбами или словами мог отделаться от тебя, то не поколебался бы ни минуты; смерть твоя была бы для меня большим облегчением.
— Знаю; не то ли ж я говорил? Но ни клятвы, ни просьбы, ни слова не убьют меня и, следовательно, я живу и намерен жить.
— А мать его умерла! вскричал старик сложив руки и подняв глаза к небу; справедливо ли это!
Молодой человек стоял упершись одной ногой в стул и смотрел на старика с презрительной насмешкой. Ему, по-видимому, было двадцать один год; он был хорошо сложен и черты лица имел прекрасные, хотя выражение их нисколько не говорило в его пользу, и представляло вместе с костюмом и манерами его, отвратительный характер дурного поведения и дерзости.
— Справедливо или нет, сказал он, но я не выйду отсюда до тех пор, пока мне самому не вздумается уйти, разве уж вы захотите созвать народ, чтобы выгнать меня; но я знаю, что вы этого не сделаете. Повторяю вам, что я хочу видеть сестру мою.
— Твою сестру! вскричал старик с горестию.
— Да. Вы не можете уничтожить этого родства; да, я хочу видеть сестру, которую вы держите взаперти, которой ум вы отравляете вашими злобными тайнами; вы всем говорите, что любите её, а сами мучите бедняжку работой и трудами, чтобы каждую неделю прибавлять по нескольку шеллингов к гинеям, которым вы сами не знаете счету. Я хочу видеть её, говорю вам, и увижу.
— Вот нашелся проповедник! Отравляю её ум! вскричал старик, обратившись ко мне: вот образец щедрости, презирающий несколько шеллингов, заработанных честными трудами! Этот человек, мистер, развратник;
