пріятное впечатлѣніе на всѣхъ; офицеры поняли, что я при случаѣ съумѣю похлопотать и настоять на своемъ.
За баломъ, о которомъ я только что упомянулъ, послѣдовалъ цѣлый рядъ баловъ у графини Морни, у лорда Гранвиля, у кн. Павла Эстергази, потомъ еще у государя… Но я не могъ быть на всѣхъ этихъ балахъ; а именно у князя Эстергази я не былъ по причинѣ, которую другой на моемъ мѣстѣ, вѣроятно, тщательно бы утаилъ. Въ назначенный для этого праздника день, человѣкъ четырнадцать изъ старыхъ, т. е. николаевскихъ, флигель-адъютантовъ согласились дать прощальный обѣдъ гр. Мюнстеру, флигель-адъютанту короля прусскаго, котораго мы давно привыкли считать товарищемъ и который, будучи назначенъ командиромъ «Gardes du Corps» короля прусскаго, долженъ былъ немедленно послѣ московскихъ празднествъ оставить Россію. Заказанный по этому случаю обѣдъ въ Новотроицкомъ трактирѣ оказался превосходнымъ, но отличался сытностью, въ особенности, необыкновеннаго качества жареннымъ поросенкомъ. Возвратившись домой, я хотѣлъ переодѣться, чтобы ѣхать на балъ, но, къ моему удивленію и ужасу, мнѣ не удалось застегнуть мундира—и я отказался ѣхать на балъ.
Какъ шумно и разнообразно ни было время коронаціи, но не могло насъ заставить забыть севастопольскихъ потерь, крымскихъ и дунайскихъ неудачъ, а въ особенности позора Парижскаго мирнаго договора. Присутствіе иностранцевъ, считавшихся за 5 мѣсяцевъ до того врагами, также не способствовало къ веселью. Въ половинѣ сентября 1856 г. оканчивались празднества, указанныя программою, и съѣхавшаяся публика стала по
