— Что это? — спросилъ тотъ.
— Это... это... пригодится въ дорогѣ... деньжонокъ маленько...
— Спасибо, Миша, заработаю — вышлю... заплачу...
— Ну, что тамъ... а ты напиши мнѣ письмо.
— Напишу... Какъ устроюсь, пропишу все... можетъ быть, и ты переберешься... Тоскуешь вѣдь, Миша? а?
Михайла понуро отвернулъ лицо въ сторону.
— Въ городу-то, сказываютъ, еще хуже... душевныхъ людей совсѣмъ мало...
— Ну, да поживемъ — увидимъ! Прощай!.. — сказалъ Антонъ, подбадриваясь, и вышелъ изъ землянки.
Клубы сухого сыпучаго снѣга ударили ему въ лицо, какъ бы загоняя назадъ.
— Постойка-сь! — крикнулъ вслѣдъ брату Михайла.
Антонъ остановился, сгибаясь къ вѣтру спиной.
— Помнишь?.. Мы тогда говорили про правду-то?
— Ну?
— Я тебѣ тогда не сказалъ... Какъ-то вродѣ стыдно было...
— Ну, ну? — торопилъ Антонъ.
— Онъ намъ говоритъ... Еe силой добывать надо, правду-то... Мы и братство такое завели, чтобъ за правду стоять. У насъ книжки про это есть... хооро-шія книжки!.. Только запретныя... вотъ бы тебѣ хоть одну прочитать...
— Что это? — спросил тот.
— Это... это... пригодится в дороге... деньжонок маленько...
— Спасибо, Миша, заработаю — вышлю... заплачу...
— Ну, что там... а ты напиши мне письмо.
— Напишу... Как устроюсь, пропишу всё... может быть, и ты переберёшься... Тоскуешь ведь, Миша? а?
Михайла понуро отвернул лицо в сторону.
— В городу-то, сказывают, ещё хуже... душевных людей совсем мало...
— Ну, да поживём — увидим! Прощай!.. — сказал Антон, подбадриваясь, и вышел из землянки.
Клубы сухого сыпучего снега ударили ему в лицо, как бы загоняя назад.
— Постойка-сь! — крикнул вслед брату Михайла.
Антон остановился, сгибаясь к ветру спиной.
— Помнишь?.. Мы тогда говорили про правду-то?
— Ну?
— Я тебе тогда не сказал... Как-то вроде стыдно было...
— Ну, ну? — торопил Антон.
— Он нам говорит... Её силой добывать надо, правду-то... Мы и братство такое завели, чтоб за правду стоять. У нас книжки про это есть... хооро-шие книжки!.. Только запретные... вот бы тебе хоть одну прочитать...
