вицами Шанталь; съ ними едва дерзаешь говорить: до такой степени онѣ безпорочны! Боишься даже быть невѣжливыми, кланяясь имъ.
Отецъ — прелестнѣйшій человѣкъ, очень образованный, прямой, добродушный, но больше всего любящій тишину и покой. Онъ сильно содѣйствовалъ превращенію членовъ своей семьи въ муміи, желая устроить жизнь по своему вкусу, жизнь стоячей неподвижности. Онъ много читаетъ, охотно разговариваетъ и легко умиляется. Благодаря отсутствію общенія, столкновеній и толчковъ, нравственная эпидерма его сдѣлалась очень чувствительной. При малѣйшемъ поводѣ онъ приходитъ въ сильное возбужденіе, волнуется и страдаетъ.
Впрочемъ, у Шанталей есть кругъ знакомства, но очень ограниченный, строго избранный изъ числа ближайшихъ сосѣдей. Два или три раза въ годъ они обмѣниваются визитами съ родственниками, живущими далеко. Я же являюсь къ нимъ обѣдать 15 августа и на Крещенье. Это для меня такая же обязанность, какъ для католика причастіе на Святой.
На 15-е августа приглашаются нѣкоторые пріятели, но на Крещенье изъ постороннихъ бываю только я одинъ.
Итакъ, я, по примѣру прежнихъ лѣтъ, явился въ Крещенье обѣдать къ Шанталямъ.
Я, какъ всегда, поцѣловался съ Шанталемъ, съ мадамъ Щанталь и съ мадемуазель Перлъ и низко поклонился дѣвицамъ Луизѣ и Полинѣ. Меня засыпали вопросами о городскихъ новостяхъ, о политикѣ, о томъ, какъ относится публика къ Тонкинскимъ дѣламъ и о нашихъ представи
