если бъ онъ прислалъ ее! Но нѣтъ, онъ не сдѣлаетъ этого! Напротивъ,.. о Боже, Боже! для чего я осталась живою!.. Я такъ углубилась въ плачевныя размышленія мои, что не видала какъ ротмистръ подскакалъ къ тому мѣсту, гдѣ я стояла. Что̀ это Дуровъ! сказалъ онъ, дотрагиваясь слегка до плеча моего саблею, время ли теперь вѣшать голову и задумываться? Сиди бодро и смотри весело, Государь ѣдетъ! Сказавъ это поскакалъ далѣе. Раздались командныя слова, полки выровнялись, заиграли въ трубы, и мы преклонили пики несущемуся къ намъ на прекрасной лошади, въ сопровожденіи многочисленной свиты, обожаемому Царю нашему! Государь нашъ красавецъ, въ цвѣтѣ лѣтъ; кротость и милосердіе изображаются въ большихъ голубыхъ глазахъ его, величіе души въ благородныхъ чертахъ, и необыкновенная пріятность на румяныхъ устахъ его! На миловидномъ лицѣ молодаго Царя нашего рисуется вмѣстѣ съ выраженіемъ благости какая-то дѣвическая застѣнчивость. Государь про-
если б он прислал ее! Но нет, он не сделает этого! Напротив… о боже, боже! для чего я осталась живою!.. Я так углубилась в плачевные размышления мои, что не видала, как ротмистр подскакал к тому месту, где я стояла. «Что это, Дуров! — сказал он, дотрагиваясь слегка до плеча моего саблею, — время ли теперь вешать голову и задумываться? Сиди бодро и смотри весело, государь едет!» Сказав это, поскакал далее. Раздались командные слова, полки выровнялись, заиграли в трубы, и мы преклонили пики несущемуся к нам на прекрасной лошади, в сопровождении многочисленной свиты, обожаемому царю нашему! Государь наш красавец, в цвете лет; кротость и милосердие изображаются в больших голубых глазах его, величие души в благородных чертах и необыкновенная приятность на румяных устах его! На миловидном лице молодого царя нашего рисуется вместе с выражением благости какая-то девическая застенчивость. Государь про-
