казывая правила российской грамматики, тотчас указывать на подобные в славянской и через это основание одного языка подводить к основаниям другого, с замечаниями случайных, временем произведённых в них, разностей, равно как и того, что остаётся сходственного в корнях их. Такое расположение преподавания обеих грамматик на три года, во-первых, удобно, потому что разности в правилах их весьма немного, коренные же части речи в обеих суть одни и те же, а во-вторых, ещё и весьма полезно, потому что ученики, облегчаясь трехлетним временем и параллелью правил, взаимно себя объясняющих, основательнее будут знать и самую грамматику языка российского чрез совокупное знание языка коренного и чрез то в следующие высшие классы поступать будут для слушания высших правил словесности с вящими грамматическими сведениями». Эта мысль Никольского о параллельном или сравнительном преподавании грамматик славянской и русской, высказанная пятьдесят лет тому назад, заслуживает внимания, так как известно, что только в последнее время она признана вполне законною и единственно верною, хотя и до сих пор нуждается в более точных определениях относительно практического применения. Она доказывает, что Никольский основательно вдумывался в своё дело и старался разумно распределить относившийся к нему учебный материал.
В заключение заметим, что он в своих конспектах часто жаловался на незрелость учеников по причине их малолетства, от чего они в четвёртом классе оказывались не вполне способными к слушанию курса российской словесности, а в высших — к слушанию высшей словесности, на «развлечённость в занятиях по многим вдруг учебным предметам», наконец на недостаток удовлетворительных печатных руководств, от чего «воспитанниками при занятиях большая половина времени употребляется на списывание уроков». Все эти жалобы должно признать вполне справедливыми: введённое уставом энциклопедическое направление и произошедшая от того многопредметность не могли благоприятствовать основательности обучения; составление записок и для более развитых учеников всегда сопровождается потерею времени без пользы для существа дела; возраст же учеников действительно не соответствовал установленным для каждого класса курсам: по общей ведомости воспитанников, от 31-го декабря 1824 года, в четвёртом классе из 15 учеников большинство было 14 лет, двое 12 и только двое 16; в пятом двое 13, один 14 и трое 16; в шестом один 13, один 14, трое 15, четверо 16 и двое 17; в седьмом все не старше 15; в восьмом только один из восьми 19 лет, девятого же класса ещё не было.
Профессор истории, географии и статистики, Моисеев из малороссийских казаков, окончил курс в Киевской духовной академии и в Харьковском университете на словесном факультете, где слушал «российскую поэзию и эстетику» у И. Е. Срезневского, латинскую у Роммеля, философию у Шада, русскую историю, статистику и древности у Успенского, всеобщую историю у Рейта и Дегурова, был
