Утонченникъ седьмого вѣка,
Принявшій Греціи послѣдній вздохъ,
Ты презирать учился человѣка
У самой низменной изъ всѣхъ земныхъ эпохъ!
И справедливо мраморъ саркофага
Гласилъ испуганнымъ вѣкамъ:
„Никто друзьямъ не сдѣлалъ столько блага
И столько зла — врагамъ!“
Ты былъ великъ и въ мести и въ развратѣ,
Ты счастливъ былъ въ любви и на войнѣ,
Ты перешелъ всѣ грани вѣроятій,
Виномъ земныхъ блаженствъ упился ты вполнѣ.
И выразилъ себя, когда, царя надъ Римомъ,
Не зная, гдѣ предѣлъ твоихъ безмѣрныхъ силъ, —
Съ презрѣніемъ невыразимымъ,
Народу ты свободу возвратилъ!
Утонченник седьмого века,
Принявший Греции последний вздох,
Ты презирать учился человека
У самой низменной из всех земных эпох!
И справедливо мрамор саркофага
Гласил испуганным векам:
«Никто друзьям не сделал столько блага
И столько зла — врагам!»
Ты был велик и в мести и в разврате,
Ты счастлив был в любви и на войне,
Ты перешел все грани вероятий,
Вином земных блаженств упился ты вполне.
И выразил себя, когда, царя над Римом,
Не зная, где предел твоих безмерных сил, —
С презрением невыразимым,
Народу ты свободу возвратил!
