всѣмъ не отличаетъ меня отъ своихъ двухъ внуковъ, двѣнадцатилѣтнихъ мальчиковъ. Какъ имъ, такъ и мнѣ дается одна чашка теплаго молока по утру. Живемъ мы почти въ одной горницѣ; только дощатая перегородка отдѣляетъ мою кровать отъ ихъ постелей; они молятся, учатся, кричатъ, стучатъ, бранятся какъ-будто меня тутъ и нѣтъ; сверхъ того, шалуны, всякое утро, какъ милости какой, просятъ позволенія вычистить мои сапоги, чему и я съ своей стороны очень рада.
Г-нъ Мальченко предлагаетъ мнѣ купить у него лошадь за сто рублей серебромъ, съ тѣмъ что денегъ онъ подождетъ пока пришлютъ мнѣ изъ дому. Я согласилась. Лошадь привели; она была бы сносна если бъ не такъ странно держала уши. Мальченко разхваливаетъ ее чрезвычайно… Мнѣ стыдно было сказать ему, что у его лошади уши висятъ на обѣ стороны, и покупка совершилась. Послѣ этого Мальченко спросилъ меня: умѣю ли я дѣлать пріемы карабиномъ, и когда я сказала, что не умѣю: — надобно
всем не отличает меня от своих двух внуков, двенадцатилетних мальчиков. Как им, так и мне дается одна чашка теплого молока поутру. Живем мы почти в одной горнице; только дощатая перегородка отделяет мою кровать от их постелей; они молятся, учатся, кричат, стучат, бранятся, как будто меня тут и нет; сверх того, шалуны всякое утро, как милости какой, просят позволения вычистить мои сапоги, чему и я с своей стороны очень рада.
Г-н Мальченко предлагает мне купить у него лошадь за сто рублей серебром, с тем что денег он подождет, пока пришлют мне из дому. Я согласилась. Лошадь привели; она была бы сносна, если б не так странно держала уши. Мальченко расхваливает ее чрезвычайно… Мне стыдно было сказать ему, что у его лошади уши висят на обе стороны, и покупка совершилась. После этого Мальченко спросил меня, умею ли я делать приемы карабином, и когда я сказала, что не умею: «Надобно
