— Ахъ, не то… — стоналъ ханъ Сарымбэть. — Мало ли у меня своихъ красавицъ? Не то, старый Кугэй… Ты поглупѣлъ отъ старости.
— Я поглупѣлъ?.. — смѣялся зло старикъ. — Я поглупѣлъ, старый Кугэй? А кто говорилъ тебѣ, чтобы не брать плѣнныхъ изъ Гунхоя? Вотъ теперь ты самъ сидишь въ плѣну у ничтожной плѣнницы… И какой ханъ — молодой, красивый, храбрый! Хочешь, добудемъ десять новыхъ красавицъ, десять новыхъ женъ… Одна другой краше, какъ цвѣты въ полѣ, а Майя пусть имъ служитъ. Вотъ какъ сдѣлаемъ, ханъ, а ты говоришь: „Кугэй — старый дуракъ“.
III.
Такъ прошло полгода, а черезъ полгода гордые глаза Майи опустились сами собой, когда вошелъ къ ней ханъ Сарымбэть.
— Чтò съ тобою, Майя? Ты нездорова?
Она отвернулась.
— Майя…
— Нѣтъ больше Майи… Зачѣмъ ты пришелъ сюда? Уходи къ своимъ женщинамъ… Тамъ каждый взглядъ купленъ, каждая улыбка — насиліе. Онѣ все готовы сдѣлать для своего повелителя, потому что рабыни не тѣломъ, а всей душой. Онѣ ждутъ тебя… иди!..
Радостно забилось сердце хана Сарымбэть. Это были знакомыя ему слова женской ревности. Майя начинала его любить и сердилась на самое себя. Да, вотъ это не берется ни насиліемъ, ни деньгами. О, велика сила любви и приходитъ она противъ воли человѣка, какъ пожаръ.
Тихо подошелъ ханъ Сарымбэть къ Майѣ, обнялъ ее и прошепталъ:
— Я давно тебя люблю, Майя… Люблю съ перваго раза, какъ увидѣлъ.
Задрожала Майя, какъ молодая зеленая травка, закрыла глаза и отвѣтила:
— Твоя любовь убьетъ меня… Я это чувствую.
— Ты скажи, Майя: ты любишь меня?
У нея не было словъ, а только протянулись теплыя руки и счастливое лицо спряталось на груди хана.
На другой день Майя сказала хану:
— Я тебя вчера любила, а сегодня ненавижу…
— За что же, моя радость?
— А помнишь, какъ ты истреблялъ Гунхой? Я смотрѣла въ окно, когда ты своимъ конемъ топталъ беззащитныхъ женщинъ, и вотъ эта рука рубила женскія головы… Да, я тебя ненавижу и вмѣстѣ съ тѣмъ люблю… Меня приводитъ въ ужасъ это двойное чувство.
— Того хана уже давно нѣтъ, Майя, какъ нѣтъ и Гунхоя. Такова воля Аллаха… Онъ даетъ и побѣду, и счастье. Да и чего тебѣ жалѣть: ты была только плѣнницей у Олой-хана…
Майя гордо выпрямилась и посмотрѣла на хана потемнѣвшими глазами.
— Я была плѣнницей Олой-хана, но не любила его… А вотъ тебя люблю и въ томъ моя погибель.
— И моя, Майя…
Какимъ счастьемъ пахнуло на хана Сарымбэть!.. Не было ни дня ни ночи, а было одно только счастье. Смѣялась Майя — и онъ смѣялся, хмурились ея темныя брови — и онъ хмурился. Она думала, а онъ говорилъ, — и наобо-
