Въ яркомъ вѣнкѣ изъ пурпурнаго мака,
Смутно рѣсницы къ землѣ опустивъ,
Женщина вышла изъ тусклаго мрака…
Обликъ лица ея грубо красивъ.
Серьги по золоту блещутъ рубиномъ,
Шею оплелъ ей кровавый коралъ,
Вѣетъ отъ губъ ея чѣмъ то звѣринымъ,
Тишью пещеръ и пустынностью скалъ.
Черные волосы, съ сумракомъ слиты,
Пали на бѣлую матовость плечъ,
Выпуклы, подняты, вѣчно не сыты,
Груди дрожатъ отъ желанія встрѣчъ.
Руки протянуты (такъ, безпокоясь,
Ищетъ слѣпая далекой стѣны),
Бедра опуталъ ей тигровый поясъ…
Тише! привѣтствуй восторгъ тишины!
Чу! загремѣли чуть слышно запястья,
Губы скривились въ мучительный знакъ…
Снова, о снова, истомы и счастья!
Пусть осыпается пурпурный макъ.
В ярком венке из пурпурного мака,
Смутно ресницы к земле опустив,
Женщина вышла из тусклого мрака…
Облик лица ее грубо красив.
Серьги по золоту блещут рубином,
Шею оплел ей кровавый корал,
Веет от губ ее чем-то звериным,
Тишью пещер и пустынностью скал.
Черные волосы, с сумраком слиты,
Пали на белую матовость плеч,
Выпуклы, подняты, вечно не сыты,
Груди дрожат от желания встреч.
Руки протянуты (так, беспокоясь,
Ищет слепая далекой стены),
Бедра опутал ей тигровый пояс…
Тише! приветствуй восторг тишины!
Чу! загремели чуть слышно запястья,
Губы скривились в мучительный знак…
Снова, о снова, истомы и счастья!
Пусть осыпается пурпурный мак.
