Когда же онъ обернулся, лицо его было искажено дьявольской гримасой смѣха.
— Къ чорту!—воскликнулъ онъ, щелкнувъ передъ собою кругообразно пальцами.—Къ чорту-съ. Я пьянъ, какъ фортепьянъ. Забудьте мой бредъ и къ чорту! Прошу извиненія. Но еще… только одна, самая пустяшная просьба, которую вамъ ничего не стоитъ исполнить.
— Хорошо. Говорите,—согласился Цвѣтъ.
Тоффель сунулъ руку въ карманъ и вытащилъ ее сжатой въ кулакъ.
— Что у меня въ рукѣ?
Цвѣтъ съ улыбкой отвѣтилъ увѣренно:
— Маленькая золотая монета.
— Что на ней изображено?
— Подождите… сейчасъ. Женская голова въ профиль, повернута вправо отъ зрителя… Голая шея… Злое сухое лицо. Тонкія губы, выдающійся подбородокъ, острый носъ. Крупные локоны, въ нихъ маленькая корона на самомъ верху прически…
— Гм… да—произнесъ Тоффель угрюмо.—Угадали. Полуимперіалъ Анны Іоанновны, 1739 года. Вѣрно: Хотите выпьемъ еще шампанскаго?..
Именно съ этого же дня начались блестящіе успѣхи Цвѣта въ большомъ обществѣ. Полоса удачи, о которой онъ думалъ и которую пыталъ, ѣдучи въ вагонѣ, развертывалась передъ нимъ, какъ многоцвѣтный восточный коверъ, и Цвѣтъ попиралъ ногами его роскошную ткань съ привычнымъ равнодушіемъ владыки.
Въ короткое время Иванъ Степановичъ сталъ пышной сказкой города. Живая бѣгучая молва увеличила размѣры его наслѣдства до сотенъ тысячъ десятинъ и до десятковъ милліоновъ рублей. За нимъ ходили, разинувъ ротъ, любопытные, его показывали пріѣзжимъ, какъ восьмое чудо свѣта, о его экцентричностяхъ, о его щедрости и счастіи чуть не ежедневно писали въ газетахъ. Нечего и говорить о томъ, что вокругъ него сразу, сама собой, образовалась шумная свита друзей, знакомыхъ, прихлебателей, попрошаекъ, болтуновъ и увеселителей. И Цвѣтъ, вовсе не утерявъ въ душѣ присущихъ ему доброты и скромности, очень быстро научился тяжкому искусству владѣть людьми. Ему иногда достаточно бы-
