понятная ученица; батюшка любовался моею легкостію, ловкостью и безстрашіемъ; онъ говорилъ, что я живой образъ юныхъ лѣтъ его, и что была бы подпорою старости и честію имени его, еслибъ родилась мальчикомъ! Голова моя вскружилась! но теперешнее круженіе было уже прочно. Я была не дитя: мнѣ минуло шестнадцать лѣтъ! Обольстительныя удовольствія свѣта, жизнь въ Малороссіи и черные глаза Киріяка, какъ сонъ изгладились въ памяти моей; но дѣтство, проведенное въ лагерѣ между гусарами, живыми красками рисовалось въ воображеніи моемъ. Все воскресло въ душѣ моей! Я не понимала, какъ могла не думать о планѣ своемъ почти два года! Мать моя, угнѣтенная горестію, теперь еще болѣе ужасными красками описывала участь женщинъ. Воинственный жаръ съ неимовѣрною силою запылалъ въ душѣ моей; мечты зароились въ умѣ, и я дѣятельно зачала изыскивать способы произвесть въ дѣйствіе прежнее намѣреніе свое — сдѣлаться воиномъ, быть сыномъ для отца своего, и навсегда отдѣ-
понятная ученица; батюшка любовался моею легкостию, ловкостию и бесстрашием; он говорил, что я живой образ юных лет его, и что была бы подпорою старости и честию имени его, если б родилась мальчиком! Голова моя вскружилась! но теперешнее кружение было уже прочно. Я была не дитя: мне минуло шестнадцать лет! Обольстительные удовольствия света, жизнь в Малороссии и черные глаза Кирияка, как сон, изгладились в памяти моей; но детство, проведенное в лагере между гусарами, живыми красками рисовалось в воображении моем. Все воскресло в душе моей! Я не понимала, как могла не думать о плане своем почти два года! Мать моя, угнетенная горестию, теперь еще более ужасными красками описывала участь женщин. Воинственный жар с неимоверною силою запылал в душе моей; мечты зароились в уме, и я деятельно зачала изыскивать способы произвесть в действие прежнее намерение свое — сделаться воином, быть сыном для отца своего и навсегда отде-
